***
Разувшись, Харрисон на носочках прошел по выученному вдоль и поперек коридору, заглядывая в студию. Он так часто приходил, что Лавли просто-напросто перестала закрывать дверь. Она училась заново доверять, и каждый ее шаг вперед безумно радовал Остерфилда. А прямо сейчас он не мог отказать себе в удовольствие тайно понаблюдать за девушкой, которая уже целую неделю была его. Джонс лежала на животе, лениво черкая карандашом по листу бумаги, а Рубин по-свойски положил голову и передние лапы ей на спину. Он так сладко дремал, что Лав совсем не двигалась, боясь ненароком его разбудить. И этот миг был столь прекрасен, что рушить его Хазу совсем не хотелось. — И долго ты так будешь пялиться на нас? — не поворачивая головы, спросила Лавли. Она лишь ткнула кончиком грифеля в центр листа, ломая его с тихим хрустом. — Я просто задумался, — сказал Харрисон, заходя наконец в студию. Он дошел до девушки и, поставив на пол два белых стаканчика, сел по-турецки слева от нее. — Вы так гармонично смотритесь вместе. — Боже, что я слышу. Харрисон, неужели это ревность? — Лавли повернула к нему голову, но распущенные волосы скрывали пол лица. — Нет. Просто факт, и кажется Руби совсем устал, что даже мое внезапное появление его не разбудило. — Не такое уж и внезапное, — Остерфилд скептично вскинул бровь, и Джонс поспешила объяснить. — Я запах кофе с другой улицы учуяла, так что я прекрасно знала, что ты идешь. — А если правду? — он пододвинул один из стаканчиков, который девушка молниеносно ухватила, с нескрываемым наслаждением вдыхая горький аромат жженных какао-бобов. Лав не стала отвечать, полностью сосредотачиваясь на обжигающем губы тепле и восхитительном вкусе. Хаз прекрасно изучил ее предпочтения, и каждый раз кофе, который он приносил, был просто изумителен. Пожалуй, лишь за это она могла продать душу, если Остерфилд был бы дьяволом, но он им не был. Определенно нет. Студия смотрелась весьма уютно, ведь со всех карнизов шторы были сняты, и солнечный свет без преград заполнял комнату. Было так светло, что каждую витающую в воздухе пылинку можно было рассмотреть невооруженным взглядом. Сияние напоминало пыльцу феи, будто здесь побывала сама Динь-Динь. Остерфилд лишь ухмыльнулся своим детским мыслям, но, глядя на Джонс, он был готов поклясться, что ее воздействие на него было уникальным, завораживающим, волшебным. — Я почти закончила третью картину в серии, — вдруг заговорила Лавли, поставив стаканчик перед собой. Она не выпускала его из рук, словно грела пальцы остатками кофейного напитка. — И именно тогда, когда я так близка к финалу, у меня не получается. — Сколько ты спишь, Лав? — Какое это имеет отношение к рисованию? Харрисон, ты же внимательно меня слушал?.. — Да, внимательно, — перебил ее Хаз, несколько теряя терпение. — Я перефразирую вопрос. Ты вообще спишь? — Хорошо-хорошо, подловил, — запустив руку в светлые волосы, Джонс их чуть взлохматила, обреченно застонав. — Не сплю. Дня два, почти три. — Боги, — всплеснув руками, Остерфилд завалился на спину. — Какие же художники сложные. У всех есть такая склонность к саморазрушению, или ты одна такая особенная? Усмехнувшись, Лавли перевернулась на спину, приобнимая Рубина. Тот и не думал даже ухом повести, слишком крепко спал, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Девушка же, мягко массируя рыжую с подпалом шерсть на затылке, смотрела в потолок, не торопясь с ответом. Харрисон не давил и ничего не требовал. Его молчание оказало на Джонс совершенно противоположный эффект, и вскоре она медленно с расстановкой заговорила: — Я не особенная. Такие муки свойственны совершенно всем творческим людям, не только художникам, но и писателям, музыкантам, дизайнерам, архитекторам и еще многим другим. Не всегда сложно начать работу, порой сложнее оказывается ее закончить. А сон, — Лав сделала небольшую паузу, чтобы перевести дух, и Хаз даже и не думал встревать в ее импровизированный монолог, — это временное состояние. Рано или поздно усталость станет сильнее внутренних терзаний, и меня просто вырубит. — Так значит это для тебя всего лишь обыденность, — не спрашивая, произнес он. — А родители тебя не ругают за