Алеф

Осторожно ступая по хрупкому снежному покрову и стараясь не спугнуть стайку нахохлившихся на ветвях деревьев птиц, Алеф притаился за поваленным деревом и, не веря собственным глазам, наблюдал, как двое – юноша и девушка - направляются к его замку. Наконец-то! За столько лет хоть кто-то решил зайти к нему в гости и скрасить такие мучительные минуты одиночества. Нужно немедля приготовить комнаты, растопить камин, подать яства к столу…. И он несся, ловко цепляясь за ветки, минуя подмерзшую речушку и грязные проталины в редких овражках, чтобы раздать указания бесплотным теням, населяющим его замок, и чтобы увидеть, как они повинуются ему. И чтобы вспомнить, как все было в те времена, когда вместо теней - семья, вместо одиночества – тепло и уют, а вместо обреченности – надежда. В свете полной луны и туманной дымке замок выглядел мрачным и пугающим. И двое незваных, но в то же время очень долгожданных гостей, несмотря на свой страх, спровоцированный разного рода легендами о замке, шли к нему, чтобы спрятать награбленное, потому что знали: в этом месте искать никто не будет - побоятся. - Может, все-таки не надо? – опасливо спросил юноша, помогая сестре открыть тяжелую дверь. Девчонка шикнула на него, озираясь по сторонам, и проскользнула в образовавшееся отверстие – эти двери слишком долго никто не открывал, петли заржавели и промерзли, они плохо поддавались. - Не трусь, мелкий, и пошевеливайся, - сказала сестра из темноты. – Это барахло само не спрячется. Нужно как следует его укрыть. - Сюда все равно никто не ходит, Бекка, - продолжал противиться ее брат. – Можно и так оставить, пойдем уже отсюда… - Ты что испугался? – девчонка безжалостно рассмеялась, и ее рука выскользнула из темного дверного проема, схватила парнишку и затащила следом за собой. Замок встретил их запахом сырости и тишиной. Благодаря огромному витражу в холле и лунному свету, что просачивался сквозь те фрагменты, которые не пощадило время, можно было разглядеть широкую лестницу с грязной изорванной ковровой дорожкой, уводящую куда-то наверх и усыпанный прошлогодними листьями каменный пол. Брат и сестра с замиранием сердца рассматривали это когда-то, несомненно, великолепие и чувствовали, что здесь помимо сырости пахнет холодом и смертью. Под ногами что-то хрустнуло, когда Бекка сделала первый неуверенный шаг вперед, и брат ее старался изо всех сил убедить себя, что это была просто сухая ветка, а не что-то еще. Холодея от страха, он старался не смотреть по сторонам, чтобы не дай боги не увидеть чего-то из того о чем шла речь в байках, которые они успели услышать, пока околачивались в деревне. Но как назло его взгляд уперся в витраж, на фоне которого еще секунду назад никого не было, а сейчас стояла одинокая фигура, больше похожая, конечно, на тень – в этом пытался убедить себя юноша. Но с губ его сорвался хриплый крик, когда фигура раскинула руки в стороны в радушном жесте гостеприимного хозяина. - Ты чего кричишь? – зло зашипела на него сестра, едва не подпрыгнув на месте от испуга. – И так нервы ни к черту. - Бекка, - одними губами шепнул ей брат, заворожено глядя в одну точку – на лестницу. А таинственная фигура – он же хозяин замка – уже спешила поприветствовать гостей, плавно слетая вниз. Алеф так долго ожидал этого момента, так долго ждал хоть кого-то, что не собирался упускать свой шанс. И он радостно приветствовал каждого из них по очереди, даря благосклонную улыбку юноше и целуя руку девушке. Оба «гостя» уже сами себя не помнили от страха, поэтому ни один из них не находил в себе сил отказать хозяину на его немое приглашение пройти в обеденную залу и отужинать с ним. Там уже горел огонь в камине, призрачный холодный огонь… Пол все так же устилала сухая листва и прочий мусор. О том, что здесь происходило какое-то сражение, свидетельствовали разбросанные шпаги, покрытые ржавчиной и наполовину истлевшие. Сколько лет этому замку и историям, связанным с ним? Пожалуй, на этот вопрос не даст ответ даже сам Алеф. Он попросил гостей рассказать о том, что творится в мире, после того, как рассадил их по обе стороны от себя, занимая место во главе длинного стола, и поблагодарил за визит. Слуги подносили