День рождения

Одеревеневшими пальцами он взял коробок со спичками; вокруг была кромешная тьма, но у него почему-то все-таки получилось увидеть его. Кейдзи немного покрутил его в руках, будто предвкушая, как пламя будет медленно танцевать, наполняя переливающимся золотистым светом всю комнату, а потом погаснет, оставив после себя только маленький уголек и неприятный запах. Не то чтобы он так хотел это делать — просто формальность. Могами уже не помнил своего возраста, зато он отчетливо помнил, как его проклинала мать. Он вспомнил, как сразу же после того, как она умерла, прямо над ней появилась непонятная дымка. Кейдзи в тот момент был напуган так, что на ватных ногах упал прямо перед ней и пытался найти глаза у этого непонятного существа. Как и перед тем, как навсегда уйти от него, она прокричала, что это он виноват в ее смерти, что именно из-за него она стала жалким злым духом. Теперь у него уже не было смысла работать и вообще делать что-либо. Единственное, что он хотел — отомстить миру за то, что все это время его использовали. Могами понял, что должен использовать свою силу только лишь для себя, понял и то, что он всегда был одинок, что на самом деле его не понимали, а эксплуатировали для получения денег. Да, Кейдзи был самым первым экстрасенсом, которому удалось заполучить такую славу, да и сейчас он таковым является, только вот его уже не видели почти год. В памяти людей он просто эспер, которого часто можно было увидеть по телевизору, но не больше, нет. Никто не знал о его мучениях, когда он накладывал проклятия или убивал людей, даже ничего не зная о них. Просто ломая чужие жизни, руша чьи-то надежды. Забирая последние желания. Никто не знал и о том, что он уже не различал, где человек, а где дух, просто брался, принимался абсолютно за все заказы, даже самые абсурдные, даже самые жестокие. И все это лишь для того, чтобы помочь матери. И в итоге Могами потерял ее. Ком подкатил к горлу, перед глазами все плыло, словно в небытие, мышцы лица напряглись, Кейдзи стиснул зубы, ему хотелось закричать, закричать так сильно, как только может, чтоб все услышали. В нем пенилась злость, словно горная река, больно хлестала тяжелыми волнами и разбивалась о камни его одиночества. Внутри все пылало, сворачивалось в узел; он зажмурился, и горячая слеза медленно, немного щекоча, очертила его скулу, зависла где-то на подбородке. Могами схватился руками за голову, зарываясь пальцами в волосы. В таком положении Кейдзи просидел несколько минут — быстрые, но тусклые картинки возникали у него в голове и там же бесследно исчезали. Он продолжил бы вспоминать, если бы у него внезапно не потемнело перед глазами, после этого Могами мгновенно вылетел из колеи своих мемуаров, по спине прошелся неприятный холодок, такой, будто кто-то нарочито провел по позвоночнику холодной рукой, — совсем невесомо, — подушечкой пальца, дразня и играя. Такое обычно бывает у него лишь тогда, когда он вдыхает очередного духа, словно тот — дым от сигарет. Сердце его начало отчаянно колотиться, будто желая вырваться из грудной клетки, но ребра сковывали всю внутреннюю энергию, которая так желала выплеснуться наружу. Кейдзи удивился: он вдруг вспомнил, что у него есть сердце. Через потрепанные и плотные занавески в комнату проникала лиловая полоска света, было видно, как в воздухе кружатся пылинки. Наверняка сейчас на улице был вечер: солнце уже садилось, небо, где-то сверху стало наполняться синевой, края облаков были блеклыми, будто растворяясь в эфире. Сквозь дыру в оконной раме пробивался ветерок, свистя, завывая иногда так, что казалось, будто это совсем не ветер — сирена. Сквозняк мерными шагами разгуливал по полу. Воздух вокруг был очень плотным и холодным, в нем пахло гнилью и сырой землей. Могами немного сморщился и поправил сальную прядь угольно-черных волос, мученически прикрыл глаза, прислушиваясь к стуку своего сердца. Сейчас он был единственным звуком, который Кейдзи слышал за последние несколько дней, настоящим звуком, а не скрипящим шепотом духов. Биение было неровным, скачущим, таким, будто он бежал марафон или сильно испугался, но нет, он просто сидел. На секунду ему даже показалось, что он слышит звук нескольких сердец, а может, так оно и было. Кейдзи постоянно чувствовал их внутри себя, как своими почему-то осязаемыми ледяными руками они скребутся у него внутри, будто стараясь вырваться из сосуда, в который Могами их запечатал, они старались разорвать его плоть, вдохнуть свежего воздуха, отойти ото сна. Он чувствовал, как духи буквально съедали его изнутри, эти души будто хотели проглотить его заживо, а потом выплюнуть его вместе с желчью, давясь своей же слюной от жадности, но даже после этих мыслей Кейдзи понимал, что это еще не конец. Он еще не скоро умрет. Он еще не стал достаточно сильным. Он еще не может. В ушах у него гудело, Могами слышал их голоса прямо из себя. Они кричали, выли, вопили, рыдали так, что даже ему самому было страшно. Боль проходила через все его тело, пропитывала каждую его изнеможденную частичку, забивалась во все углы его туманного сознания. Он заткнул уши, зажмурился до разноцветных играющих огней перед глазами и стал смеяться — безумно, взахлеб, сильно запрокидывая голову, превратно улыбаясь. Слезы обжигали его кожу, как же ему хотелось перестать чувствовать, как же ему хотелось поскорее умереть. Гипотетически он уже мертв, но чтоб стать духом, нужно и физически погибнуть. Посверлив пустоту слезящимися глазами, он, тяжело выдохнув, даже простонав, все-таки достал спичку. Чиркнул ею по терке, ожидая услышать неприятный лопающийся звук. Но Могами ничего не услышал: она сломалась, а верхняя ее часть упала куда-то на дырявый и полностью прогнивший пол. Доска неожиданно скрипнула. Эта спичка была последней.