Зажигая огни

Приехав домой, увидала: домов уже нет под навесом. Узнала — родные погибли, померкла небесная синь. А город стал голой горою, предместье вдруг сделалось лесом, В развалинах бывших построек терновник растёт да полынь. Повсюду разбросаны кости, а чьи, никому не известно. Они громоздятся, как горы, и больно их видеть очам. Пустынны и полдень, и вечер, людской не услышишь здесь речи, Лишь воют шакалы да волки в столице былой по ночам. …Боюсь постоянно, что снова отвергнут меня как калеку. Боюсь, что меня позабудут и муж, и родная страна. Вы спросите: времени сколько дано на житьё человеку? Отвечу: отведено столько, чтоб горе изведать сполна. Цай Янь

С пламени все началось, пламенем и закончится. Куница вступил в огненный круг с высоко поднятой головой, скалясь самоуверенно, почти ликующе. Яр - твердо, но насторожено; вздыбивший шерсть старый волк, который нутром чует, да не в упор видит яму с кольями под самыми лапами. Факелы разгоняли ночной мрак, освещали подножие диковинного алтаря, бросали яркие блики на золотой череп Анагаста. Жрец воздел к темному небу тонкий нож. Дым от тлеющих трав сносило к нецелой луне... Очнувшись от странной отрешенности, в которую вводили монотонные напевы да неритмичный стук нагар и деревянных палок, Лютобор торопливо нашел в толпе скифов знакомый стан, закутанный в грубый плотный плащ. Татьяна глянула на него из-под капюшона, коротко и испуганно, а он, связанный, будто скот на убой, только и мог, что поймать её взгляд и держать, держать, пытаясь без слов внушить ей, что бояться нечего. Что молодая скифская кровь победит старую - и никак иначе. Лезвие взрезало подставленные ладони, кровь, почти черная на вид, закапала в глубокую чашу и пролилась на рыжий песок. Вытянув из крепкого дерева алтаря костяной нож, Куница в последний раз обернулся к Лютобору; желтые глаза были сосредоточенно прищурены. Скиф едва-едва склонил голову - Лютобор в ответ кивнул с мрачной решимостью - и ловко, играючи перехватил клинок обратным хватом. И опять широко ухмыльнулся. Они с вожаком обменялись выпадами - раз, другой, третий. Яр крутился хорём, а Куница все наскакивал, подзуживал, оставлял жалящие глубокие порезы. Отлично зная, где слабость Ярова, скиф затягивал бой, выматывал врага, без жалости пускал ему кровь. Степняк зло скалил зубы: разгадать план Куницы было несложно, куда сложнее - найти в нем брешь. Когда Куница в пылу битвы сорвал с себя короткую кирасу, вожак приободрился, даже сумел подобраться ближе и лишить волка равновесия, но тот увернулся от ножа, целящего ему под ребра, и вскочил на ноги. Следующий промах стоил молодому скифу синяка на скуле. Стук и напев слились в одно требовательное "бей". Куница зло тряхнул головой, перебрал пальцами по рукояти ножа, следя за осторожными шагами врага. Яр стер кровь с рассеченной в бою щеки и процедил что-то - Лютобор не расслышал что. Куница зарычал, ринулся вперед, широкими взмахами ножа заставив вожака отступить, а когда тот попытался парировать - поднырнул под удар, на ходу глубоко резанув по бедру. Раненая нога подломилась, но Яр устоял, обернулся, вновь водя ножом из стороны в сторону - как аспид, ищущий слабое место. Куница издевательски провел языком по лезвию, собирая кровь, и презрительно сплюнул; было в этом степнячьем жесте что-то жуткое, дрожь вселяющее. Они снова сошлись в короткой драке - и Куница, подгадав момент, неуловимо быстро качнулся вперед и распорол врагу правое предплечье. Хрипло вскрикнув от боли - кисть повисла плетью, - Яр выронил нож. В тот же сантиг скиф воткнул свой ему в шею и отскочил. Вожак рухнул на колени, схватившись левой рукой за горло. Он пытался зажать рану, но кровь струилась сквозь пальцы темно-агатовыми гладкими ручейками. Куница ногой оттолкнул второй клинок подальше и встал над поверженными врагом - Лютобор мог хорошо разглядеть победителя, потного и грязного, с будто размытыми от своей и чужой крови