Хроника вечной жизни

В своей статье, где я проводила культурологический и герменевтический анализ «Бала вампиров» (https://ficbook.net/readfic/6561478/16771140#part_content), я мимоходом упоминала мюзикл «Лестат». В этот раз речь пойдёт именно о нём. А также о серии романов Энн Райс «Вампирские хроники» и экранизации первой книги этого цикла. Но все эти произведения, так или иначе, будут служить удобным примером, т.к. настоящая тема моей работы более обобщённая — вампиры. Заявлять, что я провожу полноценное исследование, основанное на мифологических, фольклорных, литературных, а порой и вовсе эзотерических (да, и такое бывает) источниках, было бы слишком претенциозно. Слишком большой объём материала. Я лишь попытаюсь показать некоторые грани отношения к образу вампира в современной художественной культуре. Итак, «Вампирские хроники» — многовековая история о Лестате со товарищи, и их жизни после смерти. На ум сразу приходит невольное сравнение с эталонным «Дракулой», но скоро мы увидим, что оно практически неуместно. Стокер в своём романе вполне однозначно высказывается о природе главного злодея: человек умер, а его тело занял злой дух. Это архаичное, даже классическое представление об упырях имеет место быть, но, в то же время, оно лишает персонажа внутреннего конфликта. Очевидно, что всеми поступками такого существа движет не свободная воля личности, а учинённая внутренним демоном (в абсолютно буквальном смысле) диктатура. Недаром я провела параллель именно между Лестатом и графом фон Кролоком. У обоих героев есть внутренний конфликт, некоторое противоречие и неизбывная драма. Но первый в отличие от второго прописан более подробно, поэтому о нём и речь. В ходе своей работы я хочу показать, что любое произведение о вампирах — на деле совсем не о них повествует. А о людях. Поясню свою мысль. Дворянин Лестат де Лионкур — типичный «герой своего времени». Свободолюбивый юноша, состоящий в вечной конфронтации с отцом, тяготящийся обязанностями, грезящий о свободе и далее по списку. Ещё будучи человеком, он ищет исход из замкнутого круга, пытается «жить полной жизнью», «дышать полной грудью», хочет испытать себя в этой «полноте». Но его судьба неожиданно и насильственное перекраивается сумасшедшим Магнусом. В данном случае имеет смысл рассматривать его, как «злой рок» — судьбу, присутствующую в жизни каждого человека, с которой нельзя спорить. С момента обращения, существование Лестата преображается. Он получает некий «новый старт». Всё можно начать с чистого листа, несмотря на то, что предыдущая жизнь ещё не дожита. И сперва он не может примириться с новым положением вещей, но потом всё больше входит во вкус. Чтобы не быть одиноким в своей новой ипостаси, он начинает втягивать в кровавую игру тех, кто был ему дорог в смертной жизни. И кто-то на это соглашается с радостью (например, его мать), а для кого-то это оказывается хуже смерти (для Николя). Но так или иначе, итог один — с какими бы чувствами окружающие ни встречали его привязанность, как бы искренни они ни были, в итоге они все обречены на неминуемое расставание. По разным причинам, и смерть (окончательная) — не главная из них. То же самое повторяется с Луи и Клодией. Судя по всему, Лестат более всего страдает от одиночества, потому и пытается окружить себя всё новыми и новыми компаньонами. И каждый из них ускользает как раз в тот момент, когда Лестат успевает сильно привязаться, даже полюбить, в некотором смысле. Луи, между прочим, тоже типичный представитель литературного типажа, только несколько иного. Он «лишний человек». Он был лишним при жизни и, обратившись вампира, так и не нашёл себе места. Отсюда его вечная неприкаянность, нытьё и недовольство всем на свете. Он ни в чём не может найти покоя: ни в обществе себе подобных, ни в крови, ни в деланном благородстве. Клодия тоже весьма печальный персонаж. Вечно покинутая, променянная на других, никому не нужная, «старая дева» — её невянущее