Завтрак в отеле разбитых сердец

поцелуи ожидание: Поцелуи бывают разными. Можно быстро чмокнуть в щеку в качестве приветствия. Или целовать в засос с примесью зубов и языка в отчаянии, агрессии или чистой похоти. А есть еще мягкий поцелуй, ведомый влечением и притяжением, – несомненно, самый лучший вид поцелуя, − когда чувства взаимны, и все прекрасно. Первый поцелуй Сонгю относился ко второму типу – безрассудный, рьяный и бессмысленный. Он целовался с человеком, которого не любил и который был ему до лампочки. Дальше страстных обжиманий дело не зашло, ибо оба знали, что это все было неправильно, а еще им было неуютно друг с другом, да и в целом Сонгю не хотелось проходить через неловкое утро и все дела. А вот его первый поцелуй с Ухёном был третьим типом. Ухён засмеялся над чем-то, что сказал Сонгю, и откинул голову, выгибая великолепную шею. И Сонгю просто наклонился, взял лицо Ухёна в ладони и поцеловал его прямо на виду у Сонёля и Сонджона. Поцелуй был мягким, и сладким, и глубоким, и у Сонгю ресницы затрепетали, и желудок куда-то вниз ухнул. Когда они отстранились друг от друга, Ухён глянул на него с удивлением, яркой улыбкой и почти «я тебя люблю» на кончике языка. С тех пор все их поцелуи были именно такими – будто всего мира и вовсе не существовало. Ибо они открывали глаза и ничего, кроме друг друга, не видели. реальность: Поцелуй – это всего-то обмен слюной и давление кожи на кожу. И, видимо, из-за этого обмена слюной он и считается чем-то интимным. В реальности же Сонгю обжимался с человеком, с которым впервые поцеловался, и они таки зашли дальше. В итоге все закончилось грязными простынями, кучей мыслей, от которых Сонгю пытался избавиться, и утром с адской головной болью и гарантией, что они никогда не увидят друг друга вновь. Естественно, во время его первого поцелуя с Ухёном была какая-то искра. Но и не сказать, что все было прям волшебно. Ухён просто сидел рядом, улыбался и смеялся – все как обычно. Его рука покоилась на колене Сонгю, а сам он держал руку на спинке кресла Ухёна, и когда тот повернулся к нему, Сонгю наклонился ближе и поцеловал его, потому что время было правильным, угол наклона был правильным, да в любом случае он об этом давно подумывал. И Ухён вовсе не был удивлен, ибо желание Сонгю чувствовал за версту. От поцелуя губам стало мокро и щекотно, и Сонгю улыбнулся, но никаких бабочек в животе и уханий в сердце не почувствовал. Поцелуй – не такое уж и большое дело. Они целуются, когда каждый идет по своим делам, когда они счастливы друг с другом, когда время позволяет – как любая другая парочка. Поцелуй – это не случайный порыв внезапного желания, это обычная рутина, обычное занятие. Иногда Сонгю думает, что его это должно беспокоить, так ведь? Должен переживать о том, что он не чувствует этих бабочек в животе, когда целуется, о том, что поцелуй не пробуждает в нем его первобытных диких инстинктов. И каждый раз, когда он прощается с Ухёном в дверном проеме утром, каждый раз, когда Ухён оборачивается на него и коротко машет рукой, пока он надевает ботинки, Сонгю думает: «хочу его поцеловать», и он может, и он должен, ибо без этого – никуда и никак, и он просто это делает. Это «хочу» – их обычная практика, их вечное неизменное «всегда», а не просто случайный порыв внезапного желания. совместный сон ожидание: Они спят под одним одеялом. Ухёну нравится левая сторона, а Сонгю – правая, потому что так ближе к ванной и ему не придется посреди ночи огибать кровать. Ухёна же и так все устраивает. Сонгю во сне прижимается спиной к груди Ухёна, а тот обнимает его за талию. Легкое дыхание, прижатые друг к другу теплые тела, переплетенные холодные руки и ноги – вот все составляющие их сна. Одеяло неизменно остается без внимания, ибо они настолько сильно прижаты друг к другу, что становится