языческими узорами на плечах и груди. Волк сжимал окровавленный нож в руке так сильно, что побелели костяшки; не отрываясь, он смотрел, как умирает у его ног бывший вожак, и едва шевелил губами, будто пытался что-то сказать. Наконец, он отрывисто произнес что-то на своем наречии - в воцарившейся над кругом тишине слова упали тяжело и рублено - и расплылся в улыбке. Довольной. Темной. Торжествующей. Ветвистая белая молния осветила Пустошь, и гром сотряс замерший воздух. Один за другим степняки скрещивали руки и склонялись в глубоком поклоне. Лютобор только успел заметить, как какая-то размалеванная девка пригнула к земле Татьяну, как и его дернули за веревку, заставив опуститься на колени. Анагаст воздел посох и заговорил, гортанно и торжественно; Куница скрестил руки на груди, осматривая склоненное племя. Он будто бы стал чуть выше, чем помнилось русичу. Пересекшись взглядом с Лютобором, он кивнул и одними губами сказал: помню. Повинуясь стуку посоха Анагаста, скифы распрямились и бесшумно скрылись во тьме. Пара воинов осталась, чтобы затушить огненный круг. Помощница жреца, державшая во время ритуала кровавую чашу, боязливо накинула на плечи Кунице вышитую рубаху. Больше Лютобор не успел ничего рассмотреть - страж безжалостно потянул его в сторону ненавистной клетки. Всю ночь глухо гремела далекая, сухая, без дождя, гроза. Лютобор спал плохо; то и дело он выныривал из вязкой дремы, приподнимал голову, смотрел на далекие огоньки стоянки - и каждый раз думал, успеет ли он вернуться назад, к князю. Разбудил его тихий скрип веревки. Холодный ветерок скользнул по плечам, заставив поежиться от утренней прохлады и подобраться. Куница навис над ним - темный хмурый силуэт на фоне едва засветлевшего неба - и сосредоточенно разматывал узлы, затворявшие деревянную клетку. До рассвета оставалось с час, и пахло свежо-свежо, как будто гроза все же была. В полутьме Лютобор с трудом разглядел трех коней с увесистыми перемётными сумами и Татьяну, все так же укутанную в плащ. Она бережно придерживала сына в подоле, завязанном на спине непривычно, по-скифски. Куница тихо зарычал, дернул на себя - и "дверца" поддалась. Татьяна бросилась было к мужу, но ребенок запричитал во сне, и она замерла на месте да пригнулась, шепча ему что-то успокоительное. Скиф протянул руку, чтобы помочь подняться со стылой земли, и криво, одним углом рта, усмехнулся, когда Лютобор выбрался из узкой клетки и со стоном выпрямился в полный рост. - Держу слово своё, боярин, - негромко и привычно охрипло сказал он и, не дожидаясь ответа, отвернулся. - За мной, только тихо. Сначала они вели лошадей в поводу, все время прячась за невысокими скалами. Дорога была Лютобору незнакома, изгибалась, словно бурная горная речка, но когда вдалеке забрезжил первый солнечный луч, из-за очередного камня вынырнуло невысокое кривое деревце, украшенное по степнячьему обычаю костями, пусто перестукивающимися от ветра, да обрывками бурой ткани. Куница знакомо сложил руки на груди и поклонился дереву, а потом умело забрался на ближайшего жеребца, каурого со светлыми подпалинами на умной морде. - К полудню выйдем из темного леса, а дальше ты и сам дорогу найдешь, - сказал скиф, потрепав коня по шее. - Мне нужен тот, кто заказал вам жену и сына моего украсть, - покачал головой Лютобор. Он помог молчаливой Татьяне взобраться на бурую кобылу, самую спокойную на вид, а себе оставил пегого коня, то и дело переступающего на месте. Куница, наблюдая за ними, молчал. - Этого я не обещал, боярин, - наконец, произнес он, просто и тяжеловесно. - Жену спасти и сына, живыми и в здравии. Всё. Арес видит. - Их ты, может, и спасешь. А мне у князя без того, кто на его жизнь покушался, делать нечего. - Ты же сам сказал, что князя своего отравил, - теперь волк смотрел на Лютобора пытливо, не моргая. В утреннем полусвете желтые глаза выглядели светло, почти прозрачно. Русич тяжко вздохнул. - Я князю ближник, он