Стань зверем

Become the beast We don’t have to hide Do I terrify you Or do you feel alive?* © Karliene

      — Получай, паскуда!       Удар пришёлся в солнечное сплетение и выбил остатки воздуха из раздражающе тощей груди Гаррета Хоука, заставляя согнуться пополам от боли, резкой, точно щелчок кнута, каким пользовались пастухи, подгоняя стада убираться с дороги.       Одно такое перекрыло тракт к Амарантайну в тот самый день, когда отец впервые взял его на городскую ярмарку по случаю Дня Лета. Матери нездоровилось. Её живот стал безобразно большим, и она почти перестала вставать с постели. Чем хуже ей становилось, тем сильнее хмурился отец. Можно было вызвать деревенского лекаря, но он почему-то этого не делал. Однажды среди ночи раздались глухие пугающие стоны, от которых захотелось спрятаться с головой под одеяло и плотно заткнуть уши. А утром отец засобирался в город. Он хотел ехать один, но мать упросила его изменить решение. «Прошу тебя, Малкольм, — сказала она тогда, — возьми его с собой. Я так сильно подвела вас, пусть хоть сегодня Гаррет немного развеется. А за мной присмотрит Старая Мэг».       — И кем ты себя вообразил? Благородным лордом?! Героем?!       Казалось, многоголосым глумливым хохотом над Гарретом смеялось само небо. Чужое колено встретилось с его лицом, сомкнув зубы на не вовремя подвернувшемся языке. К привкусу крови во рту примешалась дикая боль. Слёзы сами собой полились из глаз. Последний раз было так больно, когда он не уследил за годовалым Карвером. Мать ушла на рынок, оставив его присматривать за близнецами, а отца отвлёк случайный гость в красивых серебристо-синих доспехах с выгравированным на них невиданным зверем — то ли драконом, то ли огромной крылатой птицей — изображение которого Гаррет видел однажды на свитке пергамента, тайком забравшись в отцовский кабинет.       Малкольм не пустил незнакомца дальше порога и вышел для разговора за дверь, приказав детям вести себя тихо.       В очаге готовился обед, и едва научившиеся ходить Карвер и Бетани так и норовили сунуть в огонь свои любопытные непоседливые носы. Спустя четверть часа терпение, как и желание постоянно отгонять их от опасного места, окончательно иссякло. Лучше идеи посадить их куда-нибудь повыше и подальше не нашлось.       Конечно, Бет, оказавшись на столе, сразу же недовольно завопила. Лишь на миг отвернувшись в поисках того, чем бы её отвлечь, Гаррет упустил из виду Карвера, с хохотом сунувшего пухлую ладошку прямо в огонь.       Вернувшийся спустя четверть часа отец даже не стал слушать сбивчивых пугливых объяснений Гаррета. Вместо них была свалившая с ног оплеуха и полный разочарования взгляд. Отец молча сгрёб истошно орущих Карвера и Бет и вышел прочь, не сказав ни слова.       Спустя три недели у Карвера не осталось и следа от ожога, а вот своего старшего сына Малкольм Хоук, казалось, и вовсе перестал замечать.       — Нечего сказать, ублюдок?!       Говоривший схватил Гаррета за волосы и резко дёрнул, заставив посмотреть в своё перекошенное злобой лицо, напомнившее мерзкую харю порождений тьмы, виденную в одной из потёртых отцовских книг.       Взгляд выцепил из толпы оборванцев ту, за которую ещё недавно так хотелось вступиться. Она стояла неподалёку, брезгливо скривившись от представшего её взору зрелища. В зелёных глазах не было ни капли жалости или сочувствия. Только страх, что с ней скоро поступят так же, если не хуже. Даже мелкая дрожь худощавого тельца выдавала всего лишь отчаянную боязнь за собственную шкуру.       «Всё же надо было пройти мимо той подворотни, где щупали остроухую».       — Может, с него хватит?       Кто-то из избивавших Гаррета подонков осмелился возразить. Робко. Чтобы не уронить авторитет предводителя.       