невыносимо жарко. Для них, впрочем, это значения не имеет – они целуют друг друга на ночь, закрывают глаза и проваливаются в сон, настолько крепкий, что едва просыпаются под звон будильника. Сонгю просыпается лишь тогда, когда просыпается Ухён, а Ухён просыпается, потому что у него от сигнала его второго будильника истекают кровью уши. Ухён перетягивается через Сонгю, хватает телефон и выключает адскую мелодию. Сонгю берет лицо Ухёна в ладони, а тот нависает над ним и легко целует, говоря таким образом: доброе утро. Для Сонгю процесс отхода ко сну и пробуждения в одной постели с любимым человеком может пройти только так и никак иначе. реальность: В реальности же Сонгю предпочитает, чтобы они спали каждый на своей стороне кровати. Само собой разумеется, что правую сторону кровати занимает Сонгю, потому что да – ему вовсе не хочется спотыкаться в темноте в поисках двери в ванную комнату. Однако если кто-то из них заболевает, то он и занимает правую сторону кровати. В действительности во время сна между ними всегда небольшое пространство, потому что оба любят спать каждый на своей стороне, прижав к себе руки и ноги и повернувшись друг к другу спиной. Нет, это не потому что они не наслаждаются теплом друг друга, просто в комнате и так невыносимо жарко, чтобы еще и спать в обнимку. В такой духоте спать очень неуютно – они просыпаются по ночам, взмокшие до невозможности, и отбрасывают от себя одеяло, хотя без него становится холодно и противно. Кроме того, не зря же они тратили деньги на большую двуспальную кровать, чтобы ютиться на ней, как на одинарной. Одеяла, подушки и болстеры у них тоже индивидуальные. Ухён любит пушистое мягкое одеяло, потому что когда он зарывается в него, то у него создается ощущение, что его обнимают. Сонгю же предпочитает тяжелое стеганое одеяло, поскольку из-за мягкого одеяла у него чешется нос. Еще ему кажется, что с тяжелым одеялом спать куда приятнее и комфортнее – он утопает в матрасе, накрывается своим одеялом и чувствует себя просто прекрасно. Сонгю нравится обнимать болстеры во сне – нет ничего лучше, чем обнимать что-нибудь ногами и руками. У Ухёна же выпирающие конечности, которыми он часто дергает во сне, так что болстер из него никакущий. Сам Ухён любит обнимать подушку во сне, прижимаясь лицом к холодной стороне и зарываясь в нее щекой. Сонгю же всегда слишком теплый, и спит он беспокойно, так что ситуация безвыходная для них обоих. Ухён обычно просыпается первым; под мелодию своего будильника. Однако же ему не нужно перегибаться через Сонгю, потому что мобильник у него лежит на тумбочке с его стороны кровати. Так что он просто выключает будильник и встает с постели, не тревожа при этом Сонгю. Таким образом, они сохраняют дистанцию во время сна, и даже постельные принадлежности у них свои. По сути, ничего бы не изменилось, если бы они спали на разных кроватях, и, возможно, Сонгю должен начать волноваться по этому поводу. Но опять же, если они действительно будут спать по отдельности, то за кого тогда будет хвататься Сонгю, когда его снова будет мучать кошмар; кто будет трясти Ухёна, когда тот не просыпается вовремя; как он станет наслаждаться этим обнадеживающим, крепким чувством спокойствия и умиротворения, когда он забирается к нему в кровать перед сном? Сон в одной кровати для них не просто дополнение к поцелуям и объятиям, это вроде необходимости. «Я люблю тебя» ожидание: «Я люблю тебя» − это фраза, которой они обмениваются каждый день. Это вроде обязательной вещи в списке их ежедневных дел. По утрам, после того как Сонгю дарит Ухёну первый на дню поцелуй, Ухён, улыбнувшись, обязательно шепчет ему в губы тихое «я люблю тебя», и Сонгю в ответ ничего не говорит, но ухмыляется, и ухмылку эту его можно расценивать как: «Боже, какой же ты слащавый. И я все равно в тебе это люблю». И