Ренегат

Годжо сидела на кухне и курила, отодвинув занавеску. Звуковые поезда вспышками проносились по рельсам, стекло вздрагивало. Лайма поставила чайник, почесывая плечо. Над карьером кружилась пыль, купол не пускал ее выше, к домам. Было в куполе что-то такое, что сводило с ума чунь, они носились между домами, мелко взмахивая крыльями размером с ладонь. Одна залетела на балкон, снесла пластиковые стулья и с размаху ударилась об раму. Сердито жужжа, чуня оттолкнулась коготками от подоконника и полетела наверх, туда, где туман прятал небо. – Ты окна-то моешь? – спросила Годжо, ковыряя желтый подтек на стекле. Лайма перекинула лиловые косички с плеча на спину и прихлопнула ладонью крышку чайника. – Мою, только я не ночью работаю, а днем. Ты только встала, а я только пришла, – Лайма поджала губы. – По две смены в столовке, если ты не забыла. С тех самых пор, как ввели карантин. – Кто купил шмотки, в которых ты ходишь? – Годжо развалилась на стуле, положив руку на стол. – Кто кормил тебя и водил по лучшим квартирникам на Середине? Я поработала, теперь ты поработай. Лайма со стуком переставляла посуду со стола в мойку, вода включилась сама, пошел пар. Лайма взвизгнула, прижимая к груди покрасневшую руку. Лопатка в пригоревшем жире свалилась в мойку, задевая тарелки, с грохотом обрушились чашки с кофейным заменителем. – К черту, – свирепо сказала Лайма. Похватав все, что лежало на столешнице – все лопатки, венчики, ложки и трехзубые вилки, она принялась яростно швырять их в мойку, – пусть бьется, пусть, пусть, все к чертям! – Заткнись! – рявкнула Годжо. – Слышать не могу, как ты ноешь. Хочешь в две смены вагонетки мыть? Вентиляцию чистить? – Мне тяжело, нас не выпускают с этажей – никто не говорит что будет дальше, – Лайма запустила пальцы в волосы, согнувшись над мойкой. – Что будет дальше? – Ничего не будет. Хватит уже, просто делай, что должна, с остальным я разберусь, – добавила Годжо уже спокойнее. – И не беси меня. – Если с орбиты спустят Гвардию, ты не сможешь разобра... – Гвардию пока никто никуда не спустил, – Годжо смотрела на Лайму исподлобья, Лайма выключила холодную воду и, опустив руки в мойку, перебирала тарелки. Ло стояла на пороге кухни, дезинфекция пахла химией, как ее нога. В зеркале в конце прихожей отражалась ее помятая белая футболка и грязные волосы, завязанные в узел на темечке. Кожа посерела, Ло больше не видела себя в зеркале, сумерки цвета ее тела съедали все, кроме белой футболки. – Уже встала, – Годжо повернулась к Ло. Ло кивнула, смаргивая отекшими веками. Пластыри у нее на ногах намокли, из-под них высовывались зеленые кружева грибка. В дверь позвонили, над ручкой-блюдцем появилась голограмма: маленький человек с бритой головой и толстой ярко-красной шеей в сверкающих белых тренировочных штанах и синей куртке на голое тело. Голограмма дернулась, цвета поменялись, теперь человечек был ярко-синим, штаны – красными, а куртка – белой. Ло прижала палец к замку – вставка под кожей совсем стерлась, мазнуть пришлось два раза – сканер мигнул зеленым. Ло вытащила из нагрудного кармана футболки маленькую, с мизинец, отвертку, и открутила панель под дверной ручкой. – Просто открой дверь, – велела Годжо. Чайник закипел и выключился. Лайма достала пузатые чашки из толстой местной глины и коробку с кубиками чая, поставила их на стол, расправив клеенчатые салфетки. – Фонить будет, – сказала Ло, поддевая ногтем разноцветные изолированные провода. Годжо покачала головой, Ло вернула панель на место, прижимая ее ногтями. Дверь с шипением открылась, Ло пришлось прижаться к стене, чтобы впустить Свинку, поскользнувшись, она уселась на трельяж в углу. Когда Свинка входил, первыми входили его бугристые от мускулов вперемешку с волдырями плечи, вторым входил живот, толстый от мышц и лапши. Свинка держал руки так, как будто под каждый было засунуто по планетарному справочнику, смешно раскачиваясь при ходьбе. Желания смеяться ни у кого, впрочем, не возникало. – Привет, Ло, – он кивнул Ло, толкая дверь пяткой. Ло кивнула, глядя куда-то вниз, отражаясь в зеркале, его глаза отсвечивали оранжевым. Свинка снял парусиновые тапки, прижимая задники пальцами. Когда он вошел на кухню, он задел плечом картину с пагодой из пластикового бамбука. Перегнувшись через него, Лайма прихлопнула картину к стене ладонью. – Не разноси дом, – Лайма поджала губы. – Если выгорит, у нас у всех будет по новому дому. Может, и по этажу, – улыбнулся Свинка. Рот и зубы у него были маленькие, а глаза большие и выпуклые, как у маски демона. Лайма подставила Свинке щеку, он чмокнул ее, усаживаясь на табуретку, которую Лайма выдвинула для него из-под стола. Годжо смотрела на него из-под наполовину опущенных век, поджав под себя ногу, татуировки на ее руках переливались во вспышках звуковых поездов. – Кто видел, как ты вышел? – На камерах по этажу крутится одна и та же запись, – Свинка потер шею рукой, хлопья кожи оседали на спине его куртки. Свинка давно уже не спускался в шахты, а кожа продолжала слезать. Годжо и Лайма запирались на ночь в комнате и включали очиститель воздуха, на них разводов не было, но скрыть белесую кожу становилось все сложнее. Ло посмотрела на свои руки в зеленых разводах и спрятала пальцы в