Infinity Love

      Лавли лежала на полу в студии и комкала очередной лист бумаги с неудачными скетчами. Отбросив его прочь, она вскинула руки к потолку. Пальцы были покрыты всевозможной краской: акварель, масло, акрил и гуашь. Казалось, что все ее запасы красовались на коже, напоминавшейся образец сюрреалистичной живописи. Растопырив пальцы, Джонс поворачивала ладони, пытаясь отыскать Нечто, что уплывало от нее уже целую неделю.       Несведущие люди сказали бы, что ей не хватало вдохновения, эфемерной Музы или окрыления, что вознесло ее к творческим чертогам. Однако это было не так. Каждая клеточка девушки была наполнена воодушевлением и предвкушением Прекрасного, а пальцы буквально дрожали от нехватки кисти или карандаша в руках. Лавли желала творить, но, как бы парадоксально не звучало, не могла.       Любая попытка нарисовать картину заканчивалась одинаково: скомканный лист, брошенный в стену. Джонс и думать не хотела, сколько перевела бумаги в тщетных попытках изобразить желаемое. Даже смена материалов не изменила исхода. Девушке казалось, что душа художника просто покинула ее тело. Застонав, Лавли уткнулась носом в ладони.       — Творческий кризис… чтоб его.       Минута свободного падения в собственных мыслях, и внезапно костяшек пальцев коснулось нечто мокрое и теплое. Осторожно убрав руки от лица, девушка увидела шоколадную мордочку с высунутым розовым языком. В темных глазах плескалось беспокойство, и Джонс поторопилась почесать келпи за ушком, отгоняя это чувство.       — Руби… — Лавли улыбнулась, когда пес лег рядом и положил голову ей на плечо. — Соскучился, малыш? — В ответ послышалось тихое скуление со стороны келпи, и девушке стало дико стыдно. — Прости, мой хороший. Я увлеклась рисованием и совсем позабыла, что попросила тебя не заходить пока.       Рубин лизнул щеку Джонс, отчего она тихо засмеялась. Все же она каждый день убеждалась, что келпи пришел в ее жизнь очень вовремя. Он стал для нее личным психотерапевтом, которому не нужны были слова или советы, чтобы помочь ей. Ему достаточно было быть рядом с Лавли и просто ее любить.       — Что делать будем? — Он обнял лапами шею и заглянул с интересом в лицо Лав. — Воскресенье. Анна к нам сегодня не придет. У нее же свидание с Томом, — Джонс улыбнулась, мысленно прикидывая время, — то есть должно начаться через пару часов. Итак, вопрос остается прежним. Что будем делать-то?       Рубин встал и подбежал к холсту, накрытого черной непроницаемой тканью. Приподнявшись на локтях, девушка приподняла одну бровь и скептично обратилась ко псу:       — Ты серьезно? Рисовать? Сейчас? — Руби активно завилял хвостом, случайно ударяя им по полу. — У меня творческий кризис, вообще-то. Ничего не выходит.       Послышался оглушительный лай, который не прекратился, пока Лавли не подошла к холсту. Она лишь тихо выдохнула и взялась за края материи, но стягивать ее она не торопилась. Келпи терпеливо сидел в ногах, с любопытством глядя на хозяйку.       Шелест ткани, и глазам Джонс предстала незаконченная картина, которая не выходила из ее головы довольно долго. А точнее лишь ее эскиз, и девушка все не могла решить, как закончить рисунок. Ни один материал не подходил творению, и Лавли искренне недоумевала. С такой проблемой она раньше не сталкивалась, и как преодолеть ее не понимала.       Выдохнув, она села по-турецки перед холстом, рассматривая мягкие линии под разным углом. Рубин рядом, казалось, копировал все действия девушки, и если бы она не была так занята, то непременно повеселилась от столь чудного поведения. Однако разум накладывал на эскиз всевозможные краски, и ни один из вариантов не удовлетворял Джонс в полной мере. То было слишком тускло, то акценты были не там, то вообще получалась настоящая вакханалия всевозможных цветов.       Тогда Лавли сняла холст и положила его на пол. Сев рядом, она коснулась плоской поверхности рукой, очерчивая пальцами тонкие линии. В тишине она наконец-то услышала тихий внутренний голос и, подорвавшись с места, нашла в шкафу необходимую коробку. К ее искреннему сожалению, она была пуста.       — Черт! Это несправедливо! Мне в конце концов пришло в голову, как закончить картину, а нужного материала нет, — Лавли взвыла от отчаяния, выдернув клок волос. — Черт, черт, черт.       