мне верит. Уговор был - за седмицу найти того, кто смерти его жаждет. А князь жив, только притворяется немощным, чтобы заговорщиков не спугнуть да заразу эту в корне изничтож... Куница взмахом руки заставил его замолчать, прислушиваясь к чему-то и ведя головой, точно дикий зверь. - Нет времени, - в полголоса отрубил он и тронул поводья. - Без черта этого мне что здесь смерть, что там, - тоже понизил голос Лютобор, но обернувшийся на сантиг скиф лишь приложил губам указательный палец. А потом улыбнулся - насмешливо да знающе, как тогда, перед битвой с Яром. Когда ждал, что доверятся ему без лишних слов. "Вот же звереныш", - незло подумал Лютобор, кивком головы приказав жене следовать за каурым. Дорога, по которой вел их Куница, поднималась и опускалась, степная земля сменялась на каменистые тропинки, на вытоптанные лесные стежи и обратно. Где-то кони свободно шли рысью, где-то - переходили на шаг; Лютобор, замыкавший строй, время от времени поглядывал на Татьяну и никак не мог полностью принять, что наконец-то нашел ее. Сердце все равно нет-нет да гложило призрачное чувство скорой неминуемой потери, уберечься от которой - не в его силах, и он отводил взгляд, если на глаза попадалась прямая, затянутая в кожаный доспех спина и медные жесткие пряди. Солнце успело взойти над горизонтом на добрую ладонь, когда они вступили под сень яринного, несмотря на осеннюю пору, леса. Древние на вид сосны с редким темным подлеском окружили их. Куница, выискивая какие-то ему одному понятные знаки, то и дело привставал в стременах - даже это выходило у него сноровисто и легко; наконец, он остановил своего каурого и спешился. За ним с коня спрыгнул и Лютобор, но скиф лишь качнул головой, проверяя, легко ли выходят ножи из скрытых в рукавах ножен. - Обожди, боярин. Сначала надо проверить. - Что проверить? - спросил Лютобор, но Куница просто растворился меж деревьев - только качнулась задетая ветка ели. - Вот же звереныш, - уже вслух буркнул русич, накинув поводья коней на ближайший сук, и принял от жены сверток с сыном. Татьяна соскользнула с седла, прижала руки к груди и неожиданно рвано вздохнула. - Лютобор, я так боялась, что больше... Что ты умер, - она всхлипнула, но тут же досадливо утерла выступившие слезы тыльной стороной ладони. Его жена не любила показывать слабость, она всегда была той еще гордячкой, и Лютобор только и мог, что привлечь ее к себе, дав возможность укрыть лицо между капюшоном и темным мехом его куртки. - Тише, родная, - пробормотал он, теряясь - как всегда - от вида ее слез. Татьяна вжалась в него, обняла крепко и сдавленно продолжила: - Анагаст сказал, что если ты не придешь, он сына нашего волком сделает, а меня отдаст этому... Я так боялась... - Все позади, - тихонько сказал Лютобор, перехватывая ребенка поудобней, и ласково погладил жену по спине. - Никто не отберет тебя. Я не позволю. Зверем стану, но не позволю. Ему бы ужаснуться своим словам, вспомнить бойню у лесного народа, этот несмываемый грех, но несмотря на все свое отвращение, он нутром чувствовал, что говорит чистую правду. Что за жену и сына согрешит еще раз. Выпустит зверя. Порвет голыми руками. Татьяна затихла под его рукой, прижавшись щекой к груди и, верно, вслушивалась в успокаивающе живое сердцебиение. Они стояли так, по ощущению Лютобора, долго - сантиги в лесной тишине тянулись словно горьковатый мед, словно солнечный свет, пронизанный пылью и мелкими остриями хвои. Однако мысли Лютобора то и дело возвращались к ускользнувшему, словно тень, скифу. Что ему нужно было проверить? Как он собирается выследить этого заговорщика, черти его забери? Да и собирается ли? Ведь он действительно не обязан, не клялся перед богом своим, что поможет. А стая для него всегда на первом месте, не то что временный, шаткий союзник... - Слышишь? Будто перестук копыт где-то, - неожиданно застыла Татьяна. Русич прислушался - и кивнул жене, протягивая ей ребенка. Та