кулаки, за неделю ногти почернели еще больше. – Что говорят по поводу комендантского часа? – Годжо поворачивала ложку, лежащую на столе. Лайма разливала чай, Свинка смотрел на Годжо, облокотившись об стол, не моргая. – Их сменят. Охранников сменят на этажах. Поменяют местами смены шахт со сменами башен. С шахтенными не договоришься. – Может, и договоришься, – Годжо вращала ложку, ложка стучала по столу. – Надо было, и договаривались. Но это долго. У нас нет столько времени. Надо ускориться. – Ускориться хорошо. Мои парни всегда готовы ускориться, – интимно сказал Свинка, наклонившись к Годжо. – Дело за тобой и за сестренкой. Надо успеть, пока она не развалилась. – Ты быстрее развалишься, чем она, – Годжо дернула пухлой губой. Подглазья у нее были лиловые, дряблые, когда она смаргивала, было заметно, как что-то перекатывается у нее под веками, внутри. Лайма подпирала тумбочку, обхватив себя рукой. Ло пыталась подняться с трельяжа, от слабости ноги разъезжались, как у поврежденного андроида. Лайма пошла к Ло, стуча пятками по линолеуму, она беззвучно бормотала себе что-то под нос на ходу. – Я могу сама, – сказала Ло, убирая волосы со лба, половина пряди осталась у нее в руке. Лайма суетливо просунула руки ей под спину, пытаясь поудобнее сцепить пальцы под поясницей, тянула вверх, путаясь в ногах. – Давай, не упрямься, – Лайма дернула Ло, поднимая с трельяжа, Ло схватилась за ее руки, глядя на Годжо над ее плечом. Свинка и Годжо смотрели на Ло, глаза у них были как счетные машинки. Лайма потащила Ло по коридору, Ло мотало, как маятник, цепляясь за Лайму, она сократила амплитуду колебаний. Движение графиком выстраивалось у нее в голове, пунктир скакал от стены к стене, рассчитывая сам себя. – Дальше я сама, – сказала Ло, упираясь рукой в стенку коридора. – Тут слишком узко. – Давай уже, – Лайма проволокла Ло по линолеуму, и Ло вцепилась рукой в косяк: – Я сказала, дальше – я сама. – Видишь, какая она? – всплеснула руками Лайма. Ноги Ло подогнулись, она чуть не упала, Лайма схватила ее над самым полом. Свинка и Годжо смотрели не на Ло, они смотрели на ее ноги, покрытые грибком. След спор был похож на кружевной узор на салфетке, под истончившейся кожей мигали датчики искусственных суставов из местного металла, из которого грибок начал шествие по телам. – Как ноги? – спросила Годжо, глядя на коленку Ло. – Болят? – Нервные окончания отмирают, – Ло дернула уголком рта и, не увидев реакции, добавила: – Не болят. – Я знал парня из кантона, – Свинка почесал живот. – Он вынул импланты и прижег мясо паяльником. Все с инфекцией, что было, он прижигал паяльником. Потом заказал новый имплант из чистого, проверенного металла, и ходил с ним. Говорят, до сих пор ходит. – Если вынуть импланты, от меня мало что останется, – Ло доковыляла до середины кухни. – Годжо хочет, чтобы я жила, потому что я приношу пользу. Может, уже хватит? Мне не становится лучше. Я не хочу видеть, как превращусь в пятно плесени на листе ржавого железа. – Не неси херь, – оборвала ее Годжо. – Мы в одной лодке. Я не собираюсь сдохнуть и никому не дам: у меня на эти башни другие планы. Лайма, принеси ей табуретку. Когда ей больно, у нее крыша едет. Лайма отпустила Ло и вышла, стукнув дверью. Ло стояла под лампой, ее ноги дрожали, коленки, сдвигаясь, постепенно опускались. Свинка выставил колено и вытянул руку, Ло, неохотно опираясь о мозолистую ладонь, села ему на колено. – Скажи ей, – сказала Годжо, когда Лайма вернулась и бросила перед Ло пластиковую табуретку с плетеным ковриком на сиденье. Когда Свинка помогал Ло пересесть, он отворачивал лицо. – У лаборатории, говорят, несложная защита, – Свинка прочистил горло. – Несложная, но идет каскадами. Нужно успеть снять все замки, иначе энергетические щиты закроют комнату. Ты выйдешь из нее только вперед ногами – датчики сработают и запустят газ. Такие на шахтах стояли, когда грибок поражал железки в мозгах и забойщики сходили с ума. Лайма, помявшись, взяла обгоревшее полотенце и ушла в ванную. Ло вытянула ногу под стол и стала массировать коленку руками. Кожа натягивалась и шла сеточкой мелких трещин, сустав заметно деградировал: металл истончился и кое-где начал рассыпаться, застревая в вязкой плоти. – Хреново выглядит, – сказал Свинка. – Получше, чем твоя рожа, – оборвала его Годжо, Свинка посмотрел на Годжо из-под мохнатых бровей. – Сколько у нас стволов? – Мало, – Свинка дернул шеей, как собака, которая почувствовала блоху. – У нас мало стволов. Ты хотела взять лабораторию, когда были стволы и были энергоблоки, а сейчас ничего нет. Мои ребята не довольны. Я не доволен. Они говорят, что ты говоришь так, как будто у тебя грибок в голове. – Грибок в голове у них, – Годжо показала зубы, стыки были темными, чернота захватывала передние и резцы. – Скажи им закрыть рты и быть мужиками. Если они будут ссать, их перестреляют, как чунь на полигоне. – Я не ссу, – под Свинкой скрипнула табуретка. На пальцах у него были расплывшиеся буквы, шахтерский номерной код, его круглое лицо наливалось красным. – Я чистил плесень в туннелях. Мы чистили ее огнеметами, пока она жрала все вокруг. У тех, кто купил двойные легкие, или поставил в глотку автопереводчик местного производства, потом все внутри сгнило. Мне