Ветер клубами разносит пыль, предвещая скорый ливень.
Стоять на остановке после работы среди толпы непривычно. Мирон не пользовался общественным транспортом с тех пор, как купил машину. Утром выяснилось, что ничем не примечательная лужа на Английской набережной скрывает под собой глубокую яму, и после последней пары пришлось отгонять автомобиль в сервис.
К остановке подъезжает автобус, и народ непрерывным потоком всасывается внутрь. Мирон судорожно проверяет номер маршрута по 2ГИС, боясь уронить телефон, и заходит вместе с остальными страждущими добраться домой.
В автобусе неимоверно тесно и душно, что, собственно, в своё время и сподвигло Мирона на покупку личного транспорта. Большая часть людей с зонтиками, из-за чего свободного пространства не остаётся совсем. Отовсюду тянутся руки с проездными карточками. Кондуктор прорывается сквозь толпу, опытным глазом вычисляя зайцев.
По крыше и стёклам ударяют первые капли, стремительно перерастающие в весенний проливной дождь. За считанные секунды мир вокруг темнеет, будто солнце зашло досрочно. Вода плотной стеной заливает окна и просачивается внутрь сквозь щели в люках. В задней части автобуса под ругань пассажиров то открываются, то закрываются окна, что делает климат в салоне крайне нестабильным. То становится ещё холоднее и сырее, чем было, то становится нечем дышать.
В такой тесноте и думать нечего о том, чтобы достать наушники. Мирон злится на себя за то, что не подумал об этом заранее. Сосредоточиться на завтрашней лекции тоже не получается. Чтобы хоть как-то себя развлечь, он начинает разглядывать людей вокруг себя. Офисные работники в пиджаках и тренчах, плохонько накрашенные женщины неопределённого возраста, типичные питерские девушки с цветными волосами – в общем, ничего примечательного. Пробка и движение рывками окончательно выматывают. Мирон утыкается в сгиб локтя и, видимо, успешно засыпает до того момента, когда автобус резко тормозит и всех в едином порыве по инерции несёт вперёд. Заходят новые пассажиры, и становится ещё тесней, хотя, казалось, уже некуда. Сзади прижимается кто-то, от кого сильно пахнет вишнёвой жвачкой и у кого в наушниках рубит англоязычная рэпчина. «Ламар, что ли?» – не без удовольствия думает Мирон.
Судя по росту, этот кто-то явно парень. Сам того не зная, он прикрывает Мирона от промозглого сквозняка, за что Мирон ему бесконечно благодарен. Пахнет от него не только жвачкой, но и ирисками (ирисками?!). Понадеявшись, что не сильно обидит его, если заденет, Мирон каким-то полумагическим манёвром вытягивает из кармана телефон и открывает карту, но она отказывается прогружаться: указатель застыл на месте посадки.
– Щас через мост поедем, – радостно докладывает на ухо хрипловатый мужской голос с непосредственной детской интонацией, через дыхание поделившись ароматом табака и приторной жвачки.
– Спасибо, – адресует Мирон вбок и вверх источнику голоса, заметив краем глаза высокую фигуру и каштановые волосы.
«Симпатичный», – отмечает Мирон и соображает, что скоро нужно выходить. Спустя ещё один маленький мостик транспорт останавливается, и его несёт на выход к средней двери. Он оборачивается и изо всех сил высматривает лицо того парня. Уже отчаявшись, он оглядывается последний раз и не находит его в салоне.
Мирон раскрывает зонтик и отходит в глубь скверика, чтобы покурить. Навес остановки занят людьми. Забывшие зонты курильщики жмутся к стене пожарки, уповая на короткий козырёк, который всё равно не спасает от дождя. Мирон окидывает взглядом публику и выцепляет его – того самого парня из автобуса. Тот натягивает капюшон толстовки и пытается прикурить, но порывы ветра и разлетающиеся с крыши брызги задувают пламя. Парень беспомощно чиркает зажигалкой, как вдруг его накрывает чёрный купол.
– Почему без зонта? – с улыбкой спрашивает Мирон.
– Забыл, – простодушно отвечает парень и, пожав плечами, улыбается в ответ.
Он оказывается более чем симпатичным: голубые глаза, высокие скулы, отражающие даже скудный в непогоду свет, милый вздёрнутый носик и улыбчивые, тонкие носогубные складки. Мирон дал бы ему лет двадцать. Парень выше, так что зонтик естественным образом перекочёвывает в его руку.
– Из универа? – интересуется Мирон, поджигая свою сигарету и жестом предлагая огонёк собеседнику.
– С работы, – парень польщёно жмурится и прикуривает от предложенной зажигалки.
