***
Лидия, встретившая Эллисон в школе, сегодня напоминала солнышко. В буквальном смысле — рыжие волосы, ярко-желтое платье, солнечная улыбка. Она сходу начала рассказывать что-то о школе, но Эллисон не слушала ее. Эта тема казалась слишком глупой и неважной по сравнению с тем, что происходило в их жизни. — Как Стайлз? — перебила подругу Арджент, будучи больше не в силах слушать о тесте по экономике. — Так же, как и вчера, — пожала плечами Лидия. — Вы так и не помирились? — Мы вовсе не… — начала Эллисон, как вдруг осеклась. Была какая-то смутная мысль, что-то об абсолютной неправильности происходящего, но дело было даже не в школе и не в Стайлзе, а в самой Лидии. — Почему ты в этом платье? — Прости? — переспросила Мартин, расправляя видимые только ей складки. — Ты же не любишь жёлтый, — пояснила Эллисон причину своего удивления. — Шутишь? — недоуменно спросила Лидия. — Это мой любимый цвет. Происходящее было странным, но если ситуация с платьем больше напоминало глупый розыгрыш или обычную смену вкуса, все же Лидия могла поддаться новому модному веянию, то пробуждение Эллисон за несколько дней до собственной смерти было действительно необъяснимым. Ну, разве что Арджент сошла с ума. Солнечные лучи проникали сквозь большие школьные окна. Мысли о собственном сумасшествии показались Эллисон глупыми. Наверное, это кошмары из-за ритуала. И нужно было просто посчитать пальцы. Стайлз говорил, во сне их всегда больше. Ничего страшного, просто плохие сны. — Нам пора на урок, — так и не дождавшись никакой реакции, Лидия схватила подругу за руку и потащила в сторону кабинета. Им нужно было пережить химию.1.
12 мая 2018 г. в 23:54
Эллисон лежит на холодной земле, чувствуя, как по одежде расползается кровь. Девушка совершенно не чувствует боли, на самом деле, и это, кажется, плохой признак, но хуже, чем ранение японским мечом, уже явно не будет.
Арджент даже не помнит, как называется это оружие, и это почему-то кажется невероятно важным на пороге смерти. В счастливый конец Эллисон почему-то не верит.
Скотт осторожно поддерживает ее на весу, кажется, плачет, все же они многое пережили вместе для того, чтобы после расставания просто перестать здороваться. Они остались хорошими друзьями, именно поэтому Эллисон неловко от того, что она хочет, чтобы на месте Скотта был совершенно другой человек.
МакКолл что-то говорит, Эллисон не слышит, догадывается, отвечает почти невпопад, но, как и всегда, попадает в цель.
— Скотт, мне не больно, — шепчет Арджент, чувствуя соленое во рту и, кажется, на щеках. — Передай ему, что я…
Закончить фразу не получается, дыхание перехватывает, лицо Скотта начинает расплываться, пока не исчезает совсем. В глазах темнеет, а где-то вдалеке кричит Лидия:
— Эллисон!
Арджент хотела бы сказать, что все хорошо, спросить, как Стайлз, все ли с ним в порядке, но девушка уже не может себя контролировать. Все, чего хочет Эллисон — это чтобы все прекратилось. А уж способ абсолютно неважен.
Темнота теплая и уютная. Тишина такая, что в ушах звенит, и слышно, как летают мухи, целый рой мух, а может, это электричество, Арджент не знает.
Она не знает, сколько прошло времени с того момента, как она оказалась здесь, не знает где находится, только хочет, чтобы мухи и звук часового маятника стали тише… стоп. Маятник?
Эллисон открывает глаза.
Она видит знакомый светлый потолок, люстру, ползающую по лампочке муху — так вот, кто мешал ей спать. Эллисон садится на кровати, сжимая в ладонях колючее теплое одеяло, недоуменно оглядывается. Да, это определенно ее комната. Но как это произошло? Арджент помнит, как она умирала.
На тумбочке стоит будильник. Арджент знает, что он должен зазвонить через двадцать одну минуту — как и много раз до этого. Но внимание Эллисон привлекает не это, а дата, которая вводит девушку в ступор.
Судя по ней, Арджент должна умереть через несколько дней.