пришлось только заменить глаза. Свинка оттянул веко, показывая изнанку глаза, на которой были видны швы. Когда он сидел так близко, были видны крохотные пиксели у него на радужке и огонек, горевший в зрачке. – Я не боюсь, но я не дурак. Если мы пойдем на лабораторию и сдохнем, не будет другой попытки. А я не хочу подыхать. Гиги беременна. Я скоро стану отцом. Я не хочу подыхать, но я не хочу снова потерять все. Годжо сунула руку в стол и достала оттуда вещь, завернутую в непрозрачную пленку. Она подняла ее в руке, держа безымянным и указательным пальцем, и повернула ее в тусклом дневном свете, постепенно разворачивая пленку. – Перехватчик, – сказал Свинка. Глаза у него горели. Годжо растопырила пальцы, позволяя ему разглядеть клеммы на рукоятке. Большой, тяжелый лазерный револьвер с отдачей, которая могла выбить плечо. Когда на этажах поднялся бунт, Ло видела, как гвардеец высадил из такого револьвера замок склада, который был спроектирован так, что его нельзя было даже вырезать. – Сколько у тебя таких? – Свинка жадно смотрел на Годжо. Ло начала сползать с табуретки, Годжо положила ей руку на плечо: – Один. Он мой. И ее мозги. Они тоже мои. Я все еще босс. – Да, – Свинка улыбался, как безумный, – ты босс. Свинка шумно выпустил воздух через щербинку между зубами, Годжо пошлепала его по щеке, ухмыляясь. В коридоре мелькнул кислотно-зеленый халат Лаймы, заглянув на кухню, она шмыгнула в ванную, держа в руках пластиковый таз с грязными майками Годжо, на которых выделялись пятна бледной крови. Наклонившись, Ло поковыряла болячку на ноге, кровь вышла неохотно, густая, похожая на темное желе. Опираясь Свинке на плечи, Ло пропихнула себя мимо него, открыла балконную дверь. Выхлоп воздуха от далекого поезда толкнул ее в грудь, Ло уцепилась за ручку, чтобы не упасть. – Возвращайся, – Годжо похлопала Ло по бедру. – Ты слышала. Нужно перепрограммировать защиту игрового зала. Мне нужна лаборатория. Ло смотрела на свои руки, в глазах у нее двоилось. Когда грибок только начал подниматься, боли были сильными, теперь боли если были, то только в груди, в голове. Они схватывали по ночам, Ло каталась по кровати и рвала волосы, вылезавшие кусками. – Слышишь меня? – Годжо сжала пальцы. – Ты живешь в моем доме, на моем этаже. Не делай вид, что это тебя не касается. Тащи свою задницу за стол и давай вместе подумаем, что ты можешь сделать. – Я все равно умру, – сказала Ло, взявшись за перила. Ноги стояли хорошо, почти не дрожали, высвободив одну руку, Ло стянула с волос резинку и взъерошила волосы. Грязные волосы оставляли на руке след, как промасленная бумага. – На моей стадии уже не лечится. – Когда началась эпидемия костной чумы, – Годжо протиснулась на балкон, дверь за ее спиной грохнула, – тоже говорили, что никто не выживет. Я достала деньги и поставила тебе имплант. – Ты торговала спайсом и собрала деньги с соседей за защиту от других этажей. А потом вы со Свинкой столкнули коменданта с балкона, – перебила ее Ло. – Имплант был заражен. Лучше бы мне было умереть тогда. – Все импланты были заражены, – черные волосы Годжо развевались на ветру. – Я дала тебе второй шанс. Я дам тебе третий. Охрану вывели с этажей на блок-посты, лаборатория – это шанс не только вылечиться, но перейти на другой уровень. Знаешь, что будет, если мне будет принадлежать башня? – Я отработала, – Ло упрямо мотнула головой. – Ты обещала, меня отпустить. Отпусти меня. Я не хочу больше страдать. – Ты – моя семья, – Годжо взяла Ло за воротник футболки. – Я никогда тебя не отпущу. Подол задрался, показывая розовые трусы с кошачьей мордочкой, Ло схватила футболку за подол и дернула обратно. Свинка за стеклом смотрел в чашку, что бы ни происходило, он не вмешивался. Гиги была ровесницей Ло, иногда Ло думала – что она нашла в Свинке? Да, что, кроме защиты, лучшего жилого блока и контрабанды с блок-постов, добавлял маленький голосок у Ло в голове. – Я не воспитала тебя сильной, это моя вина. Ничего, ничего не поздно исправить. Я буду тебя воспитывать, и ты будешь стараться – если не для себя, то для меня. Поняла? – повторила Годжо терпеливо. Во рту было сухо, нога подламывалась, Ло взяла Годжо за запястье, повиснув на ее руке. Годжо встряхнула Ло еще раз и разжала пальцы. Ло обвалилась на перила, там, где футболка врезалась в шею, она нашла полосу воспаленной кожи. Годжо отступила к балконной двери, выпрямляясь, и кивнула Ло, взявшись за ручку. – Теперь – пойдем. – Да пошла ты, – Ло дрожала, лежа животом на перилах. Годжо вскинула сбритые брови: – Что? – Да пошла ты, – повторила Ло и, перевалившись через балкон, прыгнула вниз. Это было как во сне, когда ты летишь, а потом падаешь; воздух бил ее в лицо, Ло не могла вдохнуть. Этажи мутными пятнами пролетали мимо, Ло врезалась плечом в горшок с чьими-то пластиковыми растениями, задела ногой антенну, запуталась в бельевых веревках – она едва успела глотнуть воздуха, врезавшись в пол как метеорит. – … – прохрипела Ло. Грибок погасил боль, все равно она чувствовала себя куском отбитого мяса. Сквозь влажные простыни, облепившие ее, как кокон, она видела мутный серый свет Нижних этажей. – Как мусор в мусоропроводе, – Ло стащила с головы наволочку и, прижав скрюченные руки к животу, привалилась к