— Тебе шах, Чарльз, — в своей обычной манере говорит Эрик, проникновенно улыбаясь.
— Так не честно! — немного сердясь, как и всегда, отвечает ему профессор на колкую насмешку.
«Я всегда любил играть в шахматы, особенно летом… особенно сейчас. Вот так вот сидеть в поле, довольствуясь компанией друг друга» — размышлял о своём Магнето, пытаясь наперёд продумать действия противника.
Свежий воздух дурманит голову, а необычно синее небо вселяет душевное спокойствие и чувство незабвенной лёгкости. Лето — необычное время года, время любви и надежды, время, которое объединяет сердца воедино.
— Чарльз, ты скоро проиграешь.
Игра продолжается. Большинство фигур стоят на шахматной доске. Все по-разному ходят, по-разному чувствуют. Эти жалкие фигурки словно имеют душу. Черные и белые, словно тьма и свет, словно Эрик и Чарльз.
«Профессор, почему ты всегда играешь белыми? Неужели твоя душа настолько чиста? Или может… именно поэтому я всегда выбираю черных, таких одиноких и бессердечных, как я?»
Вот две фигуры столкнулись, ибо так предрешила судьба. Они словно глядят друг на друга, заставляя чувствовать некое беспокойство. Они так близко, что всем сразу понятен дальнейший исход. Но они не двигаются. Как будто пространство вокруг них остановилось. Время замерло на мгновение и не в силах продолжить свой ход. Белая пешка не хочет продолжать игру, но она не может пойти против правил, против своей программы. А черная, просто, хочет сохранить блеск белоснежной фигуры, ее величие и чистоту. Пусть даже ради этого придется нарушить несколько правил, отнять чью-то жизнь или просто разрушить весь мир. Ведь их связывает гораздо большее чем просто игра, их связывает то, что они обе фигурки, обычные шестерёнки на шахматной доске. Они могли бы быть вместе, но им что-то мешает. Белая фигурка постоянно что-то шепчет черной, но та отказывается слушать. Она ломает все представления, пытаясь оказаться на белой стороне, но как бы она не старалась, ей никогда не познать то белоснежное свечение, которое исходит с другого края шахматной доски. Они никак не могут быть вместе, но непременно этого хотят.
«Эрик, обычно, белые фигуры затмевают собой чёрные. Они всегда первые. Быть может они не хотят подставлять под удар своих вороних собратьев, которые случайно сбились с правильного пути? Белоснежные фигуры указывают путь тёмным, разгоняя тоску и обман, ведут их к светлому будущему. Они пытаются открыть им глаза на мир… но эти попытки, в большинстве случаев, оказываются тщетными, ибо тёмные фигурки очень упрямы и так одиноки»
— Что ты делаешь, Эрик? Можешь смело поставить мне мат, — из раздумий Леншерра вывел голос друга, а тот оглядел его пронзительным взглядом.
Взгляд холодных голубых глаз встретил взгляд, полный тепла и сочувствия. Голубой — цвет душевной чистоты и возвышенности, цвет свободы и сладких грёз. Голубой — цвет лазурного неба, милых беспечальных цветов, свежего воздуха и прозрачной водной глади. Люди с такими глазами имеют чистую душу и разум, но они очень доверчивы, порой даже слишком.
«Чарльз, мне всегда нравились твои глаза, они такие же лучезарные, как ослепительное солнце в безмятежный летний день. Солнце, которое озаряет каждый уголок нашего с тобой мира. Солнце, лучи которого могут вытащить из безнадежности, даровать успокоение и даже блаженство. Ты тот, кто озаряет так ненавистный мне мир. Я хочу быть твоим небом, тем, кто сможет поддерживать такую прекрасную и неугасаемую звезду»
— Может я даю тебе шанс победить, — коварно улыбаясь, Магнето передвинул ладью с H3 на C3.
— Это не по правилам, — откинувшись на землю, Ксавьер одарил друга строгим взором, — Впрочем, ты всегда их нарушаешь, как будто это часть твоей сущности. Ладно, так и быть, теперь твой ход.
«Говорят, что у улыбчивых людей грустная душа, Эрик, ты ведь с этим согласен? Мне так нравится твоя улыбка, хочу, чтобы ты больше улыбался. Хочу, чтобы ты улыбался только мне. Улыбка — орудие души. Я убежден, что плохой человек не смог бы так искренно улыбаться, я знаю, что ты другой, в тебе есть хорошее начало. Улыбаясь, ты словно даришь свет, заставляя тьму исчезнуть навсегда»
— Ну что, ходить будешь? — нетерпеливо произнес Магнето, щёлкая пальцами перед глазами профессора.