– И кем работаешь?
– Сисадмином.
Значит, ему должно быть больше двадцати. Мирон чувствует, что его изучают взглядом не меньше, чем это делает он сам.
– А ты?
– В универе преподавателем.
– Филология или философия?
– Как ты угадал? – Мирон внутренне ликует: наконец кому-то удалось его удивить.
– У тебя на лице неоновая вывеска «гуманитарий», – хихикает парень и закашливается дымом.
– Воспринимать это как оскорбление? – вздёргивает бровь Мирон.
– Только если сам считаешь это оскорблением, – беззлобно улыбается, смотрит пару секунд в глаза, не моргая, и отводит взгляд.
– Мирон, – мужчина протягивает руку.
– Слава, – охотно пожимает её очаровательно-задиристый парень, зажав сигарету между губ.
Пока тлеют сигареты, ливень ослабевает. Дождевые облака смещаются к горизонту. Середина неба светлеет, напоминая, что где-то там всё ещё не село солнце. Слава смотрит в сторону бюста Петра I, переводит взгляд на Мирона и опускает на его пальцы, сбивающие пепел. Мокрые, слипшиеся реснички подрагивают, скрывая под собой зеркально-голубую радужку.
Мирон всем нутром чувствует, что не хочет упустить этим вечером, и идёт ва-банк.
– Слав.
– М?
– Ты сильно спешишь?
Парень поднимает глаза, и его зрачки расширяются.
– Нет.
– Прогуляемся? Я сто лет пешком не ходил.
Слава высовывается из-под зонта и подставляет лицо небу.
– Тут еле моросит.
– Тогда давай сюда.
Мирон сворачивает зонт, и они идут мимо пожарной части к Охтинской гостинице.
– Расскажи про себя.
Слава жмурится от яркого белого света, просачивающегося сквозь завесу облаков.
– Приехал недавно из Хабаровска, живу с дружками-пирожками, работаю в ТЦ.
– А разве торговые центры не до десяти работают? – Мирон кивает на часы.
– До десяти. Но, – Слава хитренько улыбается, – я сорвался к рожающей сестре в роддом смотреть мажор по доте.
– Тебе точно есть восемнадцать? – Мирону вроде бы смешно, но серьёзное сомнение его уже посетило.
– Двадцать пять, дядь.
– Пиздишь. Выглядишь на двадцать.
– Рил ток. Если это у тебя фетиш такой, хочешь, паспорт покажу?
– Спасибо, но я, пожалуй, откажусь.
Слава поводит плечом, успев потереться об него щекой.
«Ну и ужимки у него… милые».
– Почему переехать решил? – сформулировал Мирон так, чтобы не было похоже на «понаехали» от коренного петербуржца.
– Пожил бы на Дальнем Востоке – узнал бы, – Слава смешно морщит нос и делает в воздухе жест, значащий примерно «ну такое», после чего его выражение лица становится серьёзней. – А вообще я в Питер хотел, чтобы музыку делать.
Мирон оживился, и, заметив это, его спутник продолжил:
– Я не столько самой музыкой занимаюсь, а текстами, стихами. Пацаны подгоняют биток, я читаю.
Они переходят дорогу, и Мирон останавливается напротив входа в гостиницу.
– Ты был тут? – спрашивает он, кивая на дверь.
– Нет.
– Хочешь, фокус покажу?
Пока Слава хлопает глазами, соображая, что на это ответить, Мирон хватает его за руку и ведёт внутрь. Там спокойно проходит мимо ресепшена и идёт к лифтам.
– Ты чего? – Слава дико озирается по сторонам. – Нас не попрут отсюда?
– Не попрут, – уверенно отвечает Мирон и нажимает на кнопку последнего этажа.
На выходе из лифта их ждёт красная ковровая дорожка вдоль всего коридора и блестящие золотые таблички на дверях.
– Со вкусом у владельца хуёво, – резюмирует Слава.
– Согласен. Но за это можно простить, – загадочно улыбается Мирон и толкает неприметную боковую дверь.
Слава выходит следом за ним и восторженно орёт, распугивая сидящих на парапете голубей.
С просторной террасы открывается потрясающий вид на Неву, на набережную, на кажущийся отсюда пряничным Смольный, на величественный и нарядный Большеохтинский мост.
– Осторожно, плитка скользкая, – предупреждает Мирон чётко перед тем, как Слава поскальзывается и чудом удерживает равновесие.
– Откуда ты знаешь про это место?
Ветер срывает со Славы капюшон и треплет густые тёмно-русые волосы, но это ничуть не мешает ему делать панорамный снимок и восторженно улыбаться в сторону Мирона.
