7th sense

Джемин любит много разных вещей. Фильмы часа по три-четыре, заменитель сахара вместо обычных кубиков, организованность и порядок на рабочем месте (но не в жизни) и вставать ранним утром, даже если никуда не нужно идти. Для него нет уже ничего удивительного в том, что сегодня выходной снова начинается тогда, когда прикроватные часы пронзительным писком встречают '6:30' на дисплее. Глаза немного щиплет прохладный утренний воздух, когда Джемин сонным, неаккуратным движением кисти тянет за ручку и открывает окно. Взъерошенная копна темно-рыжих волос высовывается на улицу, чтобы узнать «что там у нас с погодой», хотя смысла в этом особого нет — с утра ему всегда холодно, как бы долго он не пытался теплиться в кровати или под душем. Все же нацепляя на плечи еще не остывшее ото сна одеяло, Джемин вяло перемещается по квартире, стараясь не разбудить мать своим топотом, на кухню. Ложка растворимого кофе не то мучительно, не то просто лениво пересыпается в голубенькую чашку, чайник раздражающе бурлит, закипая, а Джемин делает вид, что так и надо, и что эпицентр лени и нерасторопности во вселенной к нему не имеет никакого отношения. В глазах все еще рябит, когда Джемин силится сфокусировать взгляд на слишком ярком (на самом минимуме) экране телефона, чтобы найти кое-как на ютьюбе любимый канал с подкастами. Через пару мгновений из небольшой колонки, что стоит на своем привычном месте у сахарницы, слышится бодрый британский английский — хост в видео заводит с гостем шарманку о политике, оба делятся мнениями, а Джемину просто в кайф просыпаться вот так — разгоняться сторонними темами, запуская в привычном себе все процессы медленно, но верно. Вот только даже после всех утренних ритуалов На отчего-то не чувствует себя правильно. Даже мысли, и те текут сегодня уныло, надиктовывая на манер метронома, что чего-то не хватает. А единственное, что сегодня в избытке, идет вразрез со всяким ритуальным проведением спокойного выходного: Джемину хочется нерационально потратить деньги на завтрак, обед и ужин в кофейне на другом конце города, просидеть целый день за учебой (редкость желания: крайне высокая) и, может, купить себе плюшевую игрушку, чтобы ночью заобнимать до смерти. Путать собственные желания с желаниями соулмейта — отстой. Домашка, новый пастельно-розовый плюшевый кролик и дорогой кофе в десятом часу утра черт знает где? Сегодня, похоже, хотелки его соулмейта ощущаются настолько сильно, что Джемин попросту не успевает отличить собственное от пока еще даже не близкого, когда подходит к кассе и позволяет будто кому-то другому говорить его голосом: — Доброго дня. Эспрессо и пончик с глазурью, будьте добры, — ляпает тот, уже формулируя в голове изощренные способы послать куда подальше своего соулмейта, чьи желания ему почему-то время от времени приходится выполнять авансом. Единственная потребность, которую Джемину нет необходимости определять, как чью-то — потребность в любви, потому что Джемин её и сам чувствует постоянно. В нем невиданных размеров океаны и моря ласки, заботы и искреннего беспокойства, которые девать абсолютно некуда. Воды бушуют, но из берегов не выходят — у Джемина так, он умеет контролировать себя, чтобы попросту не показаться назойливым, но вот за соулмейта ему порой даже страшно, потому как жажда любить, дарить себя кому-то в нём сильнее, чем когда-либо и у кого-либо. Особенно, кстати, сегодня. А еще, возможно, это и желание его соулмейта тоже — от одной мысли об этом голова идет кругом. У Джено вот, например, никогда не наблюдалось такой путаницы с желаниями — свои и не свои он различает без трудностей, поэтому, когда у его кассы усталый паренек просит пончик с эспрессо, Джено не задумываясь пробивает ему латте с сиропом и кусочек торта «Красный Бархат». Клиент даже в чек не смотрит, когда расплачивается, а у Ли все буквально замирает внутри и делает сальто — что вообще он только что сотворил? Будь рядом менеджер, его бы на месте пришили за такое самоуправство, но как же так, он ведь буквально знал, что парень заказывал не то, что ему нужно? Пока бариста пытается по личной просьбе Джено сварить «самый вкусный латте», сам он снимает с себя форменный фартук и выходит в зал, замечая за собой еще одну странность: взглядом пробегаться по стойкам с корицей, сахаром и салфетками, которых по залу штуки две, чтобы проверить их на наличие заменителя сахара — да что с ним вообще? Только если.. Вынося на стойки по паре пачек того самого заменителя, Джено смотрит на то, как его клиент, приземлившийся, кстати, за любимый угловой столик Ли, одет: пастельно-розовый джемпер, светлые прямые джинсы и белые кеды. Он — буквально сосредоточение всего того, что так любит Джено, у которого вот-вот уже остановится сердце от стремительно накатывающего осознания. Специфика заведения того не предполагает, но Джено сам подносит Джемину за столик кофе и сладость. У Ли на лице улыбка и глазки-солнышки, а Джемину вставать сейчас совсем не хотелось. — Спасибо, но это не мой заказ. — Твой, — уверенно отрицает Джено, ставя перед парнем тарелку с десертом и выуживая из кармана маркер, чтобы что-то быстро накалякать на бумажном стаканчике, — Почему ты, кстати, не в черном? Джемин не сразу понимает суть вопроса, но, стоит бумажному стаканчику с красующимся на нём витиеватым «Нана» оказаться в его руках, тот поднимает резко голову и вглядывается в улыбающегося работника заведения. У него белые-белые, как снег, волосы; кофта — черная водолазка с высоким горлом и закатанными выше локтя рукавами. У Джемина ёкает что-то внутри, пока он неуверенным движением достает из сумки небольшого кролика нежно-розового, прямо как его щечки сейчас, цвета. Он смотрит на игрушку где-то с полсекунды, будто бы прощаясь, но вовсе без сожаления, и протягивает в предлагающем жесте своему новому знакомому. — Прости, собачки у них закончились. Еще одна вещь, которую оба соулмейта любят так же сильно, как о ком-то заботиться — это яркая, широкая улыбка напротив.