перилам. Полосатый матрас, вот что смягчило приземление. Мужчина в трусах сидел перед ней на складном стуле, положив руки на колени, и курил. Его вытянутая вперед нога была тонкой, как трость, и деформированной ниже колена – кость изгибалась, укорачивая и без того недлинную голень. Он сидел, согнувшись, и смотрел на Ло с интересом. Позади него пролетела, жужжа и путаясь в выставленных на просушку трусах, зеленая чуня. – Я бы сам не сказал лучше, – сказал он, оттягивая пальцами нижнюю губу. – Как кусок пылающего мусора ты упала с неба и чуть не пробила мой шезлонг. Размахивая ногами и сверкая розовыми трусиками, ты ворвалась в мою жизнь. Разрешишь облизать твой язычок? Ло откинула пододеяльник, захлестнувшийся вокруг ее ноги, вытянула руки, кивнув – смотри. В ответ он взял высохшую ногу за колено и бросил ее на матрас. – Кто больше? – спросил он. – Если ты попытаешься облизать мой язычок, или засунуть мне свой в трусы без разрешения... – начала Ло, не зная, как закончить. – Скажи что оторвешь мне член, – подсказал он. – Язык тебе откушу, – упрямо ответила Ло. Он обрадовался: – Вагина дентата? – Зубы в вагине? – удивилась Ло. Когда она глубоко дышала, у нее саднили ребра, что-то давило на легкие изнутри, перекашивая грудину. – Ты свалилась с неба и не хочешь со мной спать, – сказал он задумчиво. – Примешь ванну? Ты плохо пахнешь. Примерно как горящий мусор. – Ты пахнешь не лучше. Он легко согласился: – Я воняю, я не принимал душ три дня. Потому что на мой балкон не падал горящий мусор. Мы можем принять ее вместе и обменяться жидкостями в процессе, – он свалился со стула, воткнувшись в матрас ладонями и коленом. Ло нахмурилась. – У тебя всего одна нога, у меня примерно полторы. Это дает мне преимущество. – Против калеки? – он приподнял брови. Лицо у него было некрасивое, но живое, светлые глаза ничего не выражали, они смотрели внутрь себя и загорались не от того, что видели, а сами по себе, как лампочки на контрольной панели. – На мне растет грибок, – с вызовом сказала Ло, он пожал плечами: – На всех что-то растет. Костная чума выела мой кальций, то, что осталось от моей ноги сложно назвать ногой – это трость, это гнутый зонтик, это спица сломанного велосипеда. Ло подняла голову, ее замутило. Когда она смотрела вверх, она видела бесконечно уходящую в пыльное небо вереницу ржавых балконов. Стучали кондиционеры, капала вода, жужжали чуни, все окна были закрыты. С детских площадок между этажами не было слышно криков и стука мяча. – Ты знаешь, я писатель, – объявил он. Ло скрестила руки на груди: – Как тебя зовут? – Меня зовут Крыса. – Ты не боишься заразиться, Крыса? – спросила Ло. Он качнул головой: – Нет, я же Крыса. В ванной комнате у Крысы было темно и пусто. Крыса ткнул пальцем в выключатель, зажегся свет. Он перекинул руку Ло себе через плечи, они стояли на пороге вдвоем на двух ногах. Ло огляделась – унитаз, мойка, полка с зубной пастой и стаканом старых щеток без зеркала – и принюхалась. – Пахнет плесенью. – Потому что плесень ползает по вентиляции, – Крыса вытянул руку и постучал согнутыми костяшками пальцев по решетке. В решетке что-то зашевелилось, послышался шорох, как будто катился комок старых газет. Ванная Годжо была ярко-желтой, с зелеными наклеенными пальмами. В ванной Крысы Ло чувствовала себя, как в больнице, схватившись за бортик, она наклонилась и заглянула под ванну: нет, она не стояла на бетонных блоках. Ло облизнула губы, у нее вспотели ладони. – Ты богиня, и все равно слишком неолитическая для моей ноги. Знаешь слово «неолитическая»? Женщины с огромными грудями, животами и бедрами. Правда, оно совсем не то значит, но это неважно, – бормотал Крыса, снимая руку Ло у себя с плеч. – Когда ты висишь на мне, ты кажешься огромной, как метеорит. С огромным животом и зубами в вагине. – Ты все время говоришь о зубах там. Ты боишься женщин? – спросила Ло. Она села на бортик и потеряла равновесие, качнувшись, схватилась за стену – на руке остался серый след, пахнущий йодом. Споры. – Я? Я люблю женщин. Я люблю их так сильно, что сам бы хотел быть женщиной. – Это правда? – Нет, – Крыса положил ей руку на колено, Ло посмотрела на руку, а потом на Крысу. У него был широкий, как у Свинки, костяк, но он был намного костлявее Свинки. Волосы у него были острижены коротко, как и у всех в колониях – никто не хотел выводить вшей из-за перебоев с горячей водой. При слабом освещении он начал казаться ей симпатичным. Ло поцеловала Крысу. Она ни с кем не целовалась, кроме Джоя в больнице, на вкус Крыса был почти как Джой, только отдавал антибиотиками. Когда он попытался засунуть язык ей в рот, Ло толкнула его и он рухнул на сиденье унитаза, ударившись локтем о мойку. С полочки посыпались одноразовые зубные щетки и одна электрическая, стукнувшись о мойку, включилась и завибрировала. – Все, я больше тебе не нравлюсь? – он выпрямился на унитазе, упираясь локтями в стенку. Ло постучала пальцем по датчику подачи воды, дисплей рябил. Когда она не смотрела на Крысу, ей не было нужно думать, что сказать. – Не хочешь ко мне? – он подвинулся ближе, Ло наблюдала за ним краем глаза, если бы она толкнула его снова, он бы упал между унитазом и стеной. Дисплей фонил, плесень забила стыки тачскрина там, где