— Прости, я задумался, — взяв в руки первую попавшуюся пешку, Чарльз походил вперед на две клетки. Честно говоря, игра начала ему немного надоедать, поэтому он решил побыстрее закончить её, пускай и оставшись проигравшим. Продумывание ходов наперед, поиск лучшей тактики — всё это слишком отвлекает его от Эрика, что не может не раздражать. Как бы он сейчас хотел, чтобы Леншерр повалил его на землю и…
— Тебе мат! — гордо заявляет Магнето, откладывая шахматную доску в сторону. После чего, он ближе придвигается к своему «другу», одаряя того «стальным» поцелуем. Как и ожидалось, профессор сразу же ответил на столь желанный поцелуй. Их языки переплетались, ненасытные губы сливались, казалось, в неразрывное целое, дышать становилось всё труднее, что несомненно возбуждало. Когда у них закончился воздух, они отстранились друг от друга.
— Знаешь, Чарльз, ты мой личный сорт алюминия! — Магнето смотрел на парня, нависая над ним. И улыбаясь так, как будто напрочь позабыл всё своё печальное прошлое.
Эту фразу Чарльз Ксавьер запомнил ещё надолго.
* * *
1972 год. Тюрьма пентагона.
Кристально белая и пустая комната создаёт «отличную» атмосферу апатии. Кругом тихо, нет ни единой души, ни звука, ни тревоги, словно мертвая зона. Хорошее место, чтобы все хорошенько обдумать… либо, чтобы сойти с ума. Трудно сказать сколько времени прошло с тех пор, как Магнето находится тут. Когда ты отрезан от мира, время перестает существовать, как будто специально останавливает свой ход. Каждый завтрашний день, как два предыдущих: тупое оцепенение, сон, обед по расписанию, просыпаешься и снова погружаешься в сон.
«Жизнь — штука странная. Ты пытаешься жить достойно, помогать людям, но тут же получаешь нож в спину. Как ни старайся — исход всегда один. Неважно что ты делаешь, судьба все решает за тебя. Эта система нерушима» — так тогда думал Эрик, когда следовал по пути ложной истины. Он и сейчас так думает, но в более крупных масштабах. Человечество должно познать ту боль, которую испытывал он — вот что сейчас действительно важно.
Его жизнь, лишённая сочувствия и понимания, катится в бездну бытия, погружая Магнето в омут тумана. Она окутывает холодным ветром его проклятую душу, никогда не собираясь прощать, она специально указывает на неправильный путь, принося столько ненужной боли и страданий, отбирает всех близких и родных.
Неудача. Ещё одна. А теперь поражение.
Эрик никогда не желал сдаваться, он продолжал идти вперёд, уверенный в своей правоте. Он бросил вызов самой судьбе, самой жизни и остался в плену собственного разума, из которого выбраться был сам не в силах. А нужно ли это ему?
«Чарльз, быть может ты был прав? Теперь я уже ни в чем не уверен…наверное, ты ненавидишь меня, хотя, так даже лучше… ведь я все равно бы не смог подчинить себе лазурную сталь твоих благодушных глаз. Твое металлическое сердце — единственный металл, который неподвластен мне»
* * *
1972 год. Особняк Икс.
Полуразрушенная школа — свидетель ужаса и тяжёлого отчаяния. Жизнь Ксавьера — пустота и безнадёжность, хотя, он уже давно привык быть один. Комната, похожая на Церебро, в которой находится тысячи различных дверей — вот как выглядит сейчас его жизнь. Все это время, он спокойно шел, постепенно и своевременно, открывая каждую дверь. Он старался соблюдать правила мироздания, действовал по определенной системе, но на каком-то этапе случайно оступился. Ему надоело открывать новые двери, он довольствоваться тем, что имелось. Он давно осознал, что большинство из дверей приведут его в могилу, другие же, обретут на вечные страдания, и только некоторые из них укажут ему путь в светлое будущее, которое, в скором времени, обязательно кто-то разрушит. Ведь этот мир несправедлив, а люди так ничтожны. Чарльз как будто потерял смысл жизни, забыл кто он есть на самом деле. Кто же мог бы ему помочь?
Дверь с табличкой «Рэйвен» уже давно исчезла, и на ее месте появилась «Мистик». Тоже случилось и с Эриком, когда он отрекся от всего человеческого и стал Магнето, который пошел против всего мира, в надежде отомстить. Они бросили его одного, оставили практически в полном одиночестве, наедине с ненужными мыслями. Это жутко бесило. Порой, Чарльз даже думал над правильностью действий своего лучшего друга, пытался осмыслить все его поступки, проникнуть в его разум и внушить верный ответ, но эти попытки постоянно оказывались тщетными и каким-то бесполезными и даже жалкими.
«Твоя взяла, Эрик, дверь твоего сердца, к сожалению, мне не подвластна. Ты победил, можешь от души посмеяться. Как ты там говорил? Ты мой личный сорт алюминия? Глупость, да и только! Личный. Сорт. Алюминия. Полная чушь!»
* * *
И вновь началась игра. Очередная шахматная партия. Все фигурки встали на свои законные места. Белые и черные. Враги на всю жизнь. Они стремятся уничтожить друг друга. Они живут борьбой и жаждой крови. Никто не смеет нарушить правил и ослушаться их так называемого создателя. Черные и белые — Эрик и Чарльз. Фигурки, которым не суждено быть вместе, не суждено быть вместе никогда.
