Trevor Something – Playin' Me
Прыжок веры Посвящается Naawie
- ...Да он содомит! Вот теперь разговор компании незнакомцев становится хотя бы немного интересен. Эцио повернул голову в сторону говорящего - невзрачный паренек лет 18-ти, судя по одежде и поведению, едва вступивший в ряды гильдии. Опытные воры не вопят на все заведение, они привыкли жить в тени и говорить тихо и по существу. Таких стоит слушать, а этот... Если бы не предмет разговора, итальянец и внимания бы не обратил - мелкая сошка, которая останется на побегушках до конца своих дней, если не напорется на нож раньше. - Ты так говоришь, потому что он с твоей зазнобы отказался портрет писать, - хлопает его по плечу собеседник, такой же пьяный юнец. - Она такая страхолюдина, что я сам крещусь каждый раз при встрече… - Сам ты страхолюдин! - сбрасывает руку друга уязвленный парень. - А Франческа… Ну, просто не красавица. Зато у нее отец - во! И не смотрит на мое происхождение… Выгодная партия. А этот Леонардо просто… Слыхал его высказывания о женщинах? Да он их в грош не ставит… - И что это доказывает? - Да то и доказывает! А в подмастерьях у него одни пацаны, это явно неспроста… Все эти… Мазилы - сплошь мужики. - Так с чего бы бабе идти в художники? Где это видано? Их предназначение другое - готовить, стирать да детей рожать. Чего ты завелся-то? Или он тебе не в портрете, а в койке отказал? - Ты, козлина, что такое говоришь… Его слабое возмущение тонет в хохоте компании, сидящей за соседним столом. Эцио встает и уходит в прохладную летнюю ночь, по дороге коротко кивнув вышибале. Еще пара слов - и кто-то лишился бы зубов. А может, и не только их - ассасин ненавидит сплетников. Особенно тех, кто говорят дурное о его друзьях. Но сегодня не хочется махать кулаками почем зря. Сегодня - хорошая ночь. Над каналами стоит легкий душок гниющих водорослей, но морской ветер тут же уносит его в сторону. Таверна находится на окраине Венеции - здесь немноголюдно, меньше шансов нарваться на стражу. Отличное место для прогулки, хорошая ночь для убийства… - Requiescat in Pace*… ...Крики стражников то тонут в глубине квартала, то отчетливо звучат совсем рядом. Плохо. Грязно сработал, неаккуратно. Слишком рано приступил, слишком шумно напал и в итоге привлек внимание патруля. Жертва - мелкий купец, к которому привел след. Несчастный решил подзаработать, согласился на выгодное предложение и согласился на тайную сделку с щедрым незнакомцем, обещавшим хорошую плату за сведения о делах Барбариго. В итоге получил нож под ребро, а Эцио - ничего толкового не получил. Все, в чем оказался замешан этот кретин - финансовые махинации, лишь едва касающиеся Эмилио. Но и они, впрочем, судя по информации, которую успел выдать купец перед смертью, могли основательно ударить по Антонио и всей гильдии воров - не последние имена там прозвучали, и далеко не дружественные. Оставлять за спиной друга такую крысу опасно - дай ей волю - и она может крепко схватить за задницу. Сегодня он на твоей стороне, потому что ты платишь, а завтра - кинет под причал рыбам на корм. А Эцио - очень хороший друг. И он знает еще одного такого, к кому можно обратиться в любой момент и получить помощь. На этой улице светится достаточно окон из круглых цветных стекляшек, но ему нужно только одно - почти всегда приоткрытое, на уровне второго этажа. Одним легким порывом ветра убийца скользнул внутрь. Впрочем, здесь он перестает быть убийцей - в этом доме он просто итальянский дворянин, пришедший в гости несколько необычным способом. - Cretino*, тебя не учили хотя бы стучаться! - Леонардо, стоявший, склонившись над столом, обернулся, задев рукою чернила, моментально разлившиеся по разложенным бумагам. Чертыхаясь, он принялся спешно выдергивать наименее пострадавшие листы. - Idiota*, я полдня чертил этот чертеж, почти закончил! Вся работа, все