он был врезан в кран. – У тебя есть зажигалка? – спросила Ло, игнорируя неловкость. Крыса гладил ее коленки, когда он смотрел на нее сверху вниз, глаза у него казались огромными. – Ты хочешь спалить этот чертов дом? – развеселился Крыса. – Пусть он горит, как жизни всех, кто застрял на этой пыльной маленькой планетке, где под ногами хрустят кости первых колонистов вперемешку с последними. Пусть горит, я дам тебе факел. Опираясь на стены, Крыса вышел из ванной, поднявшись на одной ноге, Ло с любопытством заглянула за угол. Она наполовину ждала, что он и правда принесет что-то вроде разбитого керосинового фонаря, какими пользовались в восьмидесятых, или факел из сломанной ножки табуретки, а он копался в ящиках на кухне. – Твой факел, – Крыса бросил в Ло чем-то, Ло отклонилась. На дно ванны упала красная пластмассовая зажигалка. Ло подняла зажигалку и щелкнула кнопкой, разглядывая оранжевый огонек. Постучав по тачскрину, Ло прижала его двумя пальцами, на дисплее вылез баннер – «перезапуск инициирован». – Ты и правда собираешься все тут сжечь? – спросил Крыса, опускаясь высохшим коленом на унитаз. – Нет, я собираюсь сжечь плесень, – Ло посмотрела на решетку, за которой снова послышалось газетное шуршание. Подумав, она добавила: – Я не могу сжечь дом, ты же не принес факел. Крыса засмеялся, постукивая пальцами по унитазу. Ло прошлась зажигалкой по периметру пластиковой решетки и та отвалилась, хлопнувшись на пол и подняв облако пыли. Ло просунула руку в вентиляцию и посмотрела вниз, подняв футболку и прижав ее ко рту. – Дай таз, – сказала она. Крыса взял таз и подсунул его Ло под руку, обнимая ее за талию. Он поцеловал ее над резинкой трусов, оглаживая ее ягодицы, Ло отпихнула его голову свободной рукой. – Ты мне мешаешь. – Ты стоишь посреди моей ванны, когда я собираюсь ее принять – как раз вот ее, ванну, – возразил Крыса. – Ты мне тоже мешаешь. Когда он оттянул пальцами резинку ее трусов, Ло ударила его тазом по голове и бросила в вентиляцию зажигалку. Плесень бросилась врассыпную, забиваясь в стыки колодца, пытаясь спастись от огня, но искры попали на выросты у решетки: она вспыхнула, как фейерверк, огненная лента развернулась вверх и вниз, освещая колодец. Подхватив таз, Ло прижала его к выходу решетки, из стыков полыхнуло пламя и повалил мелкий серый пепел, который засыпал ванну, как снегом. Крыса, прижимая ладонь ко лбу, растер пепел между пальцев. – Грибной пепел пойдет к соседям. Боишься, что они недостаточно больны? – хихикнул Крыса. – В нем есть споры. – Споры и так шли к соседям, пока плесень росла в вентиляции, – Ло высыпала пепел из таза в мойку, из шахты шел слабый дымок. – Когда грибок покроет меня с ног до головы, я подожгу себя. Он и плесень самые горючие вещества на планете. Сгорит так быстро, что я не успею ничего почувствовать. – Разве тебе не знакомо чувство гражданской ответственности за происходящее? – спросил Крыса, и Ло, взяв решетку, заткнула ей дыру в стене. Упавший таз он подхватил одной рукой. – На мне грибок, и во мне грибок. Почему я должна заботиться о других? Никто не думал о том, что весь этот дом – одни сплошные споры, пока шахтеры не начали умирать и не остановилась добыча руды, – сказала Ло резко. Крыса почесал затылок: – Понимаю. Мои родители были техноамишами. – Кем? – Техноамишами. Верили, что биомеханика – это изобретение дьявола. Если бы Господь хотел соединить человека и машину, он бы создал нас мясными пылесосами, – Крыса прищурил глаз. – Когда костная чума пошла вверх по ноге, ее едва успели остановить. Они не подписали документы на протез, сказали «на все воля божья». Я хотел поставить протез сам, но тут началась гниль металла, от которой начали гнить люди. Вот тебе и воля Божья. – Моей сестре принадлежат этажи со стопятнадцатого по стотринадцатый, – сказала Ло, опускаясь в ванну. Она подтянула коленки к подбородку и оперлась на них подбородком. – Лаборатория пока не принадлежит ей, но она хочет, чтобы принадлежала. – Ты сестра Годжо, – сказал Крыса, положив руки на бортик ванной. Он стоял на полу на коленях, поморщившись, сел на пятки. – Можно было догадаться, но я отупел без компании. – Ты с бандой? – опомнилась Ло, глядя на Крысу с подозрением. – Я не должна была этого говорить, хотя... какого черта. – Для того чтобы быть с бандой, нужно иметь две целые ноги, неважно, из железа или органики, – с презрением сказал Крыса. – У меня нет такой роскоши, поэтому я анархист. Я пишу летопись этого дома, написанную кровью, грибком, рвотой и другими телесными жидкостями. Выглядит мерзко, как я сам, зато правдиво. – Ты не выглядишь мерзко, – Ло откинулась в ванной, вытянув ноги и сцепив пальцы на уровне груди. – По-моему ты сам это знаешь. Красавчиком тебя не назовешь, но ты выглядишь интересно, и ты еще ни разу не сломал никому челюсть или не сказал, что хочешь этого сделать. – Для сестры Годжо ты знаешь довольно много умных слов, – Крыса почесал пальцем подбородок. – Смотри, концепция. Если бы я был с бандой, я бы достал вибронож и пошел записывать видео для Годжо, как отрезаю тебе ухо. – Никто мне ничего не отрежет, потому что иначе Годжо отрежет в два раза больше. Все это знают, – Ло подперла щеку пальцем, утомленно глядя на Крысу. – Поэтому тебя