Заплывшими слезящимися глазами было не разобрать, кто именно, да и какая разница. В этом голосе звучал тот же страх, что плескался в глазах эльфийки — если переборщить, всех могут ждать неприятности.       «Хотя, если они смогут избавиться от тела? Нет».       Рот Гаррета сам собой изогнулся в кривой усмешке.       «Этим мозгов не хватит. Бросят там же, где и прибьют».       — Смотри, да он ржёт, точно мерин. Видать, не дошло ещё.       В голосе главаря ублюдков прозвучало такое искреннее удивление, что Гаррет не смог сдержаться:       — Ты просто не умеешь объяснять.       Следующий удар принёс за собой не боль, а жгучее жжение в груди. Оно ядом растеклось по телу. Ощущение было знакомым.       В прошлом году змея укусила за ногу. После зубов гадины так же немели пальцы, с той же силой участилось дыхание, столь же невыносимо пекло внутри.       Это чувство тоже было до одури пугающим, но в тоже время родным, словно именно его Гаррету всегда и не хватало.       — Твою мать! Какого демона с ним творится?!       Удивиться и впрямь было чему. Чувство жжения перетекло в ладони и сконцентрировалось на кончиках пальцев, по которым то и дело пробегали юркие золотистые язычки пламени. И это пьянило похлеще медовухи в «Короне и льве», купленной тайком ото всех за пару монет, вырученных от продажи собственноручно собранного эльфийского корня.       — Сучий маг!       — Одержимый!       — Бежим!       Гаррету захотелось выпрямиться во весь рост и злобно расхохотаться, чтобы доказать своё превосходство. Увидеть в их глазах дикий ужас, звериный страх, вызванный новой открывшейся силой, имя которой — магия.       «Так вот каково это».       Внезапно его живот скрутило, и к горлу подступила едкая тошнота. Пальцы словно сдавили кузнечные клещи. Кожа должна была вот-вот лопнуть, а кровь брызнуть, как сок из переспелой раздавленной груши.       В следующую секунду Гаррета словно разорвало изнутри. По венам потекло жидкое пламя, вырывающееся, казалось, из каждой частички тела. Это причиняло жуткую боль и ослепительное наслаждение. Восторг и ужас слились воедино, даря неизведанное доселе чувство свободы.       «Запомни его», — прошептал голос в его голове.       Вкрадчивый, скользкий и горький, как прогорклое масло. Этот шёпот отрезвил похлеще ведра ледяной колодезной воды, заставил вспомнить и понять, кому он может принадлежать. Кем денно и нощно пугали церковники в своих заунывных проповедях. В уши ввинтилось неприятное шипение, скворчание мяса, жарящегося на сковороде. За ним последовал оглушительный девчоночий визг, застывший на одной ноте, звучавший будто в предсмертном порыве, последнем желании оставить о себе хоть какую-то память.       Вдруг всё закончилось. Тело Гаррета сковало абсолютное оцепенение. Замерли звуки, чувства и даже мысли в голове. Казалось остановилось само время, только в ноздри бил отвратительный удушающий запах горелого мяса.       — Гаррет.       Этот голос он совсем не ожидал услышать.       «Он здесь? Почему?»       С трудом разлепив веки, он увидел взволнованное лицо отца. Тревогу вместо набившей оскомину отстранённости было видеть до странного приятно.       «И что-то ещё. Заинтересованность? Вина? Страх?»       Действительность обрушилась с силой, коей мог приложить некто ничуть не слабее огра. Если бы Гаррет мог, то наверняка закричал бы. Прямо сейчас. Немедленно. Лишь бы выплеснуть ту сумасшедшую жуть, что вцепилась в душу от единственного взгляда на окружающие его обугленные статуи, минуту назад бывшие людьми.       Ноги, вплавившиеся в землю и камень, подарили устойчивость тому, что осталось от их тел. Почти вся кожа сгорела, обнажая изжаренное до черноты мясо. Местами сохранились небольшие островки подрумяненной плоти, и ласковый ветерок трепал их, отрывая крошечные тлеющие в воздухе кусочки.       