вычисления насмарку… И почему ты не мог воспользоваться дверью?! - Это бы привлекло лишнее внимание, - мирно ответил Эцио, привычно развалившись на кушетке. Затем пошарил рукой за подлокотником, привлеченный блеском стекла, и выудил початую бутылку красного вина. Что ж, дело сделано - почему бы не выпить? - Значит, шел бы к своим девкам, - продолжил бушевать художник, в процессе спасения чертежей запачкавший пальцы чернилами, которые теперь тщетно пытался оттереть платком. - Они бы чреслами посветили и вмиг погоню отвлекли, чай тебе не впервой такое проворачивать. Эцио сделал глоток и закашлялся - кислятина! Пропало, наверняка тут не первый день стоит. И с чего он взял, что вино свежее? У Да Винчи же вечно дикий бардак в мастерской, да и сам он далеко не рачительный хозяин. - Привлекло внимание не ко мне, а к тебе. Да и далеко было… Или к тебе часто по ночам шастают подозрительно одетые мужчины? Собственная шутка резанула по ушам. Мигом вспомнился тот самый разговор в таверне. Он же, кстати, и отвлек тогда, во время убийства, в самый неподходящий момент, когда он допрашивал купца, а тот успел заорать дурниной. А все потому, что идиотские и совсем недвусмысленные мысли полезли в голову, когда он прижимал того к земле весом собственного тела - уж больно он был похож на Лео, только несколько постаревшего… Тьфу! Гадость какая! Придет же такое в голову? Да какой из Лео содомит, он же вечно в своих работах. То одно в голову придет, то другое… Какие мужчины? Ну ходят к нему подмастерья, так он же их рисовать учит, не трахаться. В голове вдруг всплыл один неловкий момент, когда Аудиторе заявился к художнику вечером, также без предупреждения, спеша принести очередную удачно подвернувшуюся в катакомбах под храмом страницу кодекса и заколотил в дверь. Тогда навстречу ему выскочил один из учеников, чья рубашка была надета задом наперед. Да и Лео оказался слишком растрепан даже для своего обычного вида. И, не дожидаясь встречного вопроса, тут же принялся рассказывать, как они таскали ящики с красками и утомились. Только вот глаза уж больно подозрительно бегали и щеки слишком алели для простой усталости. Ага, как же, ящики они таскали… Никаких ящиков не было и в помине. Эцио приложился к бутылке, забыв о гадком содержимом, и тут же выплюнул обратно, мигом заляпав белую ткань своего одеяния. Черт… - У тебя есть что-нибудь получше этого? - возмущенно спросил он у блондина, успевшего переместиться от стола к нарушителю творческого спокойствия, то есть к ассасину. Художник выхватил у него бутылку. - Есть! Например, предложение убраться отсюда подальше! Ого, гениальный творец явно не в настроении. Но, несмотря на бродящие в голове шальные мысли, Эцио не был настроен выяснять отношения с другом. Хотя и уставился на блондина так, словно видел его впервые. Нет, не может быть… Ему просто показалось. Все тот придурок из таверны виноват, наговорил ерунды, а Эцио взял и поверил ей. Еще и раздул. Ведь отлично знает - сначала проверять информацию, а потом уже терзаться мыслями. И вообще, подобные увлечения среди бомонда - не секрет и далеко не редкость, мало кого этим удивишь сегодня. Но то какая-то творческая интеллигенция, а это - друг. Его друг. К которому он вваливается в час ночи без спроса, потому что знает, что он не откажет в помощи. И Леонардо к этому должен был давно привыкнуть. Неужели его так разозлили испорченные бумаги? А что, если бы у него в это время кто-то был? И, к примеру, не девица из борделя, а давешний паренек с рубахой, надетой наоборот. Или вовсе без нее… Как бы он отреагировал? Что бы он сказал ему? Что бы он стал делать дальше? - Я сто раз тебя просил стучать! Ходи через дверь, как все нормальные люди. Ничего, как-нибудь оправдаюсь перед стражей… Если ты ассасин, так не горный же козел, чтобы все время по крышам скакать! - Успокойся Лео, - примирительно