сбросили с балкона, – Крыса хрустнул пальцами. – Потому что твоя сестра тебя защищает. – Я спрыгнула с балкона, – огрызнулась Ло. – Потому что я больше так не хочу, и не хочу, и не могу. А ты живешь в крысиной норе и не моешься по нескольку дней. Ты умрешь в своем жилом блоке, как и все здесь. – Я нашел самый грязный гадюшник на всем Млечном Пути, чтобы написать книгу. А теперь я не могу отсюда выбраться, – сказал Крыса мрачно. – Я застрял здесь, и я схожу с ума. Я родился на Земле, ты знаешь? Конечно, не знаешь. Откуда тебе знать. Ты и звезд-то не видела. Звезды – это горящие задницы астронавтов, которые катапультировались слишком рано, в тумане их не видать, видно только вспышки звуковых поездов. – Я тоже родилась на Земле, – сказала Ло, поскребывая ногтями бортик. Крыса с усилием поднялся на руках, заглядывая ей в лицо, и перевалился через бортик ванной. Ло подтянула ногу руками, освобождая ему место, и посмотрела на датчик воды у себя под рукой: он закончил перезагружаться и наконец включился. – Хочешь, покажу фокус? – спросила Ло, открывая панель настроек администратора на тачскрин. Силиконовая вкладка в большом пальце открыла доступ, система циркуляции воды была похожа на кишки кита: перепутанная, с множеством синих, поступательных, и красных, обратных трубок. Вентиляция работала в обычном режиме, Ло вызвала на панель большую лопасть и включила реверс. – Чтобы слизь полезла между плиток? – Крыса откинулся спиной на бортик и положил ногу Ло себе на грудь. Ло посмотрела на него исподлобья, как на идиота, и снова повернулась к меню. Он что-то делал с ее пальцами, кажется, сосал, чувствительность упала, она не могла сказать наверняка. – Знаешь такие системы, которые управляют жизнеобеспечением больших зданий – фабрик, мультиэтажных жилых домов, шахтерских помещений? – Знаю. Чем ты меня удивишь? – Вот этим, придурок, – сказала Ло с удовольствием. Ванна содрогнулась, в трубах поднялся гул, воздух с шипением вырывался из слива в мойке. Вода, набираясь в ванну, закручивалась потоками и бурлила, подпрыгивая, она выплескивалась из ванны, запевая голосами крохотных гейзеров. Крыса прыгал на волнах, расплескивающихся по немытому полу, подняв руки, Ло держалась за борт, вода норовила развернуть ее вниз головой, она всплыла боком, выставив вверх бедро. На полу в ванной собиралась вода, подняв сор, она вытекла через открытую дверь в коридор, растекаясь по вытертому линолеуму. – И кто теперь особенный? – крикнула Ло с чувством собственного превосходства. – Конечно я, у тебя все еще две ноги, – Крыса задрал высохшую ногу. Ло плеснула на него водой, поднимаясь в волнах, бушующих в ванне. Футболка промокла, мокрая ткань облепила грудь, Ло сняла ее, поглядывая на Крысу; он опустил руки в воду и возился там, внизу. После короткой возни Крыса откинулся на бортик – на поверхность всплыли, дергаясь в пузырьках воздуха, его трусы. – Мерзость, – Ло бросила трусы на пол, и, сунув руки под воду, сняла свои. Она хотела перебросить их через бортик, но, увидев, что Крыса наблюдает за ней, она кинула ему их в лицо. Розовая кошка распласталась Крысе по лицу и шлепнулась в воду, на щеках у него остался влажный след, по которому тянулись черные подтеки. – У тебя тушь потекла, – сказала Ло. Он потрогал щеки и уставился на черные отметины у себя на пальцах. – Я накрасился, когда мне стало скучно, – объяснил Крыса, скомкав трусы Ло в кулаке. – Так я был похож на женщину, с которой мне бы хотелось провести вечер. – Я не крашусь даже когда мне скучно, – Ло подперла щеку кулаком. – И ты на самом деле не хотел женщину, иначе бы ты вызвал девушку со сто девятого. Они все записаны в домофоне. – Они на самом деле не хотят секса. Они вообще ничего не хотят, только хотят, чтобы их оставили в покое. Такой секс ничем не лучше изнасилования. – Ты приставал ко мне, – напомнила Ло, и Крыса ответил: – Да, но когда ты говорила «нет», я всегда останавливался. – Как ты вообще можешь смеяться, шутить свои идиотские шутки, хотеть секса? – Ло закинула ногу со следами грибка ему на колено. – Объявлен карантин, одни гниют изнутри, другие превращаются в белый студень, с третьих сыпется кожа. Мы все умрем здесь, чего ты веселишься? Намокший, грибок был похож на темный мох, он пророс кожу насквозь, добираясь до кости. Крыса пощекотал его пальцем, похлопал Ло по коленке и закатил глаза, выпятив губы. – Не знаю. Может потому, что забиться в угол и сдохнуть – больше не то, чего я хочу? Мы люди, а не крысы в яме. Крысы могут либо сожрать друг друга и сдохнуть, либо просто сдохнуть. Я хочу чувствовать жизнь, которую живу. Это бессмысленно, и это по-человечески. – Да, звучит тупо, согласна, – раздраженно сказала Ло. – В конце ты умрешь. Не по своей вине. Делал ты все по правилам или нет, ты умрешь – разве это честно? – А кто сказал, что за то, что делаешь все по правилам, будет приз? – осклабился Крыса. Дверь в прихожей грохнула с такой силой, словно в нее врезался бульдозер. Крыса подскочил, оборачиваясь, Ло замерла, подтянув колени к подбородку. Она увидела голограмму и оцепенела – белоснежные штаны и синяя куртка, и замах ногой, ломавший ребра. – Кто это? – спросил Крыса. Ло рывком вылезла из ванной и, встав на колени в воде, надела футболку. Оцепенение