столь безрассудное отношение к собственному здоровью? — Нет, потому что у меня их нет. И уже давно, — отстраненно ответила Лавли, заставляя Харрисона удивленно посмотреть на нее. — Мне стоило догадаться, — хлопнув себя по лбу, Остерфилд перекатился на бок. — Я приходил к тебе в разное время и никого, кроме тебя, не заставал, — он протянул руку и совсем слабо коснулся плеча Джонс, призывая повернуться к нему. — Расскажешь? — Да, почему нет? Особой тайны здесь нет, — Лавли, не моргая, принялась сухо рассказывать о родителях, словно зачитывала факты из учебника по истории. — Мама умерла при родах, так что для меня она скорее незнакомка из семейного альбома. А папа, — сквозь ледяную корку пробилось немного тепла, а карие глаза подернула слабая пелена слез. — Папа погиб на стройке. Несчастный случай. Крепление крана не выдержало, и оно рухнуло вместе с бетонной плитой на него. Мне тогда было двенадцать, но тот день для меня как в тумане. Я не помню, как об этом сообщили в школу. Не помню, как оказалась дома, но в моем мозгу навсегда отпечатался приезд бабушки и дедушки. Их печальные глаза… — Джонс резко замолчала, и Харрисон осторожно взял ее за руку, ободряюще поглаживая костяшки большим пальцем. — Они потеряли сына, а я папу. И в тот день мы словно мысленно договорились помогать друг другу справиться с этим. Они стали для меня самыми дорогими людьми в моей жизни и… предупреждая твой вопрос. Нет, они не ругали меня за безрассудное отношение к своему здоровью. Я, знаете ли, не палилась перед ними, — она натянуто улыбнулась, и Хаз, не сдержав порыва, прикоснулся пальцами к ее губам. — Лавли, не надо улыбаться. Нет необходимости прятать свои истинные чувства за маской притворства. — Ты не понимаешь. Если я сниму эту маску, то я расплачусь и… — Плачь. Я готов подставить тебе свое плечо. Бей, кусай, царапай — все что угодно. Только не держи в себе. Боль имеет свойство накапливаться, и, кто знает, что будет, когда она прорвется через последние баррикады. Но я не позволю ей сломать тебя, — Остерфилд подтянул девушку ближе и обнял ее вместе с Рубином. — Харрисон, ты понимаешь, что просишь? — Заглядывая в серые глаза, спросила Джонс. — Это… слишком лично, интимно и… —… и для этого нужно безусловное доверие. Я знаю, но у меня такое ощущение, что момент более чем подходящий и… — Харрисон запнулся, и Лавли снова заметила его волнение. Он всегда так прекрасно себя контролирующий, сдавал позиции рядом с ней, — ты можешь выплеснуть все, что сидит внутри. Хочешь, я буду молчать? Хочешь, я буду говорить без остановки? Хочешь, я уйду если так будет лучше… — Нет, не уходи, — Руби все же проснулся и, решив, что спать в таком шуме ему сложно, быстренько покинул студию. Лав немедленно подалась ближе к Хазу, полностью утопая в его объятиях. — Я… просто… мы можем просто вот так полежать? — Конечно, сколько пожелаешь, — поглаживая по спине, он следил за каждой промелькнувшей эмоцией Лавли, которая, прикрыв глаза, все еще силилась взять свои чувства под жесткий контроль. Улыбнувшись, Харрисон мягко поцеловал кончик носа и прошептал: — Отпусти себя. Два простых слова сработали подобно катализатору, и Джонс расплакалась, как не делала уже много лет. Она ничего не говорила, лишь всхлипывала и жалась теснее к Харрисону, словно маленький огонек к свече. А ему не нужны были слова, он прекрасно понимал девушку без них. «Я скучаю по папе». «Мне так не хватает мамы». «Предатель-Даниель. Нельзя было ему верить». «Больно». «Одиноко». «Страшно». — Не бойся, — оперевшись подбородком на макушку Лавли, Остерфилд дал ей возможность уткнуться в шею, заливая ее слезами. — Я сейчас с тобой, и не позволю ничему плохому с тобой случиться. — У нас был уговор: без громких слов, — сквозь слезы выдавила из себя Джонс. — Так я тихо повторю, — серьезно сказал он и шепотом произнес: — Я сейчас с тобой, и не позволю ничему плохому с тобой случиться. И посреди этой бури улыбка Лав, искренняя улыбка, показалась Хазу самым настоящим солнцем, разгоняющее самые тяжелые и мрачные тучи.***
