Между луной и огнем

      Эймхир смеется и кружится у костра, будто бы не замечая острого взгляда из-под ресниц на себе. Она взмахивает руками, словно пытается обнять лес вокруг, небо и весь мир; множество тонких браслетов на ее руках звенят, вторя ее танцу и ее песне. Ведьма, перепрыгнув костер, широко улыбается, вплетая еще несколько древних слов в песню, то ли прося у богов чего-то, то ли благодаря их. Десяток лент, вплетенных в волосы, вьется у светлого платья, касается языков костра, когда Эймхир подходит слишком близко, опускаясь почти до самой земли, пропуская острую траву меж пальцев. Она не оставляет следов, будто вообще этой ночью не имеет веса. Вот-вот она взлетит вслед за своими лентами и искрами от вспыхивающего до самых облаков костра, оттолкнется от головок цветов, взмахнет изящно руками, и подхватит луну, все так же заливисто смеясь.       Взлетит, оставляя Алису на земле, в тени деревьев, спрятанную тьмой от света костра. А та наблюдает, не смея отвести взгляд, и в изгибах пламени ей чудятся дальние берега, высокие горы, до самого солнца, извивающиеся реки, широкие пустыни. Просто не может перестать смотреть, не может отвлечься, потому что все мысли здесь, тонко прошивают звонкую ночь, плетутся, словно ее золотые косы, закинутые за спину, и покорно ложатся к босым ногам ведьмы. Даже если Алиса захочет, не сможет прервать танца. Потому что руки слабы, и дыхание бьется о ребра, накатывает волнами, облизывая все внутри жаром.       Эймхир трясет головой, копна ее волос сама похожа на пылающее, непокорное пламя. Танцует все быстрее, сверкает в ночи под редкими звездами, обласканная луной, и, кажется, вся состоит из огня, разноцветных лент, ветра и смеха. Она будто бы и не здесь, глядит пустым взглядом, видя что-то больше поляны, окруженной деревьями. Пряди прилипли к взмокшей шее, ласково обвивая ее, стекая раскаленной лавой к ключицам к груди.       Алиса и сама, кажется, сплошной жар и предчувствие. Кончики пальцев, вцепившихся в ткань одежды, покалывает, будто от страха или холода, но внутри жжет, выжигает путь наружу что-то древнее, спящее, но сейчас разбуженное песней ведьмы. Оно рвется к зову, туда, к тонким рукам, звону и болотным глазам. Она подается вперед, жадно глядит, запоминая каждую деталь, каждое движение, каждое ощущение. Самой бы впору вскочить и кружиться вокруг пламени, не боясь обжечься, потому что оно сегодня покорно руке Эймхир, словно верный пес.       А Эймхир, будто чувствуя ее мысли, легко подскакивает к ней и, хватая за руки, тянет за собой, настойчиво, не давая шанса вырваться. Но Алиса и не думает о бегстве. Она начинает слышать среди завывания ветра в вершинах деревьев, шороха травы и сияния звезд мотив, мелодию, которой подпевала ведьма. Ее больше не держат, но она скорее умрет, чем уйдет обратно в тень. Ступает след в след за Эймхир, повторяя каждое движение, потому что так правильно. Потому что знает, как взмахнуть рукой, куда шагнуть. Видит это в движении теней от чужих ресниц, в отблеске луны, серебристых звуках текущего неподалеку ручья. Она понимает смысл песни, поет, не зная языка, не зная слов, которые сами приходят на ум, открываются, поднимаясь с глубокого дна. Скидывает обувь, потому что в ней неудобно, и смеется, вскидывая голову, от ощущения травы под ногами. Ногами, больше не оставляющими следов.       Эймхир вторит ее смеху, но смотрит по-другому. Более открыто, теперь полностью разделяя на двоих восторг, опьянение, предвкушение и ощущение всего вокруг. Они скользят сквозь огонь, шипящий из-за их наглости, но не жалящий, теплый и спокойный, игривый. Алиса бросает к углям цепочку с крестом, жалкого божка, идола, которого никто никогда не слышал. Вот ее новые боги, ее новая вера. Она верит в ветер, в землю и моря, верит в солнце и луну, облака и реки, леса. И все восхитительно живое, дышащее, откликающееся на ее зов, на ее песню. Все радостно приветствует ее, наконец-то услышавшую.       Но больше всего радуется Эймхир. Алиса захлебывается в ее чувствах, наполняющих через край, ощущает их разлитыми в густом воздухе, потому что нет сил больше держать все внутри. Плотное платье давит, не дает открыться; сердце в ловушке ребер бьется, стремится к костру, к древнему волшебству, разлитому вокруг. Пуговицы мотылями разлетаются под ее пальцами, обнажая шею, подол вздымается, словно штормовое море, до самых колен. Алиса смеется, попадая в крепкие объятия, чувствуя спиной раскаленную медь кожи, покорность воска и нежность шелка. Скользит пальцами по чужим локтям, к запястьям, ощущая каждый изгиб, а затем, смеясь, выкручивается. Этой ночью ее ничто не удержит, если она сама этого не захочет.       Эймхир вновь метнулась за ней сквозь огонь, перехватывая у самой границы света и тени, захлебываясь томлением и жаждой обладать, азартом от иллюзии охоты. Алиса проворачивается в руках, прижимается ближе, и уже не отстраняется, вдыхая запах сухих трав, влажной земли и сияния звезд. Запах ведьмы, шепчущей «Моя» на всех забытых языках мира. Шепчущей клятвы не отпускать, беречь, обещая вырвать ее из рук богов и самой смерти, если потребуется. Шепчет, выдыхая беззвучные слова в самые губы Алисы, и каждое слово — глоток травяного вина, терпкого, жаркого. Каждое касание — легкий ожог, обещание верности, вечности вместе.       Алиса смеется и задыхается, вздрагивая и подаваясь навстречу каждому открытому касанию, не стесняясь наготы. Ей тесно, ее тянет куда-то, но сама она не знает куда, она готова взлететь, но крепкие руки держат, мягко опускают спиной на траву, вытаскивая скользящую ленту из косы, завязывая узлом на запястье. Алиса касается губами веснушек на ведьминых щеках, ощущая каждую из них, и тоже вытаскивает из волос ленту, наугад одну из десятка. Сжимает в руках, наполняя своим теплом оживший шелк, своим дыханием, собой, а потом затягивает в том же месте, где кисть сжимала ее лента. Ветер взвыл, принимая клятву, обещая хранить их друг для друга, а Эймхир вновь целует, забирает себе все, что было у Алисы, отдавая взамен себя, потому что не страшно, она готова довериться этим девичьим рукам, тянущим ее за рыжие пряди.       Им уже не важно, где чьи руки, главное — касаться, ощущать, чувствовать. Алиса вскрикивает, жмурясь, и Эймхир глотает ее крик, пьянея от него, но не дает отстраниться, забирая то, что теперь принадлежит ей по праву. То, что боги подарили и назвали ее. Ведьма не слышит ничего, кроме этого хриплого дыхания и бешенного сердцебиения, упиваясь абсолютным доверием и открытостью. Отныне — единое целое. Все на двоих. И последний сладостный стон, замерший в воздухе мерцающим эфиром, тоже поровну, прижимая к земле дрожащее тело. Ее Алису.       Лент больше нет, на их месте — тонкий узор, пятна солнечных зайчиков, изгибы виноградной лозы.       Костер медленно затухал, оставляя их наедине, обещая вернуться по первой же просьбе. А за лесом полыхало наливающееся солнце.