когда после совместного завтрака Ухён в прихожей начинает обуваться, Сонгю провожает его в дверном проеме и непринужденно выдает: − Люблю тебя, будь осторожен. И на этот раз наступает очередь Ухёна молчать в ответ и хитро ухмыляться на манер: «Упрямец, я же знал, что ты рано или поздно это скажешь». А уже после работы, прибыв домой, поужинав, приняв душ и начав готовиться ко сну, Сонгю мягко говорит: − Спокойной ночи, любимый, − после чего выключает свет, а Ухён угукает в ответ и отвечает ему тем же. Не то чтобы они внезапно потеряют веру друг в друга, если один день пройдет без взаимных признаний в любви. Просто Сонгю безумно любит, как «я люблю тебя» срывается с его губ, потому что это напоминает ему, что у него есть, кого любить, и он настоящий счастливчик, что нашел этого человека рано и насовсем. Ухён просто обожает произносить эту заветную фразу, а после − наслаждаться счастливым румянцем, что начинает покрывать щеки Сонгю, когда он пытается скрыть ликующую улыбку. Это должно быть просто, словно на автомате, – говорить «я люблю тебя» человеку, с которым проводишь свои дни. реальность: В реальности же – нет, сказать «я люблю тебя» для них непросто и никогда простым делом не будет. Сонгю не может произнести эти несчастные слова и не залиться при этом жутким румянцем, а еще он обязательно начнет заикаться и отводить взгляд. И он уж точно не может произнести эту фразу, когда Ухён смотрит прямо на него или даже когда он просто где-то поблизости. Для Ухёна это тоже непросто. Несколько раз заветные слова уже готовы были слететь с губ, однако он всегда сдерживался и молчал, думая, что вокруг слишком шумно, или Сонгю на него даже не смотрит, или что время просто неподходящее. Что, если ты скажешь эти слова человеку, а он в ответ посмотрит на тебя так, будто ты и стоять рядом с ним недостоин? Что, если ты признаешься ему в любви, потом пойдешь домой, будешь думать и думать об этом, а потом придешь к выводу, что ты вовсе не любишь этого человека? Потому что слышать эти слова в мыслях и вслух – совершенно разные вещи. Когда произносишь это вслух, все становится ясным, и сомнений не остается. В голове же всегда сплошной хаос. Это именно то, чего боится Сонгю. Он не опасается того, что Ухён может его не любить, наоборот, он сомневается, что как-раз-таки он недостаточно любит Ухёна. Он боится, что его любовь к Ухёну ему лишь кажется, боится, что впустую тратит время Ухёна, боится сделать ему больно. Он боится многих вещей, больше всего опасаясь, что может не выдержать, если вдруг увидит Ухёна плачущим. Скорее всего его страхи просто не позволяют ему увидеть, что он куда больше, чем просто влюблен. Ухён, с другой стороны, − заносчивый ублюдок, который стопроцентно уверен, что Сонгю его любит и что сам он так же сильно любит Сонгю, если даже не больше. Он просто не говорит «я люблю тебя», потому что не видит в этом необходимости: ему кажется, что все и так очевидно. Просто очевидно же. Он не может объяснить, каким образом. Но Ухён чувствует это в теплом покалывании, которое остается на его ладони, даже когда Сонгю убирает из его руки свою руку. Чувствует это в том взгляде, которым одаривает его Сонгю, когда они ищут друг друга в толпе – казалось бы, всего-то «а вот и он», тогда как на самом деле это больше «вот он», если в этом вообще есть какой-нибудь смысл. Он чувствует это абсолютно во всем. Это просто-напросто очевидно и само собой разумеющееся, вот и все. «Я люблю тебя» запросто всплывает в их мыслях, и они так же запросто чувствуют привкус признания на кончике языка, однако заветные три слова всегда терпеливо ждут самого необходимого случая, когда в них действительно будут нуждаться и когда услышать их захочется невероятно сильно. перманентные напоминания ожидание: Разные знаки, что несут в себе, например, татуировки