— Если ты забыл наш подарок, Харрисон, я тебя четвертую, — грозно возвестила Джонс, нахмурив брови. — Лав, ты такая сексуальная, когда злишься, — игриво подвигал бровями Остерфилд, придерживая девушку за талию, а свободной рукой принялся стучать в дверь. — Когда я злюсь, я просто зло во плоти, пожирающее таких, как ты, на завтрак. Не испытывай мое терпение, — еще немного и волосы Лавли превратились бы в белых змей, и каждая из них непременно вцепилась в лицо и шею парня. Причиной ярости стал испорченный альбом с рисунками, на который по нелепой случайности Харрисон разлил чашку кофе. Джонс просто рвала и метала, а парень даже не пытался ее успокоить, ведь он был слишком занят, бегая от нее по всему дому. — Да-да. Я все взял, только не устраивай мне такой второй марш-бросок с препятствиями, ладно? — Хаз чмокнул ее в висок, на что Лав только надулась. Усмехнувшись, он перевел взгляд на открывшуюся дверь, за которой уже стоял Томас. — С каких это пор ты стучишь в дверь вместо того, чтобы без предупреждения ввалиться в мой дом? — напустив строгий вид, спросил он, запуская пару вовнутрь. — С тех самых, как к тебе переехала куколка. Вдруг я не вовремя и… — Хэй! Мы сами вас пригласили, — поспешно добавил Холланд, чуть смутившись. — Мало ли. Всякое бывает, — многозначительно посмотрел на друга Харрисон, подмигивая, за что получил подзатыльник от Лавли. — А кто-то сегодня не в духе, — пропел Томас, подозрительно щурясь. — Лучше помалкивай, пока и тебе не досталось. Мне нужна моя Анна, — мигом разувшись, она заозиралась в поисках своей подруги. — Где она? Холланд только махнул рукой на лестницу, ведущую на второй этаж, как Лавли мигом исчезла, словно у нее в кармане был припасен портативный телепорт. Потирая затылок, Остерфилд лишь пожал плечами и пошел вслед за другом на кухню. — А чем так вкусно пахнет? — блаженно прикрыв глаза и жадно втягивая в легкие чудный аромат, спросил Хаз. — Рыбой в лимонном соке с гарниром из овощей, — без запинки произнес Томас и гордо добавил: — Анни, готовила. Специально для празднования переезда. — Я впечатлен, — искренне сказал Харрисон, уже собираясь открыть духовку, как получил по рукам. — Эй! Ты чего?! — Руки прочь от рыбы. Вы пойманы с поличным, мистер Остерфилд. Вы имеете право хранить молчание, или сказанное может быть использовано против вас, — подняв руку, Холланд выставил указательный палец вперед, подражая условному пистолету. — Без резких движений, — он озорно подмигнул, а Харрисон лишь скрестил руки на груди и обидчиво произнес: — Я думал, мы — друзья, а ты взял и предал нашу священную дружбу. Мое сердце разбито, и я не знаю, как мне теперь жить с этим. — Мистер, я с преступниками не дружу и даже не пытайтесь надавить на жалость. У вас ничего не выйдет. — Это мы еще посмотрим, — Хаз смахнул невидимые слезы, еле держась, чтобы не рассмеяться. Так их и застали девушки на кухне: один с наведенной на друга рукой-пистолетом, а второй молча давившейся от смеха. Лавли переглянулась с Анабелль и, закатив глаза, оттащила Харрисона к дивану. Она уже хотела вернуться к подруге, но у парня были свои на то планы. Ловко обхватив за талию, он потянул Джонс на себя, усаживая на колени. — Ты совсем сдурел! — взвилась Лав, почти попадая локтем в нос. — Нет. Ты будешь следить за мной, чтобы я не напал на беззащитную рыбу в лимонном соке. Покрутив пальцем у виска, Лавли съехала на обивку дивана и закинула ноги на подлокотник. Харрисон недоуменно следил за ней, как вдруг она положила голову на ноги. — Только попробуй дернуться, — устало сказала она, закрывая глаза. — Я еще не совсем простила тебя за испорченный альбом. — О-о, так я отрабатываю натурой, — вскинув бровь, произнес Остерфилд, заботливо убирая волосы с лица Джонс. — Ой, дошутишься, Харрисон, — Лавли накрыла глаза рукой, совсем расслабляясь. Парень только фыркнул, но сидел смирно. Меньше всего ему хотелось лишать малой толики сна, которая выпала ей на этой неделе. Остерфилд чувствовал, что она готовила нечто восхитительное и грандиозное, да только Джонс молчала и не давала не единой подсказки. Запрокинув голову на спинку дивана, Хаз почти потонул в своих мыслях, пока до него не донеслись оживленные голоса Анабелль и Томаса. — Мари, ты ведешь себя некрасиво, — недовольно произнесла Блейк, взяв со