сказал Эцио, вставая с кровати и легким движением рук отодвигая от себя разгневанного творца (и мысленно отодвигая скабрезные мысли тоже куда подальше). - Ну перерисуешь ты свои бумажки. Что ты там такого придумал, что нельзя повторить дважды… Аудиторе подошел к столу и коснулся разбросанных бумаг пальцами, аккуратно отодвигая их в сторону. Сквозь пятна чернил проступали схемы какой-то странной башни на колесах. И вдруг глаз зацепил набросок, лежавший под одним из чертежей механизма. Рисунок изображал самого Эцио, полулежащим на кушетке, той самой, с которой он встал пару секунд назад. О том, что это был именно Аудиторе и никто другой, говорили не только детально изображенная внешность, но и вполне узнаваемые пояс ассасинов и наплечник с тайным лезвием. Вот только кроме них на графическом варианте Эцио больше ничего не было надето. Ассасин заскользил ладонями по столу и обнаружил еще несколько подобных рисунков, изображавших его самого в самых откровенных позах и еще более откровенных интимных подробностях. -Это что за spazzatura*? - севшим голосом спросил брюнет, поворачиваясь к Леонардо, чьи щеки стремительно заливала красная краска естественного происхождения. - Дай сюда! - вскричал он, пытаясь выхватить рисунки, но Эцио ловко увернулся. Тогда блондин бросил в него бутылкой. Такой подлости ассасин не ожидал и, хотя увернулся, стекло все же больно чиркнуло по скуле. - Убирайся из моего дома! - злым голосом сказал Леонардо, меньше всего похожий сейчас на самого себя - несколько увлекающегося, но все же открытого и доброжелательного человека. Тот Леонардо никогда бы не закричал на своего друга. И тот Леонардо точно не стал бы рисовать его в подобном виде. Этот Леонардо был зол, что кто-то раскрыл его маленький неприличный секрет. - Это нарисовал твой ученик? - спросил Эцио, впрочем, уже зная ответ заранее. - Это нарисовал я. - Ну и за каким хреном ты это сделал?! - Захотелось. А теперь пошел вон. - Я-то уйду… - Эцио небрежно отбросил рисунки, которые разлетелись по полу ворохом птичьих перьев. Желтизна пергамента резала глаза, а сердце колотилось так, словно он только что пробежался от Сан Пьетро ди Кастелло до гильдии воров. - Только больше ноги моей здесь не будет. - Скатертью дорога, - мрачно прокомментировал Лео, нагибаясь за бумагой. Эцио развернулся и вышел из комнаты, ни разу не обернувшись… ...С того дня прошло две недели. Эцио не пытался связаться с Леонардо, как впрочем и тот не предпринял никаких попыток встретиться. Вначале, Аудиторе был в гневе. “Ничто не истинно, все дозволено.” - гласит кредо ассасинов. Нет, не все. Не дозволено его другу быть содомитом и рисовать ассассина в таком виде. Просто нет. И точка. Поэтому он просто кипел от злости. Перед глазами стояли эти невыносимо пошлые рисунки. При этом настолько мастерски исполненные, что Эцио только мог поразиться уровню гения Да Винчи. И это злило еще больше. Он вспоминал, как совершил свой первый прыжок веры. Как было страшно стоять на краю башни, когда ветер неистово треплет одежду и стремиться сорвать тебя. Как шагаешь в пропасть, переворачиваясь на лету, раскинувшись в полете, подобно кресту на шпиле собора… Тогда все едва не закончилось для него плачевно. Ассасин ударился рукой о борт телеги с листьями, лишь чудом не зацепив его головой. От боли вывернуло наизнанку, выбивая сознание. Он тогда с трудом пришел в себя, поднялся и добрался до лекаря. Два дня провалялся в горячке. Рука заживала еще пару недель, и потом месяц отголоски боли напоминали о неудачном падении. Так вот, предательство Леонардо было сравнимо с тем, как если бы он тогда стукнулся головой. А в том, что это было именно предательством, сомнений не было. Как он мог! Ладно бы кувыркался со своими учениками, но фантазировать об Эцио, его лучшем друге… Да что там друге, они были друг другу как