Правильная сказка

Гарри когда-то думал, что идёт в сказку, где он будет героем — и пусть не главным, но и того хватило бы, чтобы быть счастливым. Детям ведь немного надо — ощущение тепла магии в ладонях да немного чуда. Детям не нужна вера в завтрашний день, они даже не задумываются о том, что что-то может пойти иначе. Они не должны задумываться. — Мне страшно, — и героям бывает страшно, только у Гарри страх липкий-липкий и совсем не воздушный, как в сказках. На самом деле в сказки он давно не верит, потому что заклятие бьёт под дых больнее, чем колкие слова. И героям в сказках бежать не хочется, а у Гарри вечно желание повернуться и броситься в омут Смерти. Не так встречают старого друга. Или так? Сдерживают желание кинуться в объятия и вцепиться мёртвой хваткой? — Я знаю, — мелодично говорит-поёт Полумна, — мне тоже страшно. Давай бояться вместе. Звучит слишком по-детски, и Гарри нервно смеётся, кусает губы. Уголок рта дёргается в усмешке, когда Мальчик-который-совсем-не-герой произносит: — Давай. Полумна его спасает. Берёт за руку тонкими, изящными пальцами и смотрит куда-то мимо Гарри — серьёзно, но без каких-либо ощутимых эмоций, а он понимает, что готов заглушить все взрывы и крики мира ради такого молчания. Понимающего. Полумна не говорит ему «всё хорошо», Полумна не пытается развеселить или поддержать, она просто есть рядом, и её поддержка не нуждается в словах. После оглушительного грохота заклятий ненавидишь любой шум. Гарри приходит к ней после победы, садится рядом, свесив ноги с какого-то пня, едва не касаясь ботинками сырой земли, и внезапно понимает всё. Почему она любит сидеть в этом месте. Почему поёт какую-то колыбельную странным бледно-лиловым цветам, вплетает их в растрёпанные пушистые локоны и смотрит так, словно находится в центре настоящей сказки. Она видит магию и может разглядеть прекрасное — её длинные пальцы, перепачканные в краске, нежно гладят странного зверька. Тот настороженно выглядывает из гнилого пня, мерцающего в темноте, смотрит на Гарри, а Полумна говорит — как всегда тихо и спокойно: — Не бойся его. Гарри не знает, к кому она обращается, но дело сделано — зверёк высовывает длинный нос навстречу ладони Гарри, а он осторожно его касается. — Вы друг другу нравитесь. Я так и знала, — лицо Полумны озаряется слабой улыбкой. —Иначе и быть не может. Она смотрит на Гарри спокойно, но он замечает, как тревожно её пальцы перебирают тонкие стебли цветов. Полумна могла бы задать ему вопрос: «Почему ты пришёл ко мне?», но она и без того знает — этот мир спасён и Гарри, в общем-то, ему не нужен. Нужен как герой, который может поведать о победе — но не более. — Там слишком шумно, — шумно в мире уже целый месяц, — а тут спокойно. И никто не станет расспрашивать, как же Герою удалось справиться со злом. И никто не будет восторженно на него смотреть. Полумна ни о чём не спрашивает, потому что они с Гарри похожи слишком сильно, и это совершенно — в кои-то веки! — нормально. Хотя в чужих глазах и выглядит странно, но и к этому можно привыкнуть. Ко всему привыкаешь. Полумна может спросить, но не спрашивает, а утверждает: — Ты жалеешь о том, что попал на Гриффиндор. Она говорит прямо, не жалея, и Гарри ей за это благодарен — ему за долгие годы хватило недомолвок, украдкой брошенных взглядов, шёпота за спиной и туманного: «Нам нужно время». Хотя ему теперь действительно нужно время, чтобы жить. — Наверное, да, — бормочет Гарри, поправляет сползающие очки и обводит взглядом спокойный лес, который после войны будет так же жить. — Немного… жалею. Потому что если ты гриффиндорец-герой, то иного выхода у тебя нет — иди прямо, смотри в лицо, отдавай себя миру, а себе оставляй горькую память и больше ничего. Героям после победы не нужен пир, героям нужна тишина, мягкий шёпот леса, ненавязчивый запах листвы и просто кто-то рядом. «Если ты любишь весь мир, то ты никого не любишь». Или Гарри просто неправильный герой. Да в любом случае он устал быть кем-то, кому можно дать определение — герой, спаситель, храбрый гриффиндорец. Любые ярлыки слишком болезненны. — И куда же ты хочешь теперь попасть? — Полумна такая же, как и он сам. Надо же… Гарри и не думал, что станет похожим на неё. Или он был таким с самого начала? — Домой. Полумна смотрит на него печально, и её голубые глаза словно два зеркала, в которых отражается Гарри. Она, разумеется, понимает. Странный зверёк, до этого принявший от Полумны кусок печенья, теперь довольно тычется мокрым носом в ладонь Гарри. А тот вдруг ясно понимает, что авроры дома практически не бывают. И что медовым печеньем их совершенно не угощают. А ещё — что в боевых заклятиях нет никакого волшебства. — Я просто не умею быть никем другим, — сглотнув, шепчет Гарри и чувствует, как палочка в кармане больно упирается в руку. — Я с самого начала думал, это моя судьба, быть аврором, спасать мир… Полумна продолжает молчать. А Гарри — осознавать, что для него сейчас весь мир — эта укромная поляна, где из запахов лишь аромат цветов и мёда, из звуков — шелест листьев и сопение зверька. — А я с детства знала, что стану собой, — необыкновенно серьёзно говорит Полумна, встряхивая и без того растрёпанными волосами, а Гарри вопреки обыкновению не улыбается. А говорит: — Это правильно. Наверное, слишком пафосно. Но у Гарри этого пафоса в жизни было много, он и привык. Пора отвыкать, наверное, и прекращать думать. Поэтому Гарри просто целует Полумну — потому что он так хочет. — Ты же научишь меня быть собой? — серьёзно спрашивает он, отстраняясь, и ему совсем не смешно и не весело. — Я и сама не умею, — фыркает Полумна, приглаживая свои волосы, а волосы Гарри наоборот лохматит, когда надевает на его голову венок из этих странных, но от того не менее прекрасных цветов. — Будем учиться вместе, — она улыбается. — Будешь печенье? Гарри соглашается. Правда, съесть удаётся лишь пару кусочков, ведь устоять против жалобных глазок зверька совершенно невозможно, а ради тихого смеха Полумны можно пожертвовать печеньем совсем. Гарри в кои-то веки отчего-то совершенно спокойно. Глаза у Полумны мягко светятся добротой и нежностью, она смеётся, одной рукой гладит непослушную шёрстку зверька, а другой — ладонь Гарри, а после начинает рассказывать что-то про цветы. Её рассказ совершенно вытесняет из головы мысли о будущем и об остальном мире, её голос таинственным образом вплетается в лёгкий шелест ветра, а Гарри слушает и в определённый миг чувствует на лице улыбку. Наверное, это волшебней магии. И — в чём Гарри внезапно становится уверен — свою настоящую сказку он всё же нашёл.