– Ты что, с местными вообще не общаешься? Ты ещё скажи, что на крыше напротив Казанского не был.
– Никто не водил, – капризно жалуется Слава. – И вообще, ты мне про себя рассказывать собираешься? А то я начинаю волноваться за свою честь.
«Господи, где же он раньше был».
– Родился и вырос в Питере, жил в Англии, в Германии, ныне учу младшее поколение английскому.
Слава смотрит внимательно, даже пристально.
– Зачем вернулся?
– Ради искусства. Тоже рэп читал. Начитал на целый альбом, который не увидел свет.
В глазах Славы искренний интерес и недоумение.
– Почему не увидел?
– Человек, с которым я его делал, ушёл. Я потом год ничего не писал, а потом было поздно.
– Извини, – Слава отводит взгляд, прикусывая нижнюю губу.
– Да ничего, не извиняйся, – Мирон сам чувствует себя виноватым за то, что без причины начал грузиться.
Слава снова смотрит на него, вернув капюшон на место и заложив руки в карманы.
Краем сознания Мирон понимает, что они знакомы полчаса и за следующее действие можно получить в бубен, но чувствует, что не получит. Он подходит ближе и запускает руку Славе под капюшон, обнимая шею. Парень вздрагивает от прикосновения холодных пальцев, но не отстраняется.
– Ты на меня смотришь, как маньяк, – полушутливо, полувсерьёз говорит Мирон.
– Просто ты красивый.
От этих простых слов что-то щёлкает внутри.
– Ну что, вниз?
Слава берёт его за запястье и потягивает в сторону выхода.
– Ага, – то ли вслух, то ли про себя соглашается Мирон.
На контрасте со свежим высотным ветром запахи сырой земли и молодой зелени ощущаются особенно остро. Почки на кустарниках этой поздней весной только-только начинают раскрываться, напоминая о круге перерождения и заставляя тебя поверить, что ты находишься ближе к началу этого пути. Зажигаются фонари, в Неве отражается подсвеченный Смольный, и набережная сама зовёт к себе. Мирон уже и забыл, как возле собственного дома бывает красиво по вечерам.
Вдоль реки гуляют женщины с колясками и обжимающиеся парочки, кто-то даже умудряется кататься на роликах по мокрому асфальту.
Слава фоткает всё вокруг и кому-то отправляет.
– Отчитываешься?
– Перед мамой, – кивает и нежно улыбается Слава. – Доказываю, что не бухаю денно и нощно.
– А у неё есть повод так думать?
– Ну… да.
Мирон понимает, что в достаточной степени охуел, чтобы обнять Славу за талию, притягивая к себе.
– Вы же взрослый серьёзный человек, и вы позволяете себе такие вольности, как… – возмущается Слава и давит смех. Получается плохо.
– Хорошо у тебя язык подвешен… – начинает Мирон, и по лицу его ударяют тяжёлые холодные капли.
Он поднимает взгляд вверх и думает, как они пропустили момент, когда небо снова затянулось и почернело.
– Сейчас ливанёт, – озвучивает опасение Слава, после чего капли забарабанили чаще и агрессивнее.
В два счёта они добегают до небольшого мостика, тянущегося над пешеходной зоной, как дождь заряжает с новой силой. Вода стекает со Славиной чёлки по лицу, по губам, по шее и заливается за ворот толстовки, отражая огни проезжающих машин. Слава глубоко дышит через приоткрытый рот, промакивает рукавами лицо, выжимает чёлку, а сладкие запахи вокруг него тем временем обостряются и зовут ближе.
Серебряный язычок звонко ударяется о молнию, когда Мирон прижимает парня к облицованной опоре моста, стискивая в руках влажную ткань.
– На нас смотрят, – взглядом указывает Слава на других прохожих.
– Похуй.
– Мне тем более. Я за тебя волновался. Вдруг тут твои студенты гуляют.
– Спасибо. Надеюсь, они бы справились с потрясением.
Влажные губы блестят неимоверно близко.
– Ну что, ко мне? – вылетает так легко и естественно, что Мирон даже не успевает подумать.
Руки Славы ложатся ему на плечи.
– Может, я сначала к себе заскочу? Я не рассчитывал, что сегодня всё пойдёт не по плану.
То ли свет так падает, то ли Слава краснеет, но Мирону это чертовски нравится.
– Тебе далеко до дома?
– Не очень. Я на пару остановок раньше вышел.
«За мной».
– Не переживай. Пойдём.
Слава следует за Мироном и замирает перед лестницей на мост.