или какие-то другие вещи, которые уже никогда не претерпят изменений и не исчезнут, постоянно напоминают о том, что их вторая половинка будет вечной тоже. У Ухёна есть татуировка на внутренней стороне запястья – две подвешенные скобообразные линии, по форме напоминающие перевернутую букву «u». Он набил ее себе после того, как встретил Сонгю. Сонгю любит рассеянно проводить по запястью Ухёна пальцами – с долей любопытства, впрочем, поскольку о значении татуировки он не знает, а спрашивать не хочет, потому что не желает давить на Ухёна. Сам расскажет, когда придет время. Ухён же знает, что Сонгю умирает от любопытства, однако все равно продолжает молчать, оставляя Сонгю копаться в возможных теориях, закусывая в волнении нижнюю губу. А затем Ухён берет лицо Сонгю в свои ладони и тыкает большим пальцем в его переносицу. Сонгю морщится, и его взгляд тут же падает на татуированные линии на запястье Ухёна, но даже с такого близкого расстояния не понимает значения всего этого. Ухён смеется и целует Сонгю в лоб, после чего проходится губами по внешним уголкам его глаз. Сонгю сбрасывает со своего лица руки Ухёна, после чего наклоняется к нему и целует уже тщательно, все еще раздумывая над значением ухёновой татуировки. И все же он отчего-то чувствует себя счастливым, потому что у него есть целая вечность, чтобы об этом подумать, да и эта таинственная загадка не может не приводить в трепет и легкое возбуждение. реальность: В реальности же у Ухёна лишь одна татуировка, и она ему не особо уж и нравится, по сравнению с длинным тонким шрамом на его колене. В реальности же у Ухёна лишь одна татуировка, и Сонгю прекрасно знает ее значение, и после того, как Ухён ее себе набил, одарил его скептическим взглядом и выдал: − У меня серьезно такие глаза? − и затем стал растягивать свои глаза пальцами. В реальности же у Ухёна лишь одна татуировка, а вот у Сонгю их пять. Одна из них – маленькая черная звезда за мочкой уха, обычно спрятанная за волосами, которую Ухён любит целовать, когда обнимает его сзади. Другая находится на шее – линия стрелок, указывающих углом вверх. Они красиво растягиваются всякий раз, когда Сонгю начинает разминать или вытягивать шею. Ухён любит гладить стрелочки пальцами, когда он рукой обнимает Сонгю за плечо, тем самым легко дотягиваясь до той стороны его шеи, где находится татуировка. Ему нравится, когда Сонгю дергается, но ничего не говорит, а сам при этом покрывается мурашками. Следующая – обычная черная полоса, оборачивающая середину его правого бедра, по которой любит проводить большим пальцем Ухён, когда укладывает ногу Сонгю себе на талию. С внутренней стороны руки покоится строчка с высказыванием на латинском языке, выполненная печатным шрифтом. А чуть выше его левого колена – еще один завиток слов на английском. Ухён не знает, какую из пяти татуировок он любит больше всего. Он проводит много времени, оглаживая их пальцами, впитывая, запоминая то, как у Сонгю сбивается дыхание и как он начинает сжимать руки. Ухён может даже быть далеко от него, а Сонгю все равно будет помнить теплое покалывание от его прикосновений на своем теле. Иногда он даже подумывает над тем, чтобы набить себе еще несколько татуировок – чтобы эйфория от касаний Ухёна стала еще ярче и длилась дольше. Сонгю нравятся простые, маленькие, незаметные татуировки, которые доступны лишь взору Ухёна. И тот шрам у Ухёна на колене длинный, тонкий, уродливый и белый, и Сонгю все равно целует его так, будто он до сих пор болит. Ухён получил его, когда поймал Сонгю за талию, чтобы тот не наступил на разбитое на полу стекло, однако сам потерял равновесие и приземлился коленом прямо на осколки. Понадобилось хирургическое вмешательство, чтобы вытащить из его колена все осколки до единого, и Сонгю чувствовал себя просто отвратительно, потому что именно