упрятала его в подол, прижала к себе, укрылась за плечом Лютобора, чтобы он мог ее защитить - хотя бы своим телом. Потому что ни меча, ни лука, ни даже ножа у Лютобора не было. Стук становился громче и громче. Татьяна положила ладонь мужу на плечо и шепнула едва слышно: - А это не скиф ли твой? Он хотел было рассмеяться от нелепости этой мысли, но не успел - меж деревьями вдалеке показалась пара жеребцов, которую вел в поводу Куница. Наверно, лицо у Лютобора вытянулось действительно забавно, потому что волк не сдержал смешка. - Нашел я его, боярин, - Куница более не смеялся, но улыбка все равно искривляла уголки его бескровных губ. - Не узнаёшь? И действительно - на буром коне не перемётная сума висела, а человек, через седло перекинутый. Лютобор узнал наручи на свисающих руках, узнал и седло, да и коня тоже. Он сжал губы, удерживаясь от бранных слов, посуровел и подошел ближе, чтобы развеять последние сомнения. Под глубоким, скрывающим лицо капюшоном был Всеслав. Разукрашенную шрамами морду княжеского сынка не узнать было сложно. Из сум, навьюченных на второго коня, Куница споро вынул моток веревки и кинул Лютобору; тот поймал. Вместе они стянули изменщика с седла, крепко связали и стреножили, чтоб не убежал. - Он жив хоть? - с тревогой спросила Татьяна. В ответ на озадаченный взгляд Лютобора она слегка вскинула подбородок: - Я слышала, о чем ты говорил. Хоть и предатель, а пусть лучше живет до поры до времени. - Жив, - коротко ответил Куница. Не успел русич озвучить вопрос, жгущий язык - как, как скиф смог его найти? - как детский плач разорвал сонную лесную тишину. Куница повернул голову в сторону звука, несколько сантигов буравил торопливо скидывающую запа́х женщину - та в ответ глянула возмущенно, устраивая ребенка поудобней и прикрывая при этом грудь темной тканью подола. Волка это не смутило, но он все же отвернулся от кормящей и воротился к потрошению чужих перемётных сум. - Сделаем привал. Потом можем и не успеть, - сказал он, ни к кому особо не обращаясь. Лютобору это пришлось по душе - голод уже давал о себе знать. Пока он доставал из своих сум полосы жесткого вяленого мяса, какие-то пряно пахнущие лепешки и бурдюк с водой, Куница, кажется, прикарманил найденный в сумках Всеслава выкуп. Лютобор решил, что это в какой-то степени честно: заказ степняки выполнили и украденную передали, вот Всеслав, чтоб черти его в аду жарили, и вот Татьяна - нянчит сына, улыбаясь по-особенному нежно. Так что... Откуда-то из поясной сумки Куница достал небольшой мешочек и теперь задумчиво смотрел на него. Он перевел взгляд на Татьяну с ребенком, слегка потирая крепко перевязанную нитью холщовую горловину, сжал мешочек в кулаке и шагнул к женщине. Лютобор от этого зрелища перестал жевать - скиф на ходу поменялся, куда-то исчезла его резкая стремительность, сменившись на медленную, умиротворяющую плавность. - Ты помнишь Амирту? - он присел на одно колено рядом с Татьяной; та с опаской глянула на волка, неосознанно прижав ближе ребенка, но кивнула. - Она дала мне это. Он показал мешочек, зажав его между указательным и средним пальцами руки. - Наши женщины используют эти травы, чтобы дети легче переносили долгие переходы, - мягко и неторопливо продолжил Куница. Женщина с тревогой посмотрела на холщовый кулек и отрицательно мотнула головой. - Ребенок всего лишь... - Нет. Нет, я не дам тебе... - забормотала Татьяна, плечом закрывая сына в подоле и отодвигаясь от замершего скифа. Она шарила стекленеющим взглядом по сидящему перед ней мужчине, избегая только диковинного темного золота глаз. - Колдун! Не дам тебе поить этой... этим... его... Бормотание скатилось в совсем неразборчивый шепот, полный испуга, она едва шевелила губами. - Татьяна... - обеспокоенно позвал Лютобор, но женщина не ответила, только перевела на мужа затравленный взгляд. - Танюша, ну ты чего... - Ребенок. Всего лишь. Уснет. Обещаю, - отделив каждое слово, произнес