– На всякий случай лучше поздно это скажу. Я не шлюха.
Мирон на секунду отрывается от поиска зонтика в портфеле, демонстрируя невозмутимость.
– Я знаю.
– Не знаю, как это выглядит, но обычно я так не делаю.
– Слав, – Мирон вздыхает, – я тоже так не делаю. Никогда не делал. До сегодняшнего вечера.
***
Дверь они открывают почти пинком. Не включая света, Мирон прижимает Славу к стене, расстёгивает промокшую толстовку и облапывает его всего. Слава подаётся навстречу, забираясь Мирону под бомбер и рубашку. На лестничной клетке слышится движение. Хозяин квартиры ногой захлопывает дверь и возвращается к прерванному занятию. Большим пальцем он проводит по Славиным влажным губам, после чего прижимается к ним своими и проникает в чужой рот языком.
Слава отвечает пылко, но не перехватывая инициативы, податливо, ласково. Мирон чувствует, что может долго не протянуть, и, собрав силу воли в кулак, отстраняется.
– Продолжим в горизонтальном положении?
Слава сглатывает и кивает.
– Я в ванную.
Пока Мирон ходит за чистым полотенцем, Слава успевает раздеться. Изгиб спины, выпуклые ягодицы и длинные ноги хочется проследить рукой прямо сейчас. Слава оборачивается и подпрыгивает, прикрываясь рукой.
– Коньяк или вискарь?
– Вискарь, – без лишних раздумий отвечает Слава.
Под шум воды Мирон копается в своей коллекции алкоголя, собранной преимущественно благодаря признательным курсовикам. Прибережённый для особого случая «Чивас» он разливает в два стакана, опрокидывает в себя один и снова наполняет.
В спальне он задерживает руку над выключателем и опускает. Комнату освещает догорающий день и уличный фонарь напротив балкона. Мирон скидывает с постели покрывало и бросает между подушек лубрикант и презервативы. Сначала хочется включить музыку, но естественный грохот дождя кажется лучшим звуковым сопровождением.
Слава бесшумно подходит к кровати и опускается на колени. Огромное банное полотенце соскальзывает с плеч. Будто пропущенное через светофильтр голубоватое освещение играет на голом, покрытом капельками воды теле, обрисовывая ключицы, отмеченные родинками белые лопатки и продольную ложбинку вдоль позвоночника между мышцами спины. С мокрых каштановых волос капает на простыню. Слава поднимает голову. Искорка лукавства в его глазах уступает место трогательной беззащитности.
– Я быстро в душ.
Стоит Мирону приподняться, как его хватают за руку и дёргают вниз.
– Не надо.
Слава выпивает порцию виски, подливает ещё и тоже выпивает.
– Боишься? – спрашивает Мирон.
В ответ Слава отрицательно качает головой.
– Стесняешься?
– Немного.
Мирон придвигается ближе. От Славы пахнет его гелем для душа и всё той же непонятной сахарно-молочной конфетой. Слава подаётся вперёд и Мирон заваливает его на подушки, устраиваясь между ног.
– У тебя с мужчинами уже было?
– Да, – выдыхает Слава.
Мирон одновременно испытывает облегчение и лёгкое чувство досады. Не успел первым.
Смазанный указательный палец довольно беспроблемно проникает внутрь, но Мирону этого мало. Он меняет позицию, облокачиваясь на спинку кровати и сажая Славу к себе на колени спиной. Он водит носом по влажной ароматной коже, в то время как уже два пальца глубоко трахают раскинувшегося на нём парня. Пара ножницеобразных движений, нажим на стеночки – и Слава раскидывает ноги шире, выгибается и скользит по пальцам вниз и вверх, рвано дыша и коротко постанывая.
– Не сдерживайся, шуми, – шепчет Мирон.
От последующего полустона-полувскрика по его члену прокатывается импульс, намекающий, что пора бы уже им заняться.
Мирон скидывает с себя дрожащее разомлевшее тело и командует:
– В коленно-локтевую.
Слава слушается и грудью льнёт к постели, разведя колени и выставив на обозрение растянутую поблёскивающую дырочку.
От его ненаигранной послушности и податливости просто ведёт. По спичке выпрыгнув из одежды, Мирон натягивает резинку, входит и перехватывает себя у основания, чтобы позорно не кончить, как озабоченный подросток. Слава комкает пальцами наволочку, поражает воображение партнёра своей гибкостью, прогнувшись в пояснице ещё сильней, и задушено просит:
– Еби уже.