он тогда разбил вазу. Если выбирать между татуировкой и шрамом на теле Ухёна, то Сонгю предпочитает татуировку, потому что не хочет вспоминать о том, как сделал больно Ухёну. Однако Ухён же больше любит шрам, потому что он напоминает ему о том, что он не дал Сонгю пораниться. их запахи ожидание: Они лежат в обнимку на диване, пока телевизор что-то там громко вещает, с накинутым на ноги одеялом. В душ они еще не ходили, да и не хочется – слишком хорошо, тихо, тепло, и вообще клонит в сон. Телевизор продолжает надрываться, а Сонгю тем временем уже засыпает. Он некоторое время клюет носом, после чего наконец укладывает голову Ухёну на плечо. Ухён чувствует одеколон, которым пользуется Сонгю, − мускусный, сладкий аромат – и ужасно хочет попробовать его на вкус. Ухён также чувствует природный естественный запах Сонгю – цветочный и свежий, как и мыло, которым он пользуется, однако никоим образом запах мыла не может остаться на весь день, правда же? А возможно, что Сонгю пользуется этим мылом настолько часто, что запах впитался в его кожу и слился с его естественным ароматом. Как бы там ни было, от Сонгю пахнет ужасно хорошо, и Ухён лишь глубже вдыхает и зарывается носом в волосы Сонгю. От Ухёна же пахнет сосной и кофе. Сосной – из-за освежителя воздуха с этим ароматом, что находится у Ухёна на работе, а кофе – потому что Ухён сидит возле буфета, в котором всегда варят кофе. Смесь этих запахов всегда успокаивает Сонгю и помогает быстрее заснуть – он сильнее тыкается носом в футболку Ухёна и делает глубокие вдохи. реальность: В реальности же ничем, кроме как жуткой усталостью после работы, от них не пахнет. Они приходят домой изнеможенными, голодными и хотят лишь быстрее улечься в постель. Ухён по приходу домой сразу идет в душ, а Сонгю тем временем дремлет на диване. Ухён заканчивает с водными процедурами, несильно пинает Сонгю по ноге, чтобы тот проснулся, и только после этого Сонгю скатывается с дивана и идет мыться. В душе он находится значительно меньше по времени, чем Ухён; быстро моется и выходит, поскольку не любит мокнуть. В реальности же от Сонгю пахнет лишь шампунем с ароматом зеленого чая и медовым гелем. Это после принятия душа, естественно. А до водных процедур от него несет лишь кислым запахом пота и адской смесью всяких одеколонов из студии, в которой он работает. В реальности же от Ухёна пахнет довольно-таки дешевым кофе и цветочными женскими духами – у него не так уж много мужчин-коллег, что немного облегчает жизнь Сонгю. Однако кофе от него несет так сильно, что можно запросто решить, что он работает в какой-нибудь кафешке или забегаловке. После душа от него пахнет точно так же, как от Сонгю, − сладким зеленым чаем и медом. Дома от них пахнет совершенно одинаково, и от этого обоим необъяснимым образом становится спокойно. когда они болеют ожидание: Когда Сонгю подхватывает грипп, Ухён тянет его в кровать и настаивает на том, чтобы тот пропустил работу. Сонгю в горячке скажет, что он об этом не подумал, затем станет валяться по всей кровати и стонать о том, что у него болят глаза, нос, горло и что он не может спать, потому что даже дышать толком не может. Ухён целует его в лоб и накидывает на Сонгю еще одно одеяло, отпрашивает его с работы, а затем сам берет себе выходной. Сонгю, в общем-то, не ребенок и может о себе позаботиться. Однако, судя по сердитым стонам и «черт, мне нужна вода, где чертова вода?», доносящимся из спальни, Ухён решает, что остаться дома было не таким уж плохим решением. Он делает суп для Сонгю, а затем снова укладывает его в постель. Будит его некоторое время спустя, чтобы дать ему таблетки, и снова укрывает одеялом. На следующее утро у Сонгю все еще забит нос, но чувствует он себя куда лучше и за завтраком благодарно улыбается Ухёну. реальность: Сонгю, когда заболевает, представляет