братья! По крайней мере, он сам начинал так думать последнее время. А теперь оказывается, что он был всего лишь объектом сексуальных желаний. Потом гнев поутих. Стали закрадываться другие мысли, оправдательные. Словно ангел сел на другое плечо, в противовес демону плохих мыслей. Леонардо - художник. И частенько он рисует всякую ерунду. В конце концов, невозможно нарисовать что-то, чего ты не видел, вот он просто и использовал Эцио… Ну, как референс. Он видел его пару раз почти голым, когда измерял его фигуру, проектируя более удобное снаряжение. Вот и решил изобразить, попрактиковаться. Задача художника - запечатлеть красоту окружающего мира, говорил ангел. Но ведь Леонардо может придумывать то, чего нет - тут же принимался шептать демон. Он не просто художник - он изобретатель, вероятно, самый величайший из всех. Он может представить такое, что обычному человеку не под силу. И ему не нужны никакие прообразы. Он нарисовал тебя потому, что он хотел нарисовать именно тебя. Именно так. Просто ты нравишься ему. И не как друг. Ты нравишься ему, Эцио… Когда мысли доходили до этого, итальянец просто вливал в себя вино до того, пока просто не отключался в беспамятстве. Пару раз, когда алкоголь не мог заглушить эти идиотские шепотки в голове, он отправлялся в бордель. Вот только удовольствия не получал. Разрядку - да. Но не удовольствие. Совершенно неожиданно и еще более нелогично, проститутки стали вызывать у него отвращение. Перед глазами стоял образ светловолосого мужчины с голубыми глазами и алеющими щеками. Больше Эцио не сможет часами прохлаждаться в мастерской, наблюдая за тем, как работает величайший художник мира. Такой целеустремленный, сосредоточенный и вдохновленный, что любые представления от комедиантов на площади касались скучнейшим балаганом. Всегда открытый к новому, а сколько добра он сделал для ассасина, для всего ордена. Эти его изобретения… Только благодаря им Эцио смог провернуть столько удачных вылазок. Теперь он просто не представлял себя без Лео. Кому он теперь понесет новые страницы? Сам засядет за книги? Пф… Величайший художник, величайший изобретатель… А ведь когда-то он называл его не иначе, как “этот художник”. Когда все успело так измениться? И как так получилось, что… В этот момент мысли начинали идти с самого начала и все повторялось. А потом, однажды, Аудиторе проснулся и решил, что ему плевать. Мир не вертелся вокруг Да Винчи, а злодеи не спешили ждать, пока ассасин настрадается. И Эцио вновь стал жить по-старому, вычеркнув из памяти одного извращенца. Вернулись привычные вылазки, заговоры и убийства стражников. Будто и не было двух недель терзаний. Эцио успокоился и вернулся в гильдию, где уже принялись волноваться по поводу его отсутствия. Спустя месяц после того неприятного случая, Аудиторе сидел у де Магианиса, в гильдии. Они, вместе с несколькими приближенными, составляли план нападения на Карло Гримальди. После удачного убийства Эмилио Барбариго, ребята ненадолго воспряли духом, но во дворец торговца было попасть проще, чем в обитель дожа. Уровень намного выше… И, как ни крути, придумать решение, которое бы гарантировало хотя бы 50% успеха, не удавалось. Будь здесь Леонардо, он бы точно придумал какой-то эффектный выход. Но художник отгородился ото всех, не пуская никого в мастерскую. К тому же, ассасин запретил себе о нем думать. Но, как говорится “Homo praesumitur bonus donec probetur malus, et*”. Как раз в момент, когда очередное жаркое обсуждение зашло в тупик, в дверь ворвалась Роза, единственная, кто отсутствовал на этом совещании, заявив, что ей надоел этот оплот тупых и нелогичных идей. - Эцио! Там… Там… -- девушка тяжело дышала, а на рубашке ее виднелись пятна крови. - Леонардо в беде! - Что случилось, Роза? - подобрался де Магианис, а вот Эцио и ухом не повел. - Садись, отдышись… - Некогда, Антонио! Леонардо