Одной рукой Мирон впивается в нежное бедро, другую запускает в тёмные, отливающие синим густые пряди, и трахает парня под собой так, словно это последний секс в его жизни. О том, как он завтра будет ходить или, не дай бог, сидеть, думать некогда, а его вскрики и подмахивания Мирон однозначно воспринимает как знаки одобрения. Хотя чего-то всё равно не хватает.
– Я хочу видеть твоё лицо.
– Бога ради.
– Подтягивай к себе ноги.
Не выходя из горячего тела, Мирон придерживает Славу за коленки и переворачивает на спину. Вид у того затраханный: губы распухли от покусываний, щёки раскраснелись, чёлка прилипла к вспотевшей коже. Мирон проводит по Славиному лбу ладонью, откидывая волосы назад, и любуется его гармоничным, русско-татарским лицом, с большими узкими глазами, высокими скулами и высоким умным лбом.
– Ты такая лялечка.
Слава щурится, смеётся, отвернувшись в подушку, и пяткой бьёт Мирона по спине. Намекать дважды не приходится.
Мирон двигается и ласкает Славины плечи, соски, ягодицы, ноги, ласкает его между ног. Слава нащупывает сзади спинку кровати и хватается за перекладину, изо всех сил выгибаясь навстречу и издавая порнушные звуки. Кажется, кто-то стучит в стену. В ответ Слава орёт особенно громко, а Мирон толкается вперёд так, что даже новый матрас скрипит, а кровать ударяется об стену.
Под приглушённую, но от этого не менее эмоциональную ругань соседей Мирон кончает обильно и долго. Где-то в процессе вязкая жидкость заливает его живот.
Надо встать и сходить в душ или хотя бы расправить постель, но задача оказывается непосильной. Мирон нащупывает на полу покрывало и накидывает на них двоих. Слава подкатывается под бок, аккуратно кладёт руку Мирону на талию и выжидающе смотрит на него снизу вверх своими голубыми, будто светящимися в темноте глазами. Мирон притягивает его к себе и кладёт голову близко-близко, чтобы Славе самому пришлось начать поцелуй.
Дождь всё ещё идёт. За окном окончательно стемнело. В спальне пахнет вискарём, потом, сыростью и чем-то неуловимо сладким. Засыпать в обнимку с парнем, которого знаешь пару часов, странно, но ещё страннее чувствовать, будто с этой лохматой тёмной макушкой на своей руке засыпаешь каждую ночь уже много лет. Нет ни сил, ни желания даже задёрнуть шторы. Сквозь накатывающую дрёму Мирон думает, что неплохо было бы завести будильник, но разрешает себе полежать ещё пять минут.
***
Непривычно яркое солнце режет глаза. В комнате жарко и душно. Мирон приподнимается на кровати и обнаруживает, что лежит поверх одеяла под декоративным пледом. Джинсы и рубашка мятой кучкой покоятся на полу. Перед внутренним взором мелькают картинки того, как это вышло.
«Слава».
Вторая половина постели пуста. Мирон натягивает домашние спортивки и выглядывает в коридор. Чужих кроссовок и чёрной толстовки с блестящей молнией там нет. Чувство тревоги хватает за горло.
«Я ведь номер телефона у него не спросил».
С другой стороны, если ему не понравилось и он тихонько ушёл, то так даже лучше. Избавил и себя, и случайного партнёра от неловких сцен. Только вот вчера Мирон был абсолютно уверен, что он не случайный. Всё произошло настолько… Мирон даже помнит свою последнюю мысль, прежде чем он провалился в сон. Он подумал, что было бы хорошо встать первым и приготовить им завтрак.
Есть совсем расхотелось. Осознав, что он понятия не имеет, который сейчас час, он делает шаг в сторону спальни, наступает на что-то холодное и подпрыгивает от боли. Брелок на ключах от машины, вывалившихся вчера из кармана куртки.
Телефон любезно подсказывает, что уже далеко не утро. И слава богу, что сегодня воскресенье, а то проспал бы он первые пары три.
Разбитый и расстроенный, Мирон плетётся на кухню ставить чайник. На столе стоит пустая кружка, из-под которой торчит маленький листок. Затаив дыхание, Мирон тянет за кончик и читает закорючки, написанные человеком, явно привыкшим тексты печатать: «Ты сладко спал, было жалко будить». А под словами – номер телефона.
Мирон улыбается так, что больно щёкам. Он переворачивает бумажку и смеётся уже в голос: «Дирол. Вишнёвый лёд».
Обёртка от жвачки. Либо опаздывал, либо постеснялся лазать по шкафам и искать салфетки или бумагу.
«Какой же всё-таки неслучайный».
Мирон находит в списке абонентов новый контакт и набирает в Телеграме первое сообщение.