собой плаксивое и грубое подобие человека. Он зарывается в свое тяжелое одеяло и отказывается что-либо делать, потому что мир – отстой, стоять в вертикальном положении − отстойно, и даже есть – отстойно. Ухён спрашивает его, хочет ли он, чтобы он взял выходной и остался с ним. Сонгю выныривает из-под одеяла, одаривает его скептическим взглядом и гнусавит: − Я не ребенок, не надо со мной сюсюкаться. Так что Ухён идет на работу и весь день только тем и занимается, что пишет Сонгю, чтобы тот перестал писать ему всякие глупости и чтобы не забывал принимать медикаменты. И когда он возвращается домой, у Сонгю на лице кислая мина, будто где-то что-то плохо пахнет, и он смотрит телевизор, завернувшись по подбородок в свое одеяло. На следующий день Сонгю чувствует себя лучше некуда и готовит им обоим завтрак. Ухён, однако, когда заболевает, начинает строить из себя командира и становится ужасно нетерпеливым по отношению к Сонгю. Сонгю так же спрашивает, хочет ли Ухён, чтобы он остался с ним дома. Ухён буравит его сердитым взглядом и рявкает, чтобы тот перестал лениться и убирался на работу. На работе Сонгю пишет Ухёну и спрашивает, как тот себя чувствует. Ухён отвечает короткими и язвительными сообщениями вроде простого «отвратительно» с сердитыми эмодзи в конце предложения. Когда Сонгю возвращается домой, Ухён все еще лежит в кровати, укрываясь одеялом Сонгю, потому что от его собственного пушистого одеяла у него начинается такая чахотка, что у него создается ощущение, будто мозги превращаются в желе и готовы вытечь через уши. Салфетки валяются по всей комнате, и первое, что говорит Ухён Сонгю, когда видит его, − это: − Не трогай мои салфетки. Буквально тут же он начинает захлебываться в хрипе и снова обессилено падает на подушку. Ухён заставляет Сонгю спать на диване в гостиной, и Сонгю всю ночь не может уснуть, бесконечно ворочаясь. Естественно, на следующее утро Сонгю просыпается раньше Ухёна, и, когда тот шаркает на кухню, покашливая, но в целом выглядя достаточно здоровым, чтобы пойти на работу, Сонгю дарит ему теплую улыбку. И Ухён улыбается в ответ и спрашивает: − Ты же от меня не заразился, нет? Сонгю чувствует себя абсолютно нормально; ну разве что только спина болит от неудобного сна, о чем он ведает Ухёну. Ухён смеется, и, когда Сонгю наклоняется к нему, чтобы поцеловать, отклоняется назад и говорит: − Кашель еще не прошел. Я тут пытаюсь отгородить тебя от гриппа, пожалуйста, не дай моим стараниям пропасть зря. Сонгю чувствует необходимость напомнить ему, что это вообще-то именно он изначально заразил Ухёна, однако молчит, зная, что Ухён не видит смысла в том, чтобы обвинять друг друга. разговоры и телефонные звонки ожидание: Они говорят обо всем, начиная с погоды и заканчивая более сентиментальными вещами, вроде чувств и прочего такого. Иногда они обсуждают спорт и видео игры, в другое время – семью и страхи. Они делятся всем друг с другом, не жалея слов и всегда оставаясь честными по отношению друг к другу. На дню они не так уж часто созваниваются друг с другом, однако после работы – обязательно. Ухён звонит Сонгю и спрашивает, ушел ли он уже с работы. Если еще нет, то Ухён заезжает за ним, потому что место работы Сонгю находится на пути к дому. Когда они еще не встречались и были лишь друзьями, Ухён думал, что с Сонгю сложно завести разговор. Сонгю о себе не любил говорить от слова совсем, зато с охотой обсуждал музыку, книги или софтбол. В один день Ухёну надоело, что Сонгю ни в какую не хотел ему открываться. Сонгю ему нравился, но Ухён посчитал, что он недостоин таких его усилий. Однажды они собрались с друзьями в одной забегаловке, и постепенно все друзья ушли один за другим, пока не осталось лишь их двое. Они обсуждали недавнюю игру в софтбол между двумя командами. И тогда Ухён спросил, играл ли