нужна помощь! Они тут, в двух кварталах, у Палаццо Мочениго … И если мы не поможем, их просто прирежут! - девушка замахала руками перед ассасином, пытаясь донести до того важность новости. - Я думаю, Леонардо прекрасно справится и сам, - подал голос Эцио, поняв, что приставучая Роза никуда не уйдет, пока не получит ответ. - Зато я так не думаю! Я пробовала помочь, но их явно больше… Когда я убежала на помощь их уже оставалось трое против пятерых. А твой друг, насколько я помню, так себе фехтовальщик… - Он мне не друг, - спокойно ответил Эцио, вставая из-за стола и направляясь к выходу в сад. - Прости, Антонио, я немного устал. Думаю, продолжим завтра. Buona Notte. - Да что с ним такое? - донесся до него возмущенный голос Розы. - Не знаю, я пытался спросить, но… Холод ночи отрезал от Эцио их голоса. Парой ловких движений он забрался по резной балконной ограды на крышу и пошел по ней, вдоль здания гильдии. ...Он не хочет идти к палаццо, но ноги сами несут его туда, где в беду попал человек, которого он не хочет видеть. Не хочет, не хочет, не хочет… А руки уже сами цепляются за каменные выступы домов, стремясь добраться до цели как можно скорее. Эцио застывает на краю крыши, не дойдя до палаццо пару домов. Да и не нужно - вот переулок, в котором идет безобразная драка. И вот пятеро зажали в угол одного, неизящно отмахивающегося от нападающих мечом. Двое других лежат под ногами. Да Винчи среди них нет - это он неумело машет железкой. Противники Леонардо откровенно издеваются над ним, понимая свое численное превосходство. Но еще немного - и им надоест, тогда нечестная игра закончится. Два клинка входят в две спины, словно по маслу, когда ассасин стремительным орлом падает вниз. Они еще не успевают понять, что умерли, а освобожденный от плоти клинок находит новую цель. Не было нужды даже доставать кинжал или меч - он бы их и голыми руками убил. Это для Лео они волки, а для него - щенки. Он - хищник и он не играет с едой. Перекат, выпад, увернуться от просвистевшего над ухом лезвия меча, поднырнуть под руку и всадить клинок прямо под ребро, точным ударом попадая в сердце. Минус четверо. Остался только один глупец, который вместо того, чтобы броситься отсюда, сверкая пятками, пытается играть в героя. В руках у него скьявона, которая выписывает смертельный танец. ...Что ж, ты все же хочешь поиграть со мной? Давай поиграем. Выпад, взмах, удар, еще удар, клинг, цзанг… Кажется, что это земля вертится под ногами ассасина, а не человек на ней. Ведь ни один человек не может двигаться так быстро, верно? Враг уже начинает понимать, что связался не с тем противником, но поздно отступать - у тебя остался только один выход, встретить смерть лицом, как мужчина. И острый стилет убийцы великодушно презентует этот величайший дар… Эцио вытащил клинок из тела последнего поверженного убийцы и повернулся, чтобы проверить, как там Леонардо, о котором он успел позабыть в пылу боя. И тут же наткнулся на взгляд, полный восхищения… Сам художник, держась за бок, скрючился у стены. Ассасин вернул стилет в ножны, невозмутимо обыскал карманы своих жертв и только потом подошел к Да Винчи. - Это было… Великолепно! Клянусь богом, ничего лучше еще не видел! Ярмарочные бои, по сравнению с этим, просто возня в песочнице… - прохрипел тот, расплываясь в несколько пьяной улыбке, переросшей в гримасу боли. Под его ладонью на одежде расплывалось кровавое пятно. Аудиторе присел перед раненым. - Сильно задело? - Да пустяк, царапина… Не ожидал тебя здесь увидеть, Эцио. Брюнет помолчал, прежде, чем ответить. - Не ожидал, что приду. Как ты докатился до такого? - Да так… Хотел преподать урок одному deficiente* за его поганый язык. - А в итоге его чуть не преподали тебе. Так себе наука, быть мертвым, я тебе скажу, - хмыкнул Эцио. - Что же он такого сказал? - Да, так, ерунду, - вдруг