стало лихорадочным действием, бежать – она должна была бежать. Она оглянулась в поисках трусов, их нигде не было видно. Дверь бухнула еще раз, запищал магнитный замок. Ло металась по квартире, бежать было некуда – два шага по коридору, маленькая кухня, комната за пластиковыми дверьми, заваленная одеждой, с тарелками с присохшей пищевой массой на полу. – Это Свинка, он пришел за тобой, – Крыса выглядел напуганным. Он перекинул тело по пояс через бортик и пытался перекинуть ноги. – Годжо придет? – Ты думал, я тут шутки шучу? – Ло обернулась к Крысе, ее глаза были широко раскрыты, она свирепо грызла нижнюю губу. – Дверь открывается только под твой палец? – Какая разница, кто там стоит, если он разносит мою дверь? – завизжал Крыса, Ло влепила ему пощечину тыльной стороной ладони, как била Годжо. Голова у Крысы дернулась, и взгляд стал сфокусированным. – Да или нет? – повторила Ло. Бить было легко, она ударила его еще раз. Ладонь звонко щлепнула, Ло подняла снова руку и остановилась – Крыса закрыл голову руками, сжавшись в комок, из руки у него вывалились ее трусы. – Нет, не только под мой палец, – пробормотал Крыса. Его первые слова дошли до Ло с опозданием. Подобрав трусы, она подбежала к двери и протянула руку к замку, который со скрипом выгибался внутрь, из косяка сыпалась каменная крошка. Ло попятилась на кухню, Крыса выполз в коридор, он лежал, как бледная амфибия, судорожно дыша. Его дыхание перешло в глубокие, влажные всхлипы, закашлявшись, он выплюнул комок чего-то зеленого в воду. Комок плыл, качаясь, к ноге Ло, разбрасывая ниточки спор. – У тебя он – внутри? – Ло застыла между коридором и кухней, Крыса все еще пытался подняться, давясь кашлем, он тыкал пальцем в шкафчик над мойкой. Ло торопливо натянула трусы и вернулась в ванну, переступив через Крысу она дернула дверцу, ингалятор вывалился ей в ладонь. Она засунула раструб ингалятора Крысе в рот, он глубоко вздохнул, прерывисто кашляя – из носа у него потекли зеленые сопли, пахнущие подгнившей на солнце помойкой. Его впалая грудь поднималась и опускалась, в уголках рта присохла слюна. – Мои родители были техноамишами, но даже они понимали, – сказал Крыса между хрипами, – что с таким набором патологий дышать сам я не смогу. Искусственные легкие. – Да, ясно. Слушай, мне жаль, – Ло рассеянно похлопала Крысу по костлявым плечам. – Но если Годжо меня найдет, она меня... Мне нельзя возвращаться. Крыса облизнул губы, мотнул головой, собирая брови в кучку, и плюнул Ло в лицо: – Тебя не должны поймать, а я тут должен сдохнуть? Плевок прилип к щеке, Ло вытерла щеку об плечо и бросила Крысу в воду. Он упал на бок, перевернулся и пополз за ней на локтях, волоча за собой высохшую ногу. – Ты все равно умрешь, у тебя гниль внутри, какая тебе разница? – крикнула Ло. – Когда твоя сестра захватит лабораторию, с ней можно будет договориться, – пропыхтел Крыса. – Я договорюсь с ней через тебя. Ло сражалась с балконной дверью, грязи на ручке было столько, что она прилипла к пазу. Крыса полз к ней, переваливаясь с боку на бок, он схватил ее за ногу, Ло ударила его босой ступней. – Ты ни с кем через меня не договоришься! – голос сорвался, Ло завизжала. От хватки Крысы она завалилась на здоровую ногу. Крыса вцепился ей в икру, дверь скрипела и кривилась, электронные часы на кухне пикали и мигали, отсчитывая секунды. – Я, – бормотал Крыса, брызжа слюной, – хочу жить. Хорошо быть анархистом и нигилистом, когда завтра тебя не положат на ленту в крематории. Я хочу жить, и я буду жить, и я буду писать, и я увижу другие планеты, и трахну прекрасных инопланетяночек, и... Нащупав на столе чайник, Ло схватила его за ручку и ударила Крысу по лицу. Раздался хруст, брызнула кровь – густая, с характерным йодистым запахом, который не давал Ло покоя во время перевязки. Крыса отпустил ее ногу, и Ло выкатилась на балкон. Она сразу увидела то, что хотела: люк на пожарную лестницу был прикован старой, желтой от ржи цепью. Поджав под себя ногу, Ло запустила пальцы в волосы и, ожесточенно в них ковыряясь, вытащила невидимку. Она воткнула в замок невидимку – Крыса полз к балконной двери, Ло пришлось прижать ее ступней, – ожесточенно пытаясь подцепить язычок. Старый механизм клацал и лязгал, казалось, чем дольше Ло ковыряется, тем больше все внутри превращается в труху. Крыса уперся в дверь плечом и всунул в щель руку, Ло видела его красный глаз с лопнувшими сосудами и залитое кровью лицо. – Я тебя достану, – шипел Крыса, шлепая ладонью по стене. Ло отодвинулась дальше, к люку, отталкивая его руку. – Ты не договоришься с Годжо, никто не договорится с Годжо. Думаешь, она вся из себя такая – против грибка и за Этажи? Такие, как ты, ничего от нее не получат. От нее что-то получат только люди с других этажей, которые могут быть полезны для нее и бизнеса. – Может быть и да, а может быть и нет, – пропыхтел Крыса, он застонал, когда Ло прижала дверь коленом и придавила его руку. Крыса выдернул руку, отскочившие костяшки ударили Ло по лицу. – Ты ничем не можешь быть ей полезен, – Ло спустила ноги в люк, и уцепилась руками за перекладину. – Я полезна ей только потому, что я работаю на нее. Поэтому она хочет, чтобы я жила. Даже если пока я живу, я гнию. Дверь на балкон со скрипом