Идти сейчас в ближайшую художественную лавку было неразумно хотя бы потому, что Джонс очень сильно боялась сбить слабую волну вдохновения, которая могла стихнуть, как только она выйдет за порог. Бросив взгляд на келпи, она почти жалела, что его нельзя было отправить в магазин.       — Хотя… — уголки губ слегка приподнялись, и девушка потянулась за телефоном на небольшой тумбочке, — есть у меня один человечек, — она быстро нашла номер и тыкнула на зеленую трубочку. — Привет, Харрисон. Пришло время платить, — зловеще сказала она, как древняя вампирша, жаждущая крови.       — Лавли, то, что я случайно разбил твоего садового гнома, не делает меня твои рабом, — парень удерживал плечом телефон, потому что одна рука была занята поводком, а другая — кепкой, которую он не успел водрузить на голову. — И я немного занят, чтобы бегать по каждому твоему звонку за прокладками или тампонами, — и быстро добавил, не давая девушке опомниться. — Понятия не имею о твоих предпочтениях.       Закатив глаза, Джонс беззвучно проматерилась.       — Готов поставить двадцатку, что ты сейчас во всех красках послала меня далеко, да-а-а-леко, — весело сказал он, беся девушку еще больше.       — Так, Харрисон, метнулся быстро в магазин по рисованию и купил мне коробку художественного угля. Я кину тебе сообщением, какой именно мне нужен, — если бы у Лавли был другой вариант, то она безусловно им воспользовалась, но такого не было. — Ты просто занесешь его мне и все. После ты свободен, словно птица, и я забываю про разбитого гнома. Окей?       — Да, я точно выиграл двадцатку. И что за скучное поручение, Лавли? Я думал, что ты захочешь отыграться на мне за любимого гномика, — Остерфилд рассмеялся, надев кепку козырьком назад и перехватывая телефон поудобнее.       — Та-а-ак, Остерфилд, это уже попахивает мазохизмом, — Джонс хмыкнула и села на пол рядом с Рубином, и он тут же положил голову ей на колено. — Если тебе так хочется разбираться в капельках на упаковке, материале и прочем, то… — она многозначительно протянула букву «о», как парень быстро прервал ее.       — Не-не. Я просто пошутил. Кидай смс, какой уголь тебе надо. Все! До скорого!       Харрисон быстро сбросил вызов, чтобы не нарваться на новые поручения, а Лавли заливисто рассмеялась. Парень действительно не сильно следил за языком, но он был до ужаса искренним. Джонс еще ни разу не уличила его во лжи, и Анабелль тоже подтвердила этот факт. Возможно, он просто был не способен лгать.       Глядя на холст на полу, она пыталась сохранить нужный настрой на работу, но он, как ни странно, совсем не планировал уходить. А потому совсем расслабившись, девушка задремала буквально на пару мгновений.       Проснулась Лавли от холодного и мокрого прикосновения к шее, которое было совсем не кстати.       — Руби, хватит меня облизывать… я тебе не мороженое… — сонно пробубнила она и, пытаясь избежать неприятного ощущения, отстранилась. Однако действие повторилось и капелька стекла по шее, теряясь в ключицах. — Руби! Хватит уже! — Наугад махнув рукой, Джонс от резкого движения упала на спину.       — Меня, конечно, бывали путали с другими людьми, но с собакой, — Харрисон протянул Лавли руку, помогая сесть, — впервые.       — Обращайся. Со мной твоя жизнь станет куда разнообразнее, — буркнула девушка, протерев глаза и убедившись, что Остерфилд не является плодом ее только что проснувшегося сознания.       — Это предложение? — он сел по-турецки напротив Лав и протянул ее пачку мороженого.       — Нет. Просто факт, — она придирчиво осмотрела упаковку и решила, что все же есть можно. — А по-другому разбудить ты меня, конечно, не мог?       — Конечно, — Остерфилд подмигнул, а Рубин обидчиво покосился на девушку. — И кажется, твой песик на тебя обиделся. Ничего. Сейчас поправим.       Лавли, приподняв одну бровь, с непониманием уставилась на Харрисона, который вдруг встал и вышел из студии. Послышались тихие переговоры, а спустя мгновение стаффбуль скромно зашла в комнату. Парень появился следом, держа в руке поводок.       — Тесса, знакомься Рубин. Рубин — Тесса. Надеюсь, вы подружитесь, а не разгромите дом Лавли, — судя по игривому тону Остерфилда, он надеялся все же на второй вариант. Келпи тут же покинул хозяйку, забыв про обиду, которая уступила новому чувству: любопытству. — Извини, что я с Тессой. Том просил выгулять ее, ведь он не успевал. Свидание с куколкой и все такое.       — Да в курсе я насчет свидания, — Лавли улыбнулась и попробовала наконец-то мороженое. Ее любимое — вишневое. — Ты хоть купил то, что я просила?       — Обижаешь, — он следил взглядом за собаками. Они совсем не проявляли агрессию друг к другу, а потому Харрисон расслабленно подошел обратно к Лавли. — Конечно, не купил. Просто так зашел к тебе, чтобы морожку занести. Ага.       — Спасибо, — Джонс кивнула, не обращая никакого внимания на иронию Остерфилда. Она просто наслаждалась подтаявшей сладостью, от которой просто невозможно было оторваться.       Тесса и Руби, казалось, совсем раззнакомились, и келпи отвел гостью к своему любимому месту в студии: к уголку, где лежали мягкие прямоугольные подушки. Как истинный джентльмен, он уступил даме лечь на эту груду, а сам устроился рядом. Казалось, они общались одними глазами и прекрасно друг друга понимали. В этот самый момент зарождалась новая крепкая дружба, которую никто не посмел бы разрушить.       — Держи, — Харрисон протянул коробку Лавли, и она с удивлением отметила, что он купил ровно то, что ей было необходимо. Ничего не перепутал. — Откуда такая срочность, художница? Горят дедлайны?       — Нет. Это не заказ. Это… — скомкав бумажку, она ловко забросила ее в небольшую мусорку у стены, — это просто для… собственного удовольствия.       Заметив в ответе небольшую паузу, Остерфилд внимательно взглянул на девушку. Джонс делала вид, что ее очень интересовало содержимое коробки, и старательно скрывала глаза от порой слишком проницательного парня. Он буквально буравил ее макушку, и наконец Лавли подняла голову, встречаясь с его серыми глазами.       — Ждешь свою двадцатку? — Харрисон отрицательно мотнул головой. — Кстати, сколько стоил это набор? — Лав повертела в руках коробочку с художественным углем, ожидая прямого ответа. — Я отдам тебе всю сумму.       — Нет необходимости.       — Я не хочу быть должницей, Харрисон, — с нажимом произнесла она, настаивая на своем. Доверять людям заново было очень трудно, и девушка даже не скрывала своего скептичного настроения. Если не Анабелль, она неизбежно спряталась бы ото всех в своей студии, пока не прошла вся боль, причиненная Даниелем. — Сколько?       — Давай так, — сдаваться парень также не хотел, притом ему пришла в голову невообразимо гениальная мысль, — ты позволяешь мне остаться в студии и наблюдать, как ты рисуешь, и мы в расчете. Идет?       Остерфилд протянул ей руку, снова бросая вызов. Ему было интересно, насколько далеко она готова зайти в своем упрямстве. Ей же не хотелось демонстрироваться страх и слабость, а потому она сжала его пальцы и резко встала.       — Идет. Но у меня пару условий. Ты не подходишь ко мне за работой. Не задаешь вопросы и не шумишь. Если хоть что-то нарушишь из этого небольшого списка, то выйдешь вон. Я понятно изъясняюсь? — Голос Лавли казался железным, словно во рту вместо языка был лист жести. Чуть ржавый и острый, от которой девушка могла сама пораниться при неосторожном движении.       — Это все? — с ухмылкой спросил он, когда она выдернула руку и отошла к холсту, по-прежнему лежавшего на полу.       — Почти, — чуть склонив голову, Джонс с шипением добавила: — Никаких фото.       Кивнув, он отошел в сторону. Искать лучшее место для наблюдений долго не пришлось. Пройдя к окну, Харрисон ловко запрыгнул на узкий подоконник, спиной касаясь прохладного стекла. Он был уверен, что сегодня увидел бы нечто новое и удивительное. И Остерфилд несомненно торжествовал по поводу своей маленькой победы. Знакомых художников в его кругу не было, а потому он решил воспользоваться шансом восполнить такой досадный пробел.       Джонс подняла холст и вернула его на стойку. Она знала в мельчайших деталях, как должна была выглядеть завершенная картина, и сейчас оставалось дело за малым: исполнение замысла. Найдя на полке наждачку, она принялась затачивать уголь, стараясь отвлечься от присутствия постороннего в студии.       