Если бы он мог, его бы вывернуло.       — Гаррет, смотри на меня.       Его взгляд метнулся на звук отцовского голоса почти мгновенно, ища защиты. Спасения. Хоть какого-то оправдания всем этим отобранным жизням. Пусть и принадлежавших подонкам, желавшим проучить вмешавшегося не в своё дело юнца. Пусть и заслуживших наказание, но не столь жуткую мучительную смерть.       «Она точно не заслужила».       «Зато другим воздалось по заслугам! Тебе понравилось?» — снова прошелестело в его сознании.       Кто-то был совсем рядом, как гость, нетерпеливо топчущийся у двери. Но всё естество Гаррета вопило, что пускать его не следует.       — Слушай меня, сын.       Слова отца резанули приказом, и, как и всегда, Гаррет подчинился этой непререкаемой воле. Однако последнее слово прозвучало если не с любовью, то с каким-то сочувствием. С пониманием. Без какой-либо тени укора или неодобрения.       — Вот так.       Малкольм положил ладони на его плечи. Это был самое сильное проявление отцовской заботы за все тринадцать лет. Тяжесть отнятых жизней перестала так сильно давить на сердце.       — Сейчас мы уйдём отсюда. А пока тебе надо понять одно — ты не виноват. Магия проявляется по-разному, и случившееся только моя вина.       «Магия. Всё это сотворила магия?»       «Именно магия! Ты так силён!» — оживился неведомый гость.       «Силён. И потому дверь останется запертой».       Сгоревшие тела вокруг начали распадаться угольными чешуйками. Кружась, будто сухие листья в объятиях ветра, они поползли к отцу, на пару мгновений окутав его тень нитяным коконом. А после, словно разом лишившись всех сил, устлали её чёрным ковром, тут же рассыпавшимся мелкой золой.       — Сейчас я сниму заклинание.       Малкольм прошептал что-то, и Гаррет смог наконец рухнуть на четвереньки, выплескивая на серую от пепла землю содержимое своего желудка.       — Соберись.       Назойливый гость молчал и, кажется, даже ушёл с порога. Что-то подсказывало Гаррету, что он ещё не раз услышит его вкрадчивый стук, но сейчас эта маленькая победа посреди собственного ужаса помогла подняться на ноги и немного воспрять духом. До тех пор, пока взгляд не натолкнулся на застывшее в беззвучном крике лицо.       Остроухая была цела. Невредима. Как комар, навеки застывший в капле смолы. Жизнь сконцентрировалась только в её глазах. Полных животного страха и ненависти.       «Откуда взялась эта ненависть?»       Он не мог понять. Не мог оторвать свой взгляд. Не мог подняться с колен, придавленный её тяжестью.       Отец вдруг достал из-за пояса нож. Тонкий длиной в ладонь.       — Она никому не скажет.       Малкольм выглядел так, словно испытывал отвращение к самому себе и к тому, что собирался сделать.       «Нет!»       Но губы Гаррета лишь едва шевельнулись, не сумев издать ни единого звука.       Лезвие приблизилось к тонкой шее. Там, где должна была испуганно биться пульсирующая жилка, кожа выглядела ровной, пугающе спокойной.       «Теперь ясно».       Но вместо веснушчатой эльфийской шеи нож коснулся отцовского запястья, тут же окрасившись алым.       Взгляд остроухой потух, а сама она кулём повалилась на землю. Малкольм успел придержать её. Опустил на землю так бережно, будто извиняясь за что-то.       «За что?»       — Вставай.       Пока отец торопливо перевязывал порез, Гаррет сумел кое-как подняться. Во всём его теле царила смертельная слабость. Опустошённость, словно он — разом пересохший родник.       Малкольм крепко обнял сына за плечи и повёл прочь из подворотни. Гаррет сосредоточился лишь на том, чтобы переставлять одну за другой свои ослабевшие ноги.       Взглянуть на отца он почему-то боялся. Как и на кровавое пятно, расплывшееся на перебинтованном запястье.