Сонгю в софтбол в детстве, и Сонгю ответил просто: − Не совсем, − и тут же замолчал. Сонгю напрягся, явно не желая говорить о своем детстве и вообще обо всем, что касалось его личной жизни, так что Ухён глянул на свои часы и сказал, что уже становилось поздно, − с прозрачным намеком на уход. Сонгю лишь кивнул и сказал Ухёну идти домой первым, поскольку он еще не допил свой милкшейк, хотя на дне его стакана оставалась лишь пенка. Ухён это заметил, но никак не прокомментировал. Ухён поднялся. Сонгю ему улыбнулся и принялся высасывать пенку из своего стакана. И Ухён снова сел на место, думая: что ж, можно попробовать достучаться до него еще разок. Попытка не пытка. Пробовал он снова и снова и влюблялся все больше и больше, пока в один момент не понял: он стоит всех усилий. И иногда Ухён просто так звонил Сонгю посреди ночи. Мог на протяжении трех часов не вымолвить ни слова – лишь слушать мягкое дыхание Сонгю по ту сторону трубки. Ухён пытался снова и снова, и однажды Сонгю взял его руку, поцеловал тыльную сторону его ладони и произнес: − Спасибо за то, что не сдался. реальность: Сонгю был большим засранцем по отношению к Ухёну в самом начале их дружбы и рявкал «не твое дело» каждый раз, когда Ухён задавал ему личные вопросы. На самом деле, если Сонгю правильно помнил, первым, что он сказал Ухёну, было как раз «не твое дело», когда тот спросил его, что он думает о фильме, который они только что посмотрели. Это был рефлекс – такой же рефлекс, как когда вы начинаете махать рукой, если вдруг рядом пролетает муха. Сонгю прикусил язык, а Ухён разозлился, потому что все, что он сделал, − это задал совершенно безобидный вопрос. − Прости, − извинился Сонгю, однако это не помогло разрушить грубый образ, который Ухён уже создал о нем. Ухёну вовсе не не нравился Сонгю. Ухён был другом Мёнсу, а Мёнсу был другом Сонгю, и они трое часто тусовались вместе. Поэтому Ухён не оставлял попыток подружиться с Сонгю, хотя Сонгю только и делал, что отталкивал его. Мёнсу сказал Ухёну, что с Сонгю было сложно поладить, и, кажется, чувствовал себя виноватым в этом. Ухён ответил, что его вины не было в том, что Сонгю был таким придурком. Мёнсу же произнес: − Его вины в этом тоже нет, − он грустно улыбнулся, и Ухён понял, что спутал чувство вины с некой печалью. А затем в той самой забегаловке, когда все уже ушли, Сонгю снова вел себя как сволочь по отношению к Ухёну, и Ухёну хотелось лишь послать его к чертям подальше и пойти домой, так что он наконец сорвался: − Почему ты со мной ведешь себя, как полный козел, когда я ничего тебе не сделал? Из-за тебя Мёнсу чувствует себя неудобно, чтоб ты знал. Сонгю чувствовал себя виноватым, но признавать это отказывался. Он зыркнул на Ухёна и выплюнул: − Думаешь, я этого не знаю? Он, в конце концов, мой лучший друг. В ту же секунду Сонгю почувствовал себя самым настоящим ребенком и совсем немного – дураком, когда лицо Ухёна исказилось в понимании. Он хмыкнул и уже собрался было уходить, когда Сонгю снова заговорил: − Мне жаль, ладно? Мне правда жаль, − и выглядел он искренним; все еще немного сердитым, но искренним. И голос у него был жесткий, но на грани срыва. И Ухён снова сел на место, в отчаянии вздохнул и выдал: − Клянусь, я не мудак, но я дружу с Мёнсу только потому, что хочу сблизиться с тобой. ссоры ожидание: Их ссоры всегда кратковременны и бессмысленны. И потом они и вовсе забывают, почему вообще начали ругаться. Сонгю всегда утверждает, что именно Ухён начинает все ссоры. Ухён же думает, что просто Сонгю – придурок, который закатывает скандал по любому дерьмовому поводу. Им достаточно одного объятия и поцелуя, чтобы все снова пришло в норму. Самая крупная ссора у них была, когда Сонгю забыл о Дне рождения Ухёна, и тот очень старался не обижаться, но все равно обижался, и Сонгю его слегка толкнул