another hanahaki byou

В первый раз Гарри закашлялся цветочными лепестками после того, как Найл на прощание поцеловал его в щеку. Он сделал это в шутку, по-дружески; улыбнулся; пошел по темнеющей улице и даже не заметил, что Гарри не повернулся в сторону дома, а еще долго смотрел ему вслед, пока Найл не скрылся за поворотом. Лишь потом, когда короткие волосы с окрашенными кончиками блеснули в свете уличного фонаря, Стайлс зашелся лающим кашлем, не сразу осознав, что рот наполнился лепестками нивяника. Гарри искренне попытался не придать этому значения. Мало ли, в кого он мог влюбиться? Это необязательно должен быть Найл. Но даже если и Найл, еще не все было потеряно. Гарри мог поклясться, что чувствовал его тепло каждый раз, когда они встречались. У Найла были теплые объятия. Его веселый смех ласкал уши. Когда солнце заходило за горизонт, Гарри еще долго видел в его глазах отблески солнечных лучей и искренне любовался. Найл хорошо со всеми ладил. Всегда. Но Гарри впервые забеспокоился лишь после того, как снова зашелся кашлем, выплевывая васильки один за другим. Этого никто не заметил. Гарри уже знал, что случится, поэтому вылетел из комнаты, но вместо лепестков, к которым Стайлс успел привыкнуть, изо рта посыпались настоящие цветы. Он прислонился к стене, дотронулся до своей груди. Сердце билось, как обычно. И дыхание пока что было ровным. «Все нормально, – подумал он. – Время еще есть». Найл вышел из комнаты ровно в тот момент, когда Гарри ссыпал последние цветы в пластиковое мусорное ведро. Посмотрел на бледное лицо Гарри и сразу нахмурился, будто почувствовал что-то. Гарри почти физически ощутил, как в легких начали отрастать новые цветы. Голубые, как его любимые глаза. «Ты в порядке?» – участливо спросил Найл. Он беспокоился за него. Он беспокоился. Гарри просто кивнул. Найл подошел к нему, обнял за плечи и, пожурив за уход, повел назад, в комнату, в шумную дружелюбную компанию, которой Гарри всегда предпочел бы общество ирландца. Наблюдая, как Найл болтает с другими, смеется, запрокинув голову, Гарри становилось тяжелее дышать. Он надеялся, что это просто паническая атака. Не цветы, таранящие грудную клетку. Ночью он проснулся от очередного приступа кашля. Цветы падали на кровать водопадом, оставляя на губах горечь. Маргаритки. Незабудки. Одуванчики. Первоцветы. Ветреницы. Календулы. Гарри включил свет и долго смотрел на цветы, лежащие на кровати, как в корзинке. Дышать было тяжело, испарина выступила на лбу и спине. Он набрал Найла и долго ждал, пока Хоран, наконец, не взял трубку. «Что-то случилось?» – сонно поинтересовался Найл. Шел третий час ночи. Он не ругался. Не кричал. У Гарри потеплело в груди. Он попросил рассказать ему что-нибудь. Что угодно, любую мелочь. И Найл со вздохом принялся рассказывать, как у него прошел день. С самого утра. Про поход в магазин за новой обувью. Про прогулку с собакой. Про встречу с одноклассницей. Про покупку твердого сыра для пиццы. И о многом другом. Гарри впервые уснул с телефоном в руке, и Найл сбросил его, только когда удостоверился, что Стайлс равномерно сопит. Гарри не услышал его кашель. Утро напугало его до икоты, из-за которой Гарри выплюнул еще несколько разрозненных лепестков. Кровать утопала в цветах. Гарри не мог поверить, что все они выпали из его рта. Он собрал их в простыню и, воровато оглядываясь, отволок к мусорному контейнеру, после чего затолкал в отделение для бытовых отходов, пока никто не пришёл. Ему мерещилось, что все знают. Ему чудилось, что за ним следят. Он решил сходить к врачу. На всякий случай. Ему не хотелось делать операцию. Ему нравилось чувствовать, нравилось любить, хотя становилось больно день ото дня. Легкие стали тяжелыми-тяжелыми, и Гарри все чаще кашлял в сгиб локтя, роняя один цветок за другим на липкий линолеум. Другие пациенты старались держаться от него подальше. Доктор просветил его рентгеном и укоризненно покачал головой, указывая на лозу, намертво опутавшую легкие Стайлса. Следовало прийти раньше, это уже нужно было оперировать. Она была намного больше, чем Гарри мог себе представить. И цветы увеличивались в размерах прямо на их глазах, начиная таранить ребра. «Поговорите с ним. Долго Вы не протянете», – сказал он. Гарри слабо улыбнулся. Он решил, что ничего не потеряет, если на самом деле поговорит с ним. Собрал в кулак волю и пошел в кофейню, где они встречались обычно всей компанией. Найл уже был там. Мило беседовал с Луи и Лиамом, и Гарри почувствовал, как лоза крепнет, ревниво стягивая легкие. Он заметил его, помахал рукой, и Гарри подошел ближе, а сердце чуть не расшиблось в лепешку, подпрыгивая внутри. Найл, кашлянув, подвинулся на диване, чтобы Гарри сел рядом, обнял его за талию и продолжил свою беседу с Лиамом и Луи. Стайлс прислушивался к диалогу невнимательно, отвечал невпопад, думая только о руке на своем боку. Впервые за несколько суток кашлять совсем не хотелось и цветы не щекотали горло. На прощание Найл крепко обнял его, пожелал доброй ночи, но это уже не помогло. Гарри почувствовал, как к горлу подступает новый поток цветов, быстро помахал рукой и скрылся за поворотом, где долго кашлял на асфальт розами. Ярко-красными, как кровь. Весь следующий день и всю ночь Гарри бродил по комнате, не зная, как говорить и отвечать на телефонные звонки. Лоза разрослась. Мешала дышать. Гарри чувствовал бутон прямо в горле. Не мог вздохнуть слишком глубоко, не мог пить, не поперхнувшись. О еде и речи не шло. Найл набрал его несколько раз, а Гарри только молчал в трубку, к большому недоумение простуженно покашливающего Хорана. Рассвет украсил облака оранжевым цветом. Снаружи было холодно. Цветок уже упирался в небо. Гарри сумел рассмотреть его в зеркало. Красивый. Убийственный. Делающий дыхание невозможным. Он открыл окно, но легче не стало. Страшно хотелось спать, и Гарри подумал, что просто ляжет на пол на несколько минут, прежде чем отправится к врачу. Может, можно слегка подрезать его. Может, это не смертельно. Глаза совсем слиплись. Снова хотелось кашлять. Снаружи кто-то ломился, но Гарри чудилось, это лишь его пульс стучит в висках. Дверь дрожала, словно в конвульсиях, и вдруг затряслась на петлях, едва ли не срываясь с креплений. Бутон стремительно приближался к приоткрытым губам. «Тише, тише, все будет хорошо, – услышал он близко со своим лицом. Кашель, но грудь даже не дернулась. Чужой кашель, знакомый голос. Его голос. Лицо осыпало цветами. – Я здесь, успокойся». В груди потеплело.