смутился Леонардо, отводя глаза. В голове Эцио вспыхнула догадка, но он тут же погасил её усилием воли. - Не думаю, что смогу бросаться тебе на помощь каждый раз, когда ты решишь бездарно поразмахивать шпагой, - изо всех сил пытаясь оставаться спокойным, процедил он. - Так что я бы хотел знать, если в очередной раз меня решат оторвать от важных дел, то что это будет за повод… - Великий ассасин весь в делах, трепещите, злодеи! - ехидно хмыкнул Лео, но, наткнувшись на серьезный взгляд убийцы (который только что хладнокровно лишил жизни несколько человек, чтобы спасти его задницу, едва не нашедшую смертельные неприятности), запнулся о собственную колкость. При этом он не спрашивал, что за повод и кто прав, просто помог… другу. Другу?... - Ну… - протянул художник, собираясь с духом. - Мы выпивали с ребятами. И рядом была одна компания… И был там один…. Щегол манерный. Так вот он сказал, что ты bastardo*, гниль на теле Венеции, и что тебя и тебе подобных… эээ … тварей нужно уничтожать, как крыс. - И все? - удивленно поднял брови Эцио. - Подобную чушь кричат во всеуслышание на всех углах глашатаи. Ты как никто другой знаешь, кто настоящая гниль, поименно, зачем вообще реагировал? - Не знаю… Ну, в общем, я вызвал его на дуэль, а чем закончилось - ты сам видел, - Леонардо вдруг хмыкнул. - А еще он назвал тебя содомитом. - Это… Это серьезное заявление, - ухмыльнулся в ответ брюнет. Это действительно было смешно, учитывая, кто сейчас произнес эти слова и то, что случилось раньше между этими двумя. - Надо уходить, скоро тут будет стража, я слышу крики патруля вдали. Вставай, защитник. Идти сам сможешь? - Да, конечно, - художник встал и наверняка бы свалился, не поддержи его Эцио. - Извини, обманул. Не смогу. - Тогда опирайся на меня и пошли, - ассасин перекинул руку Лео через плечо, подхватывая его под бок. Дом Леонардо находился довольно далеко от места драки и с Эцио сошло семь потов, пока он дотащил художника до мастерской. На половине дороги тот вдруг закатил глаза и грохнулся наземь, так что пришлось нести его на руках - боялся повредить рану. Перед самым порогом, впрочем, Лео пришел в себя и даже сам кое-как дохромал до второго этажа, где находилась спальня. - Сиди здесь, я сейчас все принесу. Аптечка у тебя там, где обычно? - спросил Эцио, сбрасывая перчатки на пол. - Да, там… Слушай, Эцио, я думаю, что я и сам справлюсь. Время позднее, тебе, наверное, уже пора… - вдруг зачастил Леонардо, натягивая покрывало. - Ты что, ottuso*? - разозлился Эцио. - Нашел время играть в благородного страдальца… Если ты сейчас отдашь концы, мир от этого лучше не станет. А ну, покажи рану! Он шагнул к развалившемуся на кровати художнику, с явным намерением обследовать строптивого пациента. - Не подходи! - завопил тот, тщетно пытаясь скрыться за клочком ткани. Покрывало явно не шло ни в какой сравнение с крепостной стеной, так что пало за какие-то пару секунд, вырванное крепкой рукой ассасина. - А ну лежи смирно, cretino! Или ты сделаешь себе хуже! - напирал брюнет, которому внезапно стало очень важно помочь раненому. Эцио Аудиторе де Фиренце просто не может пройти мимо хорошего человека в беде. Пусть Лео ему больше не друг, но он великолепный художник, и такому таланту просто грех дать пропасть из-за гордости. К тому же, он вроде бы как из-за него попал… Хотя нет, сам виноват. Кто просил его лезть на противника, превосходящего по количеству и мастерству? - Эцио… Отвали… Отойди… Да я… Я тебе соврал! Я обманул тебя! - Что? - Аудиторе от неожиданности прекратил попытки сорвать с раненого рубашку и отстранился, присев на край кровати. - Я не ранен… Это… Это не моя кровь! - устало сказал Леонардо. - Ничего подобного, это ты сейчас пытаешься меня обмануть, - усомнился в его словах Эцио. - Снимай рубаху давай, я обработаю порез… - Нет никакого пореза. Присмотрись, ткань-то цела. Не моя это кровь… - развел руками художник.