на кухне, где они мыли посуду, и в шутливой манере спросил, почему тот дуется. У Ухёна лопнуло терпение, и он сорвался – грубо оттолкнул Сонгю и мрачно пробормотал, что сегодня, вообще-то, был День его рождения, после чего вернулся к мытью посуды. Сонгю побледнел и принялся просить прощения за то, что забыл; даже не стал оправдываться, потому что ничто в мире не могло заставить его забыть о Дне рождения Ухёна. Ухён не обратил на это внимание и продолжил его игнорировать. Не удостоив Сонгю и взглядом, он закончил мыть посуду и прошел мимо Сонгю. Сонгю разозлился на его поведение, и началась холодная война. Они игнорировали друг друга, избегали друг друга и вели себя так, будто перестали друг для друга существовать. Спустя три дня они проходили мимо друг друга в коридоре, и Ухён задел плечом Сонгю, и Сонгю без прикасаний к Ухёну не мог жить больше ни секунды, и ему просто хотелось, чтобы Ухён, черт возьми, просто снова посмотрел на него. Так что Сонгю схватил Ухёна за запястье и утянул в поцелуй. После этого все пришло в норму. Сонгю снова извинился, а Ухён сказал, что уже и забыл об этом. Об этом они больше не вспоминали. А Сонгю после этого ни разу не забывал о Дне рождения Ухёна. Вот так все просто. реальность: Они помнят абсолютно каждую их ссору, и все они имеют значение, потому что для Ухёна все, что касается Сонгю, имеет значение. Их самая сильная ссора длилась две недели. Ухён ушел выпить с Мёнсу: у того возникли проблемы с работой и деньгами. Он не позвонил Сонгю и не предупредил, что будет поздно. Сонгю приготовил им ужин и уснул перед телевизором, пока ждал Ухёна. Когда он проснулся, Ухёна все еще не было дома, еда остыла, а сам он был ужасно голоден. Однако есть он не стал, лишь побросал еду по ланч-боксам и ушел спать. На следующий день Сонгю не разговаривал с Ухёном. Ухён знал причину и попытался все объяснить, − что у Мёнсу были тяжелые времена, ему нужна была поддержка и все такое. Он думал, что Сонгю поймет и скажет, что все в порядке. Однако Сонгю скрестил руки, нахмурился и произнес: − А почему он мне ничего не сказал? На что Ухён вздохнул, почесал кончик носа и вымученно простонал: − Ты опять свою шарманку завел по поводу “он мой лучший друг”? Сонгю из выбешенного стал чертовски выбешенным и сказал Ухёну валить ко всем чертям собачьим и что он не настолько ребенок. У Ухёна было похмелье, и ему вовсе не хотелось иметь дело с детскими выходками Сонгю, о чем он ему прямо и сказал. Сонгю из чертовски выбешенного стал пиздецки выбешенным, и началась холодная война, которая длилась около двух недель. Они делали вид, будто перестали существовать друг для друга, однако Сонгю все равно просыпался и готовил им обоим завтрак, и Ухён все равно звонил ему и забирал с работы. Они вместе ели в тишине и так же молча сидели рядом в транспорте; спали в одной кровати и устраивались рядом на диване, и общались посредством сердитых взглядов и нетерпеливых хмыканий, когда проходили мимо друг друга и при этом толкались дома. По сути, это было очень странно – заботиться о ком-то, кто для тебя не существует. Такое поведение продолжалось до тех пор, пока Ухён одним утром не забыл свой зонтик. На улице лило как из ведра, и пока он добрался до автобусной остановки, у которой не было навеса, успел промокнуть насквозь. Три минуты спустя появился промокший Сонгю, задыхающийся от бега и держащий в руке ухёнов зонт. − Ты забыл свой чертов зонт, идиот, − рявкнул Сонгю, швырнув в Ухёна несчастный зонтик. Тот неловко поймал его, во все глаза пялясь на Сонгю. А затем он засмеялся и тряхнул головой. Ухён раскрыл зонт и притянул к себе Сонгю, и они вместе отправились домой, обнимая друг друга за талию. За ссору двухнедельной давности они друг перед другом так и не извинились, хотя щеки у обоих от воспоминаний так и горели со стыда.