им напитки и расставляли яства. И брат с сестрой уже заворожено наблюдали, забыв о страхе. Весь зал постепенно преображался, наполнялся светом – огонь в камине уже не холодный, как показалось прежде – отовсюду слышались голоса, приглушенный смех. И гости стремительно неслись на много столетий назад, становясь невольными свидетелями событий – званных ужинов и балов, праздников и церемоний, которые предоставляла память замка, память этих нерушимых каменных стен… Но некоторые события далеко не радостные. Запах крови и тлена сопровождал их, закручивая двух детей в калейдоскоп из лиц, алых всполохов огня и звона металла о металл. Страх снова возвращался к ним, когда волшебство исчезло, и слуги стали безмолвными тенями, напитки превратились в тухлую воду, яства в прах, а хозяин, так неожиданно возникший на их пути, уже не казался радушным. Его глаза горели безумием и едва различимой грустью. Алеф не понимал, почему его гостей пронизывал такой животный страх. Он же так гостеприимен с ними! Быть может, он чем-то не угодил этим двум ребятишкам? Почему они с таким ужасом в глазах смотрят на него? Неужели они знают о его страшной тайне?.. И их это так пугает и отталкивает? Много лет он стремился понять, почему случилось то, что случилось, и еще большее количество лет он пытался забыть об этом. Под конец у него даже стало получаться, но эти дети, появившиеся так внезапно, и так бесцеремонно воспользовавшиеся его добротой, кажется, вернули все к тому, с чего начиналась эта пытка. Да, именно пытка, а не жизнь. Пустое бессмысленное существование в тщетной попытке осознать себя. В одно мгновение Алефа охватила такая ярость и обида, что столь долгожданные гости тут же превратились в угощение. И выпивая их жизнь, смакуя ее и наслаждаясь ей, он видел свою Мать в стеклянных расширенных зрачках детей. Мать, которую так преданно любил, и которая отчего-то не пожелала принять его в свое лоно, когда пришло время. * Никто не помнил, когда это началось, никто не знал точно, как именно все это закончилось. Знал только Алеф. Отцеубийца. Предатель. Клятвопреступник. Проклятый собственным кланом. Да что там… Отвергнутый собственной Матерью! И как только его не называли за все эти века. Так называли его и те, кто слепо вторил слухам, за давностью лет превратившиеся в легенды. Так называли его и все сородичи, закрывая глаза на правду, отворачиваясь от действительности и не желая слушать оправдания. Впрочем, оправдания его быстро смолкли, узрев свою бессмысленность. И он сдался обрести понимание, вернувшись туда, где все когда-то начиналось и обрело свой конец. Война. Казалось бы привычное занятие для тех, чья жизнь бесконечна и скучна. Дети Ночи, как их прозвали люди, считали свою жизнь именно такой. «Единственный способ отвлечься от угнетающей несостоятельности бытия», – так Алефу сказал отец бесконечное множество лет тому назад. В те, несомненно, счастливые времена, весь его клан был поглощен слепой, неоправданной, однако взаимной ненавистью к своим соседям. Суть, весь смысл жизни, основа воспитания заключалась в этой ненависти, которая стремительно перерастала в кровную войну. Не было ни одного дня, проведенного без козней содеянных одним кланом другому. Не было ни одной ночи, чтобы кто-то из представителей обоих кланов вернулся живым в родовое гнездо. Бесконечная череда дуэлей, покушений, саботажей, предательств и смертей сопровождали многовековую историю этих двух семей. И это было весело. Действительно весело. Алеф был рожден уже в самый разгар этой ничем неоправданной битвы, он, как и большинство его собратьев, не мог сказать, как она началась. Но юного вампира всегда интересовал ответ на этот вопрос. Ведь, если верить истории их великой расы, рожденной во Тьме и ей принадлежащей, два этих враждующих клана когда-то были, да и сейчас остаются, родственными по крови. То ли ссора двух братьев положила начало распре, то ли изгнание отцом непутевого сына, то ли разлад двух сестер, не поделивших возлюбленного…. Мнения расходились. Версий было достаточно. Но в одном они были схожи – в указаниях на единую кровь. И каждый раз, выходя на охоту со своими братьями, Алеф старался забыть об этом, не