- Так, есть пара синяков, но не смертельно. Ты успел вовремя. - То есть… Ты всю дорогу… Притворялся?! - Ну… Есть такое, - выдавил из себя признание Да Винчи. - Ах ты… Подлец! - Эцио аж задохнулся от возмущения. - Да я тебя сейчас… Он схватил Леонардо за руку, потянув на себя и в одно движение перекинул через колено животом вниз. - Ты что творишь? - завопил Леонардо, брыкаясь и пытаясь вырваться, но Эцио держал крепко. - Наказываю, - ладонь ассасина взметнулась вверх и со смачным шлепком приземлилась прямо посередине задницы коварного художника. Тот взвизгнул. - Отпусти меня немедленно, ты, сумасшедший! - Я сумасшедший? Может быть, это я решил подразнить тигра? - еще один шлепок, более сильный и еще один вскрик. - Может быть я возомнил себя защитником справедливости и едва не отбросил копыта в грязном переулке? - и еще один. Боже, он что, начинает входить во вкус? - Может быть это я рисовал скабрезные рисунки о своем друге? - взмах, удар, взмах, удар. Но Лео молчит, закусил губу. - Может быть, это я выгнал его посреди ночи, ничего не объяснив? - голос переходит в шепот, а рука замирает. - Мне было очень... Очень обидно, Леонардо. Ветер, колышущий одежду, солнце, опаляющее кожу, высота, заставляющая колотиться сердце. Ты делаешь шаг и летишь вниз, раскинув руки, как крылья. Несколько секунд бесконечной пьянящей свободы… Прыжок, который сейчас совершил Эцио, ни в какое сравнение ни шел ни с одним, что он совершал сотни раз ранее, шагая с крыш. Потому что шагнуть так, навстречу самому себе, было… Просто невозможно. - Мне было обидно, Леонардо, - повторяет он, не веря тому, что произносит вслух. Только сейчас он понимает, почему это все его так задело. Он злился не только на Леонардо. Он злился на самого себя. Что тогда, когда он увидел рисунок, выполненный его лучшим другом, он испытал не отвращение. Он испытал... Возбуждение. Интерес. И это чувство испугало его так, что он предпочел вбить его поглубже в землю, так, чтобы никто об этом не узнал. Но сейчас оно выкарабкалось и издевательски выплясывало в лунном свете, пройдя разноцветными лучами через венецианское стекло, между силуэтами двух мужчин. Да, он был поражен. Но он не хотел уходить… - Я не хотел уходить, Лео… Но ты меня отпустил. Эцио разжимает руки и встает, лившийся опоры художник падает на пол кулем. Ассасин просто перешагивает через него, с твердым намерением покинуть навсегда это проклятое место, которое открывает в нем грани, о которых он бы предпочел никогда не знать. Найдет себе нового шифровальщица, эка невидаль. И изобретателей сейчас, как грязи. - Эцио… - но голос того самого, величайшего, останавливает его через два шага, потому что он не принадлежит человеку. Это дьявол, который соблазняет сделать шаг и погрязнуть во грехе. Он не должен совершить этот прыжок… Потому что забраться обратно больше не получится - слишком глубок этот ад. Он стоит и не может пошевелиться, остановленный звуком собственного имени, словно путами. Стоит, будто привязанный к позорному столбу - вот-вот на спину упадет первая плеть… Он вздрагивает, когда вместо плети его спины касается рука. - Эцио… Прости меня. Что? - За что, Лео? За что именно тебя простить? - За… эээ… все? - Ну уж нет, так не пойдет. Все - это понятие растяжимое. Я хочу знать, что… - он оборачивается к художнику, но не успевает закончить фразу, потому что оказывается заключенным в крепкие объятия. Как долго они стоят так, Эцио не знает. В это время он просто летит в пропасть, раскинув руки, и наслаждается моментом бесконечного свободного падения, пока вокруг застыли все небесные светила… Он не знает, когда они пришли в движение, когда тело снова обрело контроль над собой. Или потеряло? Он ведь не хочет, чтобы руки скользили по чужой мужской груди, пытаясь добраться до кожи. До