В любой другой день Лавли вытолкала Харрисона за дверь, но сегодня она решила сделать исключение. Столь редкое и удивительное, что девушка сама поражалась своему внутреннему порыву. Возможно, она просто устала ощетиниваться при каждом человеке, нарушавшим ее личное пространство. Возможно, она просто хотела снова научиться доверять людям. А возможно, она просто нуждалась в другом человеке, как бы банально это не звучало.       Кончик угля коснулся полотна, и воцарилось колдовство, опутавшее пальцы Джонс. Ее вело, словно она попала в бушующее море во время шторма, и ей это нравилось. Отпустив себя, она позволила всем копившемся эмоциям выйти наружу. Лавли даже позабыла о том, что была не одна. Творение полностью поглотило ее и не отпускало до самого последнего, завершающего Всё, штриха. Картина была готова. И в ней была только она. Лавли Стефани Джонс. Без лжи, прикрас и высокомерия.       — Никогда не думал, что углем можно нарисовать такое, — Харрисон подошел к Лавли, исследуя творение, родившееся у него на глазах.       — Такое? — Девушка слишком тихо и хрипло задала свой вопрос, словно весь ее голос ушел в картину.       — Боюсь, я не подберу нужных слов, — выдохнул он, развернувшись к Джонс. Серьезный, без тени улыбки, он протянул раскрытую ладонь, в которую она вложила уголь. — Почему ты точила его наждачкой?       — Он очень хрупкий и как обычный карандаш его не заточить, — не задумываясь, Джонс запустила черные пальцы в светлые волосы и чуть их встряхнула. Она сама не верила тому, что получилось.       — Вот как… — Остерфилд поражал своей задумчивостью и вниманием к деталям. И пусть Лавли очень хотела знать, что он думал по поводу картины, она терпеливо ждала. Захочет, сам скажет.       Рубин и Тесса мирно спали в своем уголке, и им совсем не было дела до того, чем занимались их люди. В тишине Харрисон и Лавли простояли, пожалуй, целую вечность перед холстом. Никто не хотел нарушать умиротворение, захватившее их с головой. А Джонс с чувством полного удовлетворения сомкнула веки, в которые въелась сама картина, не выходившая из ее сознания.       В центре полотна спиной стояла девушка, не поворачивая головы. Грубые штрихи создавали иллюзию каменного изваяния, но поза выдавала жизнь в героине. Напряженные руки, согнутые в локтях, и волосы растрепанные невидимым ветром. Она определенно была живой. Упрямой, но живой. В пальцах просвечивались красные угли, искры от которых срывались вниз и разбивались о землю под ногами.       Лавли нравилась картина. Даже не так, она полюбила ее всем сердцем, словно мать свое новорожденное дитя. Открыв глаза, губы Джонс тронула усталая, но счастливая улыбка. Она наконец-то могла гордиться собой. Творческий кризис преодолен.       — Мне не кажется или, — Харрисон, не касаясь полотна, указал на лопатки нарисованной девушки, — здесь проступают отростки бывших крыльев?       — Не думала, что ты заметишь, — искренне ответила Лав, потирая виски. Она чувствовала подступающее истощение, но передохнуть сейчас она не могла или не хотела. — Но да. Ты прав. Возьми с полки пирожок.       Остерфилд даже ухом не повел, не акцентируя внимания на провокацию Лавли. Он давно сообразил, что это лишь защитная реакция. Теперь оставалось подождать, когда это поняла бы сама девушка.       — Я бы назвал эту картину «Возрождение феникса». Может не так оригинально, но зато неплохо раскрывает суть.       — Хорошее название.       — Серьезно? — Природная холодность серых глаз Харрисона уступила месту удивлению, которое трудно было подделать.       — Да, — коротко ответила Лав, забирая уголь из ладони парня. Она легко черканула в правом нижнем углу холста, оставляя свой фирменный знак.       — Это конец?       — Нет. Это только начало, — Джонс, зная, что уголь легко осыпается, решила тут же закрепить его. Потерять недельный труд было бы довольно обидно, а потому она принялась искать лак-фиксатив в своих запасах.       — Расскажешь? — Остерфилд так и стоял на одном месте, словно прирос ступнями к полу.       — Покажу, когда будут готовы остальные картины в серии, — сказала Лавли, возвращаясь с баллончиком в руках. — А теперь отойди. Мне нужно закрепить картину.       В мгновение ока парень отступил обратно к окну, наблюдая за отточенными годами движениями Джонс и ее дико сосредоточенным лицом. Некоторые пряди светлых волос были испачканы черной и совсем немного красной угольной пылью, ведь у девушки была привычка запускать пальцы в волосы, не заботясь об их чистоте. Харрисон считал это довольно забавным, и не прокомментировать он не мог.       — Ты сейчас похожа на трубочиста, Лавли.       — В смысле? — закрепив картину лаком, она развернулась к Остерфилду.       — Ты свои волосы видела? Ты словно только что из дымохода вылезла, — посмеиваясь, пояснил он.       Джонс закатила глаза, но выдохнула с облегчением. Прежний Харрисон с вечными подколами вернулся, а с таким парнем ей было гораздо проще иметь дело.       — Еще слово насчет моего вида…       — Кстати, хотел сказать, да все случая не представлялось. Что за срач у тебя в студии? — Широкая улыбка выдавала распрекрасное настроение Остерфилда, и Джонс молилась, чтобы вытерпеть это и не врезать ему прямо сейчас.       — Это называется творческий беспорядок. Лично для меня все здесь на своих местах, — Лавли поставила баллончик на пол и обвела руками комнату.       — И все эти бумажки? — издеваясь, спросил он и поднял один из комков.       — Да. Положи на место и никто не пострадает, — нервно хохотнула Лавли, медленно, словно змея, подходя к Хазу.       — Нет, — он озорно подмигнул и бросился наутек от девушки.       — Харрисон! Это неудачные рисунки! Не надо их смотреть! — она бегала за ним по своей студии, пока он разворачивал бумажку.       — Оу, — Остерфилд резко остановился, из-за чего Джонс, не рассчитав, врезалась в его спину. — И это ты называешь неудачным рисунком?       Девушка тактично промолчала, ведь именно так она и считала. Если не внутренний перфекционист, она никогда не добилась бы такого прогресса в рисовании. И когда для всех остальных этого было достаточно, Джонс шла вперед и оттачивала и без того довольно неплохие навыки. По-другому она не могла. Рисование — это ее жизнь. Без него, казалось, она перестанет дышать и тут же упадет замертво. И объяснять это ей виделось совсем бессмысленным, а потому Лавли продолжала молчать.       — Видимо, я слишком далек от искусства.       — Безусловно, — Лав вырвала рисунок из рук Хаза, скомкала и выкинула в мусорку.       — А как же из вежливости попытаться переубедить меня в обратном? — Лукаво улыбнувшись, он сунул руки в карманы джинс.       — Извини, не страдаю псевдовежливостью, — отбрила девушка, скользнув незаинтересованным взглядом по лицу Остерфилда. — Да и вообще, где было твое воспитание, когда…       Договорить Джонс не успела, потому что ее отвлек громкий рингтон на телефоне. Встрепенувшись, она кинулась к смартфону, торопясь ответить до того, как вокалист начал бы орать, подобно демону. Девушке не хотелось пугать Харрисона, а то вдруг его сердце не выдержало бы, и вот у нее студии труп. Такого счастья ей определенно не нужно было.       — Да?       — Лав, где Анни? — взволнованный голос Томаса заставил Лавли нахмуриться.       — В смысле? Разве она не с тобой? У вас же сейчас свидание, как никак.       Остерфилд, заинтересовавшись разговором, мигом оказался рядом с Джонс. Девушка перевела на громкую связь, чтобы парень тоже все хорошо слышал.       — Да-да. Свидание. Но Анни срочно вызвал доктор Рейн в ветклинику, и мы договорились, что я заберу ее оттуда. Да я только что вышел из клиники… — на заднем фоне послышался хлопок дверцей и ревущий звук мотора, — она уже ушла. И… я надеялся, что она у тебя. Доктор Рейн мне рассказал, что сегодня случился не очень приятный инцидент…       — Я поняла тебя, Том, но, — она прикусила губу, — Анни здесь нет. Со мной только Харрисон, Тесса и Руби, — Остерфилд быстро подтвердил слова девушки.       — Черт! — Вслед за этим последовал глухой удар, смутно напоминавший встречу лба с рулем. — Ты знаешь, где она может быть? Куда она уходит, когда ей грустно?       — Эм… есть одно место. На набережной Темзы. Я тебе кину местоположение на карте.       — Хорошо. И спасибо, Лав. Присмотри пока за Тессой вместе с Хазом, я потом заеду.       Холланд сбросил вызов, и Джонс тут же кинула сообщением возможное местоположение подруги.       — Как думаешь, что случилось? — спросил Остерфилд, замечая нервозность Лавли.       — Понятия не имею. Но надеюсь, Анна будет там, и Томас во всем разберется.       — Разберется. Даже не сомневайся, — Харрисон ободряюще похлопал Лавли по плечу. — Том не из тех, кто легко сдается. А теперь пошли грабить твой холодильник, я голоден как толпа дементоров.