Взгляд голубых глаз вдумчиво скользит по каталогу, светлые брови изгибаются в присущей только им манере. Взгляд Джонни никогда не меняется — он остается сосредоточенным, а в глубине небесного свода его радужек всегда мелькает затаившийся дикий огонь.
Джайро никогда не смотрит Джонни в глаза слишком долго, упуская из вида то, как смягчается его взгляд, а губы расплываются в еле заметной улыбке, словно Джонни уже готов к очередной шутке Цеппели — остается лишь засмеяться.
— Что ты там строчишь? — в голосе Джонни слышна раздраженность и любопытство. Джайро сегодня необычайно тих: не слышно ни его вечных тихих вздохов, ни комичных стонов, которыми он привлекает к себе внимание Джонни.
Джайро кидает на него хмурый взгляд. В свете костра его глаза совсем темно-зеленого света; блеском отображается его игривость, но улыбка — даже её тень — не появляется на его губах.
Тишина снова поглощает пространство между ними, и лишь безмятежный треск огня напоминает о присутствие людей в мире, где царствует природа. Джайро однажды пошутил, что вся эта гонка — неплохой такой отпуск. И действительно, Джонни иногда мог с ним согласиться.
Ведь за всё это время он увидел
столько прекрасного.
Молчание со стороны болтливого Джайро тревожит Джонни. Он откладывает журнал и начинает ползти к нему, но, приблизившись, тут же получает бумагой по голове.
— В следующий раз пострадает твой нос, — произносит Джайро и отодвигается от Джонни, продолжая чувствовать на себе ледяной взгляд. — Я пишу письмо домой, — наконец поясняет он. Его голос чуть надламывается, но легкое дуновение ветра подхватывает эту дрожь и уносит с собой.
Джонни ответ устраивает, потому что он ползет на свое место и заваливается на спальный мешок, подложив ладони под голову.
Перед его взглядом расстилается сотканное из звезд одеяло. А ведь подумать только — раньше он совершенно этого не замечал. Он воспринимал мир вокруг себя чем-то обычным, совершенно не замечая его красоту. Ему пришлось учиться заново смотреть на вещи — под другим углом,
под идеальным углом.
Ему нравилось смотреть на окружавшую их природу глазами Джайро. На нём всегда отражались эти изменения — его лицо могло полностью освещаться солнечными лучами или бликами, когда они проезжали сквозь чащу. Это было захватывающее зрелище — едва получалось отводить взгляд вовремя.
В последнее время солнечных моментов становилось все меньше и меньше. Джонни будто бы смотрел на заволоченное черными тучами небо в ожидании зловещего дождя, но ничего так и не происходило. Он продолжал ждать. Это всё, что ему оставалось делать.
— Ты загадал желание? — голос Джайро сливается плавным потоком с мыслями Джонни. Он отвечает не сразу, думая, что это всего лишь его мысли. Джайро поселился там с самого начала гонки — луч света в сером царстве облаков. — Земля вызывает Джонни.
— Я не загадываю желаний, — сонно отвечает Джонни и привстает, чтобы глянуть на Джайро. — Что загадал ты? — около Джайро всё ещё лежит исписанная бумага, а в пальцах он крутит карандаш.
Он отвечает не сразу. Поднимает голову к небу и внимательно смотрит за пролетающей звездой. На его безоблачном лице появляется улыбка, Джайро качает головой и фыркает.
— Если скажу — не сбудется, — тихо произносит он, а потом наклоняет и быстро что-то записывает.
***
Когда Джайро покидает его, у Джонни не остается ничего. Ни боли, ни слёз — одна сплошная неопределенность. Его будущее накрывает тень цвета кромешной тьмы. Вместе с Джайро он теряет глаза и волю.
Джонни осознает это не сразу — лишь в самом конце, на краю пропасти. В его руках холодное напоминание — единственное оставшееся с ним. И ещё — огромная дыра в его сердце как напоминание, что он сам ещё жив. Только теперь это все похоже на медленное утопление. Вместо воды в его лёгких одна сплошная тупая боль и надежда, а ещё мечты, погребенные под горечью утраты.
Лишь на корабле Джонни позволяет себе провести по мятой бумаге. Ему страшно открывать его, потому что это единственное
живое напоминание о существовании Джайро. Он не хочет открывать письмо, потому что тогда это точно будет означать конец. Прощальная точка в прологе, а дальше лишь призрачное напоминание. Уже сейчас все случившееся кажется сном — неуловимый и тоскливо печальный сон.
Глубокий вздох не помогает. Джонни слышит шелест, когда разворачивает письмо. Перед глазами нет букв — лишь отдаленный запах Джайро, последние мгновения запечатленные на бумаге. Он с горем пополам берет себя в руки и читает.
«Не порть своими слезами бумагу. Я знаю, что они непременно будут, если это письмо всё-таки дойдёт до твоих рук. Серьёзно, Джонни, я так старался ровно выводить эти буквы сточенным карандашом! Ты просто не можешь взять и смазать их.
Мне хотелось бы, чтобы твои глаза никогда не видели этих строчек. Мне хотелось бы не писать тебе прощальные письма, потому что я не умею этого делать. Я не знаю, почему яркое будущее запятналось облаками сомнений. Ты не подумай, я всё ещё планирую выиграть гонку и лично вручить тебе эти кости. Но это не то, о чём мне хотелось бы написать тебе.
Можно ли считать письмо последним нашим разговором? Я правда буду по ним скучать, знаешь. Так странно писать о себе в прошедшем времени — я ведь ещё тут, я живой. Надолго ли? Не знаю, если честно. У меня совершенно нет никаких идей, как я умру. И даже предполагать я не хочу.
В последние дни С недавних пор я стал замечать, что все вокруг стало таким ярким. И наши разговоры — ты заметил? — мы говорим не так часто. Я чувствую эту недосказанность между нами. Чувствую слова, которые так и норовят соскользнуть с языка. Не понимаю, почему они так и не слетают. Нам остается лишь слушать тишину и шелест листьев.
Столько всего не сделано... Я хотел бы вернуться домой с тобой. Я думаю, тебе понравится Италия.
Боже, какая же всё-таки дрянь эти письма.
Я хожу вокруг, пытаясь оттянуть неизбежное. Каждую ночь, закрывая глаза и думая, какой будет мир без тебя, я в ужасе их открываю. Убеждаюсь, что ты рядом и что мир не выцвел, не превратился в сплошное серое пятно. Джонни, не знаю, с каких пор, но ты делаешь этот мир ярче.
Ты спросил меня, что я загадал. Я загадал твоё счастье.
И последнее.
Пожалуйста, запомни меня. Запомни, что я жил».
Боже, мысли Джонни вторят следом за письмом, глаза в хаотичном порядке ещё раз цепляются за написанные строчки, воспроизводя моменты прошлого. Джонни не читает эти строчки — он слышит их, словно читает сам Джайро. Он как будто отказывается верить в реальность происходящего, до последнего борется, чтобы не сорваться.
И эти звуки, что раньше гармонично сливались с друг другом, сейчас давят на него с новой силой. Голос Джайро угасает постепенно в этой какофонии — не остается даже эха. Всего лишь рваные разводы его серых солёных слёз на тонкой бумаге.
Это больно. Боже, захлебывается немыми рыданиями Джонни, это действительно больно.