детство, в данном случае, также выступает лишь символом. А что насчёт Лестата? Как мы видим, его путь в новом качестве мало чем отличается от жизни «до смерти». Всё, чего он искал, оборачивается прахом. Свобода? Кому она нужна, когда её не с кем разделить? Любовь? Недолговечна даже у бессмертных созданий. По сути, он только и делает, что теряет. А судьба вампира — это потеря, помноженная на бесконечность. А ещё власть, да. Ему нравится думать, что мир в его руках. Только толку от этого сознания? Ведь он одновременно одинок и тяготится ощущением постоянного присутствия других вампиров, которые, как оказалось, диаспора с жесткими правилами, непримиримая к отступникам. А ещё, как ни парадоксально, именно утратив человеческое, Лестат начинает любить человечество. Он смотрит на мир со стороны и потому лучше понимает его, сострадает и удивляется. А мы, в свою очередь, смотрим со стороны на мир вампиров. И что мы видим? Зеркальное отражение человечества. Сумеречное сообщество провозглашает: «No greater crime than to kill your kind», что значит «Нет большего преступления, чем убить подобного себе». И порождения ночи это сознают, ужасаются этому, но всё равно это совершают. Точно, как люди, правда? Каждый знает, что убийство человека — непростительно, ужасно, беззаконно. Но становится ли от этого меньше убийц? Не похоже. В тексте мюзикла (как и в более широком смысле в тексте книг) есть прозрачный образ, который всплывает не раз. «There's no greater crime than to kill your maker» — «Нет большего преступления, чем убийство своего создателя». Напиши слово «Создатель» с большой буквы и очутишься на Голгофе. И опять камень в людской огород. Кстати, питьё крови (как древний обряд) тоже отсылает нас к примерам из человеческой истории. Племена, практикующие каннибализм (и не только они, в похожем замечены и викинги, и германцы, и славяне) пьют кровь и едят плоть жертвы не потому что вкусно, а из чисто «практических» соображений. Сакральное значение поглощения частей жертвы подразумевает, что едок перенимает лучшие черты (силу, храбрость и т.д.) поедаемого. Кровь, как символ жизни, в этом случае, выступает вожделенной субстанцией, дающей жизнь уже мёртвым вампирам. Итак, принимая во внимание всё вышеперечисленное, можно прийти к следующему выводу: образ вампира — это образ абсолютизированного человека. Человеческая жизнь, растянутая на века, чтобы рассмотреть каждый её неприглядный (или наоборот) момент под микроскопом. По словам А. Ткачёва «смерть противна человеку, она противоестественная, отсюда и желание вечной жизни». Но! Если рассматривать её с той же человеческой точки зрения (а с иной мы и не можем), то она превращается в череду неизбежно повторяющихся трагедий, которые и один раз пережить нелегко, а уж сталкиваться с ними постоянно и вовсе невыносимо. Потеря близких, охлаждение любви, предательства, муки (оставшейся) совести, желание «продлить уходящую молодость» (сиречь «саму жизнь»), а также голод, недостаточная мотивация, борьба за власть… И всё это без конца и края. А ещё скука — без неё никуда. Словом, всё, с чем приходится сталкиваться каждому из живущих, становится неистребимым. Тоскливая повседневность, которую не в силах развеять никакие, даже самые захватывающие, приключения. Вывод? Быть человеком — это грустно. А быть вампиром — стократно грустнее. Если у смертного, по причине этой самой смертности, есть определённый отрезок времени, а уход освещён непреходящим смыслом, то вампиры и этого лишены. Как и описано у Райс есть один выход — под солнце. Фактическое самоубийство. Возможно, автор этим пыталась показать, что если люди не взглянут на свою жизнь трезво и непредвзято, если оставят её такой, какая она есть, то даже дай им вечность — они и её превратят в кромешную депрессию. А в заключении хочу ещё раз сказать: данный анализ субъективен и не претендует на объективность не в коей мере. Только личное мнение, сформированное на основе культурного опыта.