разгоряченной плоти. Или хочет? Чего он все таки хочет? Кого? - Знаешь, а с размером-то ты мне польстил… - Да? Сейчас и проверим… Эцио не помнит, как они добрались до кровати и как лишились одежды. Вот они стояли на другом конце комнаты, а вот уже все его вещи свалены в бесформенную кучу на полу. Он еще успевает подумать о том, что хорошо, что Леонардо отлично знает устройство своих изобретений, потому что быть пронзенным клинком в самый неподходящий момент - не самое удачное завершение подобного вечера. А еще художник очень хорошо знает устройство мужского тела, поэтому в момент, когда его губы касаются члена ассасина, Эцио ударяется о борт пресловутой телеги уже всем телом и стонет. Вот только не от боли, а от невероятного наслаждения, пронзающего каждый кусочек тела. Ведь такой невероятный, совершенный прыжок можно совершить, если очень сильно верить… Верить в того, кто тебе так сильно дорог. Тишину комнаты разбивают стоны, когда сдерживать в себе эмоции невыносимо. Когда грудь разрывается от переполняющей страсти. Когда такие невыносимо желанные губы касаются других, то кажется, что они слаще, чем лучшее тосканское вино. Когда такие знакомые умелые руки творца касаются кожи, и кажется, что они оставляют следы на теле воина, которые никогда не сойдут и все, весь город узнает о том, как двум бывшим друзьям и теперь любовникам было хорошо. Эцио не знает, когда вдруг все дошло до… контакта. Когда внезапно член сжало тугое кольцо чужой плоти. Когда Леонардо оказался сверху в безумном танце, в котором он управляет ассасином, словно марионеткой. Он и есть марионетка, потому что… В таком у него нет опыта. Он нежился в руках самых умелых шлюх, но даже тогда он все равно задавал тон всему действу. Но сейчас… Сейчас он отдался во власть того, кто был намного умнее и опытнее его самого. И когда он доходит до пика наслаждения, сознание отключается, отправляя его в сладкую блаженную тьму… ...Леонардо нашел Эцио стоящим на внутреннем балконе в одних штанах и рубашке, прислонившимся к периллам. На горизонте над крышами занимался рассвет. Ассасин выглядел по-домашнему помятым и несколько растерянным. - Доброе утро… - буквально выдавил из себя художник. Голос дал петуха, и вышел какой-то невнятный писк. Художник откашлялся и добавил недовольно: - Жду тебя внизу, завтрак готов… Аудиторе постоял еще немного, глядя на кружащих в небе чаек, а затем последовал предложению, спустившись вниз, в мастерскую. Там как всегда царил невероятный бардак - будто и не было этого месяца отсутствия, все, как и прежде, ничего не изменилось. На краю огромного стола стояли две тарелки с яичницей и грубо порезанным козьим сыром, а также две пивные кружки. Эцио заглянул в них и увидел молоко. Вся остальная часть стола была отдана под чертежи. - Ешь и слушай меня, - буквально приказал выпорхнувший из соседней комнаты с ворохом свитков в руках Леонардо. - Я тут набросал чертежи одной машины, которая позволит летать через весь город… Ты только представь - в пару присестов добраться до любой точки! А уж осада самой неприступной крепости окажется пустяковым делом… Главное только найти подходящую точку, чтобы с нее спуститься.. Вот, я тут набросал… Эцио не ест. Он наблюдает за увлеченно рассказывающем о своем изобретении гением и понимает, что все их мучения на тему того, как попасть во дворец дожей, окончены. Когда-нибудь они поговорят о том, что случилось ночью. А может, и не поговорят. Ассасин не может предсказать будущее. Эцио Аудиторе де Фиренце знает только одно - теперь, когда ему придется прыгать, он больше не будет колебаться. ______ *Requiescat in Pace - покойся с миром *cretino - кретин *idiota - идиот *spazzatura - херня *Homo praesumitur bonus donec probetur malus, et - человек предполагает а бог располагает *Buona Notte - Спокойной ночи *deficiente - придурок *ottuso - тупой