желая думать, что может так безжалостно убивать кого-то, кто хоть и отдаленно, но принадлежит его семье. Но, тем не менее, убивал, как дикий зверь, не зная пощады. Потому что промедление было подобно смерти. А умирать он не хотел. Алеф всегда отличался жаждой жизни, такой несвойственной для его семьи и времени, в которое он был рожден. Времени, насквозь пропитанного запахом тлена. Другие кланы не одобряли столь радикальную и непримиримую вражду. И ни в коей мере не вмешивались в нее, не желая становиться пособниками, предавать одних и помогать другим. Такое поведение означало бы раскол и последующую гражданскую войну. Что-что, а воевать они все умели. Их дети, вырастая, становились блестящими полководцами. Принимали участие и набирались опыта в войнах людей, которые сменяли друг друга с завидной быстротой. Получали титулы и земли, дары и славу. И возвращались, чтобы схлестнуться с жестоким, равным по силе противником, и отомстить. За что? Неважно. Главное битва - нет ничего прекраснее запаха крови твоих врагов, разлившегося в воздухе, и горящей их плоти. Неизвестно сколько это могло продолжаться, если бы однажды глава клана – отец Алефа - не осознал одну простую истину – их семья, как и семья противника начала медленно, но верно вымирать. Дети не успевали рождаться, умирая еще в утробе матери от рук их врагов. И никто из тех соседей, что дружили с ними, не хотел более отдавать своих дочерей замуж за их сыновей, которые так слепо, не желая внимать голосу разума, безжалостно проливали кровь своих сородичей. Ведь какая мать добровольно отдаст ребенка на смерть? А жизнь в обоих этих непримиримых кланах приравнивалась именно к ней. Каждый день, каждый час и каждую минуту они ходили по краю пропасти, ожидая удара в спину от кого угодно. Отец Алефа тогда решил остановиться и покончить с распрей раз и навсегда, потому что иначе это бы грозило смертью всего их рода. Алеф в тот момент глупо понадеялся, что он захочет помириться с их давним врагом. Но ошибся. «Враг всегда остается врагом» - сказал той ночью ему отец. Сказал и призвал Тьму. Возможно, тогда-то для Алефа все и началось… Началась эта беготня от самого себя и ярлыков, которые клеили на него все кому не лень. Битва, что разгорелась в их родовом замке в роковую ночь, действительно стала последней. Правда, не только для их врагов. Она стала последней для всех, кто был замешан в этой нелепой войне. Хотя какая же это война? Скорее, бестолковая и безжалостная бойня. Вероятно, Тьма посчитала, что недостойны ее дети дарованной им жизни, раз они так бездумно тратят ее на уничтожение себе подобных. А возможно, это была плата. Говорят, Тьма берет слишком высокую цену за помощь тем, кто ее призывает. А еще говорят, что она берет ровно столько, сколько у нее просят взамен. Так вот Алеф не просил ее ни о чем. Даже когда стоял в ритуальном кругу, выложенном на полу костями и прахом врагов. Даже когда его отец приказал повиноваться и помочь призываемой силе вырваться наружу сквозь образовавшийся портал. Даже когда вырвавшаяся энергия поглотила все, до чего смогла дотянуться, в том числе и его самого, окрашивая все чувства бесконечным холодом, пронзая насквозь, отнимая дыхание. Даже тогда… он молчал, не смея просить Мать ни о чем из того, что велел ему глава семейства. Так может, в этом его предательство? В неповиновении родителю? Возможно. Но уж лучше так, чем просить свою Госпожу, свою Мать, ту, благодаря и ради которой живешь, предать своих детей. Может быть, поэтому Тьма поглотила его, обдавая презрительным холодом, тщательно пережевала, безжалостно наказывая и коверкая рассудок, а затем выплюнула обратно – еле живого. Наказание ли? Если да, то весьма снисходительное. Шанс загладить ошибки? Если так, то очень жестокий. Первое время Алеф старался понять, почему так вышло. Почему за одно мгновение вся жизнь его перевернулась с ног на голову? И бродя меж истлевающих останков своих родственников и врагов, глядя на то, как они превращаются в пыль, и время стирает с их лиц человеческий облик, осознавал лишь одно – все равны перед своей Госпожой. Ей плевать, кто прав, кто виноват. Она взяла ровно столько, сколько посчитала нужным.