открылась, Крыса, сидя в луже, смотрел на Ло, опираясь на костяшки пальцев. Его короткий нос со вздернутым кончиком заметно перекосило, над верхней губой присохла кровь. – Тогда – взломай лабораторию сама. Скачай их данные, – Крыса шмыгнул носом, – отдай их людям. Власть у того, у кого лаборатория, власть у того, у кого знания. Отбери знания. Лиши лабораторных и этажных держал власти. – По-твоему я смогу это сделать вот так легко? – возмутилась Ло. – Что, по-твоему, у меня есть – ключ-вставка в пальце и шпилька вместо отвертки? – Значит, – глаза Крысы блестели, – найди людей, которые тебе помогут. Которые хотят, чтобы другие вылечились, потому что мы все здесь в одной лодке, и все имеем равное право на то, чтобы жить или умереть. – Иди ты, – с отчаянием сказала Ло, пробуя перекладину ногой. Перекладина стояла ровно, а вот нога подгибалась. – Если ты пообещаешь, – Крыса схватил ее за плечи, – если ты поклянешься своими розовыми трусиками, шпилькой или отверткой, мне все равно, чем, всем, что для тебя важно, что найдешь людей, которым не все равно – хотя я и презираю их за это, и поможешь им, я... Дверь в прихожей грохнула, Крыса обернулся и, посмотрев на Ло отчаянным взглядом, столкнул ее вниз. Ладони Ло заскользили по лестнице, обдирая кожу, хлопнул люк, сверху со звоном опустилась цепь. Тормозя руками и ногами, Ло остановилась посередине каменного желоба, в который была вмонтирована лестница, ветер бил ее в спину, и она ударялась об перекладины лбом и животом. Балкон просел, в лицо Ло посыпалась каменная крошка вместе с вездесущей пылью, которую хозяйки уставали вытряхивать из развешенных на просушку простыней. Ло увидела сверкающие белые штаны Свинки, разноцветные татуировки у него на спине. Ло пыталась удержаться, ветер раскачивал ее, ноги скользили на перекладинах, и тут лестницу тряхануло. Ло застыла, стараясь сделаться как можно более незаметной в тени желоба. Крыса отполз спиной к перилам и сидел на матрасе, раскинув ноги, Свинка стоял перед ним, уперев руки в бока. Годжо вышла на балкон, когда Свинка взял Крысу за горло и поднял, впечатав в стену. Когда Ло увидела ее, у нее онемели пальцы. Нога Ло шлепнулась об ступеньку и соскользнула. Она ухнула вниз, вцепившись рукой в перекладину, сила удара чуть не выдернула ей сустав из плеча. Болт, отскочив от крепления, срикошетил о балкон внизу, со звоном разбился стеклянный фонарь, когда-то покрашенный в веселый розовый цвет, к счастью, из-за ветра было не слышно звука. Сквозь решетку балкона Ло видела, как Крыса беспомощно сучит ногами, затылок Свинки наливался красным, мышцы у него на спине извивались, как змеи. Между хлопающих простыней, в плавающем в воздухе запахе супа из потрохов, пыли и пепла, Ло следила за Крысой до тех пор, пока он не упал на матрас, сбиваясь в комок. Годжо стояла над Крысой, уперев руки в бока, и смотрела на него с задумчивостью. Высунув язык, она потеребила пирсинг у себя под нижней губой и что-то спросила. Крыса ответил, махнув рукой, Годжо, изменившись в лице, с такой силой ударила его ногой под ребра, что он свалился с матраса. Годжо сделала знак Свинке, спина Свинки закрыла ее от Ло. Крыса трясся, и, глядя на его окровавленное, просунутое между прутьями лицо, Ло поняла, что он смеется. Годжо выпрямилась, скрестив щиколотки, плечи Свинки ходили ходуном, он смотрел на Годжо с нетерпением, и Годжо кивнула. Лестница перестала трястись так же резко, как начала. Борясь с головокружением, Ло посмотрела наверх – толкнув балконную дверь коленом, Свинка за волосы тащил Крысу в квартиру. Годжо стояла в дверях, она еще раз внимательно оглядела балкон. Ло облизнула губы, пальцы слабели, балкон внизу выглядел достаточно пустым, чтобы прыгнуть, но Годжо смотрела, и Ло не двигалась. Годжо пнула цепь, цепь провалилась между прутьев балкона, и остановилась, дернувшись – замок застрял между прутьев, звенья опасно раскачивались между этажами. Годжо подняла дверцу люка и просунула голову вниз. Застрявшая между этажами Ло смотрела ей в глаза, белая футболка, быстро сохшая в сухом воздухе, хлопала на ветру. Белое лицо Годжо казалось обсыпанным мукой. Ло посмотрела вниз, по сторонам, на балконы, на далекий пятачок серой от пыли искусственной травы между этажами, на исполинские горы под двумя лунами, с вершины кратера казавшиеся совсем маленькими, на бесконечные башни уходящих в облака домов. Под балконами, мигая задними огнями, неторопливо проходил желтый мусоровоз на ховер-ходу. Он был полный до половины, черные мешки лежали в нем, как раздувшиеся пиявки, с высоты Ло казалось, что грузовик был размером с ванну, в которой она сидела с Крысой. Она посмотрела себе под ноги, потом на Годжо, и Годжо перекосило: она тоже видела мусоровоз. Годжо выхватила из-под куртки плазменный револьвер и выстрелила, бетонная плита вспыхнула, оплавляясь. Годжо что-то прокричала, Ло не слышала слов, она читала в движениях губ: «Быстро сюда!». Ло сжалась от страха, она не сразу поняла, что необычного было в лице Годжо, а когда поняла, чуть не расхохоталась. Годжо была напугана. – Нет! – крикнула Ло. Она всегда хотела это сказать, «нет» было вкуснее, чем «пошла ты» на балконе. Годжо подняла руку с револьвером, и Ло прыгнула – второй раз за день.