Куница. Он не двигался с места - будто дикого зверька спугнуть опасался. - А если он отравить удумал? - тревожно заломила брови Татьяна. Лютобор покачал головой: - Он нас спас, жизнью рисковал. И сейчас рискует, Танюша. Не отравит он. - Веришь ему? - вдох-выдох, неглубокий, недоверчивый. - Жизнь свою доверишь? - Да, - не задумываясь, кивнул Лютобор. - И жизнь сына тоже? Русич замешкался. Куница смотрел на него пристально, и от этого пронзительного, в кости врезающегося взгляда у Лютобора волосы на загривке встали дыбом. - Да, доверю, - произнес он. Жена нахмурилась пуще прежнего, помолчала, но все-таки кивнула, как в прорубь нырнула, и слабо поцеловала сына в лоб. Куница призадумался довольно, выпрямился, все так же обманчиво медленно. Непривычно. Тяжело, наверно, ему это давалось - не срываться с места порывисто, не бежать в тот же сантиг к цели, чтобы ветер в ногах путался, не поспевая. - Костер нужен. И вода горячая, - пробормотал он. - Я сделаю. Проходя мимо Лютобора, он ловко стянул у него из пальцев полоску мяса и зажал меж крепкими волчьими зубами; возмущенно обернувшийся ему вслед русич увидел только проблеск озорной, непривычно светлой усмешки. Куница вернулся скоро, с охапкой лапника. Он умело запалил костерок - смолистые сосновые ветки не отсырели, горели хорошо. Пока спутники ели соленое мясо с сухим степнячьим хлебом, он выкопал рядом небольшую, с два кулака, ямку в каменистой почве и устлал ее взятым из перемётной сумы куском кожи. Пару выкопанных камней скиф повертел в руках и кинул в костер. Присел рядом с Лютобором, принял от него причитающуюся часть их скромного обеда и неторопливо, тщательно зажевал, смотря куда-то поверх огня. Русич невольно обратил внимание, что выглядит Куница бледнее обычного. Под яркими звериными глазами залегли тени, а на скуле темнел бурый синяк, оставленный Яром. Когда от веток остались угли, еще красные, скиф подхватил почти пустой бурдюк с водой и вылил остатки прямо на кожу; ямка заполнилась чуть больше, чем наполовину. Лютобор заметил, что жена украдкой следит за волком. С помощью двух оставшихся палок Куница выкопал из бросающихся искрами углей первый прокаленный камень и осторожно перенес в воду; раздался треск, вода пошла пузырями. От второго камня повалил пар. Скиф взял из мешочка горстку серовато-зеленых мелких листьев, затянул его накрепко и спрятал в поясе. Когда брошенные в воду травы размокли и потемнели до черноты, он осторожно выловил их найденной у Всеслава ложкой и выбросил вместе с камнями. Зачерпнув отвара, он по-звериному принюхался, склонил голову набок в задумчивости и зачерпнул еще раз, чуть больше. - Должно хватить до вечера, - он осторожно протянул ложку Татьяне. Та, обеспокоено хмурясь, все же вылила скифское зелье в чистую ветошь, из которой привычно скрутила ребенку рожок. Остальное Куница выплеснул на землю. Пока Лютобор помогал жене удобно устроиться в седле - путь предстоял неблизкий, - скиф сложил и убрал кожаный лоскут, прикопал кострище, заровнял яму, и только резкий запах дыма и слабый - смолы выдавал, что здесь кто-то останавливался на привал. Затаскивая Всеслава на его бурого коня, русич не удержался и проверил, дышит ли изменщик. - Покрепче привяжи, боярин, - негромко посоветовал Куница. Лютобор вздрогнул от неожиданности - волк подкрался к нему совершенно бесшумно. С легкой неприязнью оглянувшись, русич все же сделал, как сказали. - Как ты его нашел? - вспомнил он свой незаданный вопрос. Куница следил за тем, как ратник вязал узлы, двукратно проверяя, крепко ли те затянуты. - Обмен должен был у Древа происходить, - начал скиф рассеянно, потирая скулу - видать, хорошо его бывший вожак приложил, - ежели через темный лес идти, так тропа одна - через Горбатый перевал, - тут он усмехнулся. - Для того, кто заказал, тропа одна. Перевал тут недалеко, и весь, как на ладони. - Благоволит нам Бог, вот уж точно. Куница фыркнул, ровно зверь. - Своими силами