Скажи

Mireia — Karma — Скажи мне! — рука поднимает пыль со стены. Маленькие белые вихри окутывают облаком лицо. Но ресницы остаются неподвижными. Холодные глаза смотрят перед собой: — А что ты хочешь услышать? Абсолютным контрастом отражается злость, негодование. Ярость. Это то, что Бекхён никогда не мог контролировать. Излишняя эмоциональность помогает исчезнуть многим важным людям из его жизни. Друзья, любимая девушка, а затем парень... ещё и ещё один. Он не может контролировать это. Да и как можно овладеть собственной природой? — Ты знаешь что. Из карих глаз вылетают разряды, сталкиваясь с ледяными, они бесследно исчезают, не достигая своей цели. Голос жидким азотом вливается в тело, притягивая к земле, призывая лечь и подчиниться: — Не знаю. Колени дрожат, и это раздражает. Почему, почему он так слаб? Почему не может противостоять? Это ведь всего лишь человек. Всего лишь Пак мать-его-Чанёль. Руки сжимаются. Нельзя сдаваться. Только не в этот раз. Хватит с него. Он пытался изо всех сил сдерживаться. Каждый раз. — Всё, что было, ничего для тебя не значит? Это просто забава для тебя? Губы дрогнули, не решаясь на реакцию. Но вот один уголок ползёт вверх, а воздух шумно выходит из лёгких: — А что, тебе разве не было весело? Из тех же лёгких вновь выходит воздух, но теперь он выпущен не по своей воли, а нагло выбит маленьким кулачком, что на удивление имеет неплохую силу. Попадает точно в незажившую татуировку. Он терпел слишком долго. Чанёль сгибается и опирается ладонями о колени. Глубокий вдох и всё тот же ровный голос: — Ты ведь хочешь, чтобы я почувствовал ту же боль, что испытываешь сейчас ты. Так, малыш Бекхённи? Костяшки бьют, не видя точной цели в полутьме комнаты. Смазано попадает по щеке. Тело кренится, но быстро восстанавливает равновесие. — Глупый Бекхённи, который режет ради меня вены, начинает пить и курить, забивает на учёбу и шлёт всех друзей нахер, теперь ты злишься на меня? Чанёль выпрямляется. Тёмное лицо рассекает белизна зубов и широкая улыбка, что больше походит на оскал. — Что ты хочешь услышать от меня? Что я что-то чувствую к тебе? Что я виноват во всех твоих бедах? Но я лишь тот, кто вытащил тебя настоящего наружу. Все эти годы ты подавлял свою натуру, и вот теперь ты такой, каким и должен был быть с самого начала. Не хочешь сказать "спасибо"? С губ Бекхёна разве что рык не срывается. — Почему ты злишься, м? — Чанёль медленно идёт вокруг него. — Ведь так тебе проще. Тебе нра-авится, но ты... о-о-о, ты боишься этого, боишься, что будет дальше, а злишься, — он разворачивается лицом к лицу и понижает голос, —потому что я прав. В каждом произнесённом слове столько же правды, сколько твоего желания не верить этому. Признай это. Тебе нравится. Рука властно сжимает подбородок молчаливого собеседника, а губы требовательно впиваются в яростно сжатую линию напротив. Бекхён не поддаётся. Внутри кипит варево, клокочет гнев, что копился день ото дня. И позже, отбросив его, он поймёт, что всё так, как говорит Чанёль. Он всегда прав. Каждый чёртов раз он оказывается прав во всём. Но сейчас Бекхён желает одного: чтобы человек напротив страдал и желательно как можно сильнее. Руки уверенно упираются в плечи напротив, отталкивая. Зудящая рука вновь поднимается, теперь уже попадая точно по скуле. Кровь симметрично стекает струйкой вниз по щеке и руке. Окрашивает изящные пальцы в тёмный цвет, впитывается в чёрную футболку, сливаясь. Вот его ответ. Уголок губ со здоровой стороны поднимается вверх, а руки даже не думают стереть кровь: — Что-то ещё? Глаза щурятся, насмехаясь. Ждут, когда до собеседника дойдёт. Но Бекхён не готов признать поражение, даже глубоко внутри себя. Он не признает власть над собой. Не признает правоту. Только не от этого человека. Голова роится мыслями, она против, хочет покончить с этим раз и навсегда, но телом она уже не управляет. Тело давным-давно принадлежит человеку напротив. Липкая рука поднимается, сжимает горло и притягивает. Чанёль вырывается, оставляя царапины и синяки без внимания, и с победным смешком целует упрямые губы. В этот раз они податливее, приоткрываются, но лишь за тем, чтобы больно укусить за губу. — Пожалуй, достаточно. Чанёль не остаётся в долгу. Оставляя ещё один поцелуй, он спускается к шее до того, как его вновь попытаются ранить. Здесь он уже не сдерживается и отыгрывается за непослушание. Укусы и засосы стремительно раскрашивают бледную шею. Такой она нравится Чанёлю определённо больше. Бекхён вздрагивает с каждым новым укусом, но не отстраняется, лишь сжимает чужие плечи, впиваясь ногтями в беззащитную кожу. Он никогда не признается, насколько любит это. Приятная боль растекается по всему телу, а поверх синяков уже почти не чувствуется тёплый язык, зализывающий метки. Он лишь пытается сдержать стон и дышать ровно. Чанёль отрывается и смотрит в уже смиренные и слегка затуманенные глаза: — Наглец, у тебя на лице всё написано, так сложно признать? Он снова целует молчаливого Бекхёна. Привкус крови и податливости. Всё, как любит Чанёль. Спустя время голос, растерявший весь пыл, тихо вливается в тишину: — Скажи мне. Бровь удивлённо приподнимается: — Это так важно для тебя? Ну хорошо. Чанёль достаёт пачку сигарет из заднего кармана, выуживает одну. Щелчок, секундное зарево и тлеющий огонёк. Простые действия, но для Чанёля маленький ритуал защиты от внешнего мира, что так больно ранит каждый раз. Стоит быть готовым. Он с удовольствием затягивается и выдыхает. Секунда тишины, что длится вечность... — Я люблю тебя. В этот раз победу одерживают оба.