управился. Лютобор хотел было ответить, да не нашелся со словами. Смысла не было спорить со скифом о богах - не переспоришь его, язычника. Вместо этого он дернул последний узел и проверил, не ушел ли еще Куница. Не ушел. Стоял рядом, смотря куда-то в сторону, и жевал длинную травинку. - Спасибо, - коротко и искренне сказал русич, не решившись добавить "за всё" и опустив вместо этого ладонь скифу на плечо. Тот, на сантиг смежив веки, чутко (и чуточку гордо) улыбнулся и чуть склонил голову - щекотно мазнули по тыльной стороне кончики рыжих волос. От этой слабой щекотки больно кольнуло что-то за грудиной. Лютобор нехотя убрал руку. - Долго ли ехать осталось? - До полудня управимся, ежели не помешает никто, - улыбка смазалась и растаяла, как не было. Снова зверь выглянул, внимательный, неприрученный. Дальше шли так же - скиф вел, Лютобор замыкал. Кони Всеслава с хозяином шли в поводу. Русич краем глаза приглядывал за пленником и размышлял, как бы быстрее добраться до княжеского терема. Солнце, пробивающиеся сквозь высокие кроны, грело совсем не по-осеннему жарко - словно бы природа решила повернуть время вспять и вернуть ненадолго лето. Лютобор поймал себя на мысли, что тоже не отказался бы вернуться назад. Чтобы не крали у него жену да сына, не было и пыток у князя, и погони за Яром... Велесова круга. Но он тут же одернул себя - негоже думать, что испытания, выпавшие на его долю, даны без какого-то божественного умысла. Значит, так надо было. Где-то рядом зажурчал-запел тихонько ручей, заставив поежиться. Надо было обагрить руки кровью? А если он сделал неверный выбор? Оступился? Не пробуди он клятый дух в себе - сгинули бы оба, и он и Куница, в круге на потеху лесному народу. Сбежал бы один, оставив скифа умирать - ни в жисть не нашел бы стоянки и сгинул в темном лесу от когтей зверя али от стрелы степнячьей. Да и не сбежал бы далеко, совесть бы загрызла да назад повернула. Значит, угодно это было распятому богу. Угодно дать перебить безоружных Велесовых детей, всех до единого. Угодно свести его с Куницей - и оставить в живых. Чем тогда он, распятый, лучше старых богов? Тяжелые думы накрыли ратника, будто сель, и оставили погребенным. Он не замечал дороги, чистого, напитанного хвойным свободным духом воздуха, слабых дуновений ветра, ерошащих волосы. Он смотрел в спину Кунице и думал - каково было бы, не встреть он его? Лучше? Хуже? Проще? Ответа он не знал. Лес закончился настолько неожиданно, что поначалу Лютобор даже заморгал от яркого дневного света. Впереди, насколько хватало глаз, расстилалась привычная, чуть всхолмленная равнина, и от одного этого вида забылись думы и расцвела в груди непонятная светлая тоска. Скиф первым остановил коня. Лютобор было остановился тоже, но, оглянувшись, увидел, как Куница несогласно качает головой. - Иди, Лютобор. Клятву я исполнил, - произнес он, открыто смотря ему в глаза. Поколебавшись едва-едва, волк добавил что-то на своем языке - короткую, непонятную фразу, словно бы горчащую на языке полынью да хмелем, - прикрыл глаза на сантиг, бесшумно выдохнул - опустились плечи... Прикрикнул на каурого, разворачивая того к лесу, и без жалости пришпорил пятками. Лютобор набрал было в грудь воздуха, чтобы хоть вслед крикнуть что-то прощальное, но не смог выдавить и звука. Он не знал, как еще облечь в слова ту благодарность, что он испытывал к волку - к вожаку теперь, пошедшему против семьи - против стаи своей, чтобы выполнить обещанное. К тому, кому доверился, и кто доверился в итоге ему. Не знал, не мог - и не успел. Темный лес поглотил всадника; миг назад можно было разглядеть круп коня, багрянистую куртку, темный огонь прямых волос, но шевельнулись-заскрипели от ветра деревья, и скиф скрылся с глаз, как не было. - Все в порядке? - спросила Татьяна, глядя на мужа со странным пониманием. Лютобор отсутствующе кивнул, отвернулся от леса и тоже пришпорил коня. Пришло время закончить эту историю.