стула строптивую кошку. — С каких пор ты царапаешься? А? — С самого переезда, — буркнул Холланд, закатывая рукава худи и демонстрируя множество полос от запястья и до самого локтя. — Она меня не любит и вряд ли это изменится. Анабелль взглянула в глаза Аквамарин, но та только по-кошачьи фыркнула и недовольно дернула хвостом. Выдохнув, девушка подставила оголенное предплечье сфинксу, уверенно говоря: — Тогда ты должна и меня поцарапать, Аквамарин. Томми — мой выбор, а раз ты его не одобряешь, то все твое негодование должно сыпаться на меня, а не на него. Кошка жалобно мяукнула и лизнула кожу на запястье. Блейк закрыла глаза, но рука так и не взметнулась к голове Аквамарин, чтобы погладить ее. Девушка по-настоящему расстроилась, и это не нравилось ни Томасу, ни Мари. Но стоило им взглянуть друг на друга, как между воздух между ними наполнился напряжением, словно от электричества. Нет, они еще не готовы были принять сложившуюся ситуацию с их проживанием в одном доме. — Простыми царапинами меня не напугать, — сказал Холланд, не моргая. — И, Анни, даже не думай о возвращении домой. Нам просто нужно время, и холодная война скоро сама прекратится. Даже не сомневайся. — Надеюсь, милый, — Анабелль выпустила сфинкса из рук, и она тут же, выказывая походкой все свое недовольство, покинула комнату. — Вы оба мне очень дороги, и мне не хотелось, чтобы вы враждовали. — Мне тоже, малышка, мне тоже, — выдохнул Томас, запустив пятерню в растрепанные волосы. — Кстати, где Тесса? Переглянувшись, Блейк и Холланд, не сговариваясь, вылетели во внутренний двор и застали самую настоящую идиллию. Аквамарин скромно лежала рядом с Тессой, которая по-матерински накрыла ее лапой, словно защищая. Застыв на месте, пара затихла, боясь спугнуть момент, и тогда до их ушей донеслось тихое, но довольное мурчание. — И все же это безумное лысое создание не взлюбило только меня, — подвел итог Томас, первый отошедший от шока. — Но почему? Я не понимаю, — честно сказала Анабелль, растерянно глядя то на подружившихся животных, то на парня. — Ревность. Что же еще? Она просто не хочет тебя делить ни с кем, особенно со мной. Блейк понуро опустила голову, и Холланд мгновенно прижал ее к себе. Поцеловав в макушку, он взял девушку за руку и повел обратно в дом. Все-таки у них в гостях был вечно голодный Остерфилд, а это значило, что оставлять его без присмотра надолго было нельзя. — Это просто невероятно, волшебно, изумительно и… я говорил невероятно? — Сидя за столом, трещал довольный Харрисон, смущая Анабелль все больше и больше. — Ты уже говорил все это и не один раз, — хохотнул Томас, подмигивая всем присутствующим. — Хотя я с тобой согласен на все сто. — Тише, мальчики. Сбавьте обороты, а то Анна скоро сгорит от смущения, — произнесла Лавли, махнув вилкой в сторону Блейк. Кончики ушей так покраснели, что почти слились с рыжими волосами. Остерфилд уже было открыл рот, чтобы что-то сказать, но его опередил Томас: — Малышка, ты такая милая, — он нежно поцеловал ее в щеку, заставляя покраснеть еще больше. — Анни, ну чего ты? Здесь же все свои… — Извините, просто вы все меня так засмущали, — Анабелль скромно улыбнулась и встала из-за стола. — Я пойду освежусь. — Ладно, — Томас проводил ее внимательным взглядом, задумавшись о том, что ее кожа буквально горела, когда он поцеловал щеку. Мгновение — и он обнаружил на себе две пары безумно любопытных глаз, заставивших его пока отложить эти мысли. — Мы чего-то не знаем? — спросила Лав, подвигаясь ближе к Холланду. Харрисон же подался вперед, понижая голос до шепота: — Ваши отношения вышли на новый уровень, и поэтому куколка себя так странно ведет? — Что?! — вскрикнул Томас, но, одумавшись, прокашлялся и спокойно заговорил. — Нет. Это не то, что вы думаете. Я, если честно, сам не понимаю, что сейчас произошло. — Так у вас было что-то или нет? — сузив глаза, продолжила допрос Джонс. Сцепив пальцы в замок, Холланд серьезно посмотрел на девушку. — Извини, конечно, Лавли, но это лишь между мной и Анни, а вас это никоим образом не касается. Не моргая, Лав давяще смотрела в глаза Томаса и, заметив в них искренность и серьезность, удовлетворенно кивнула. Харрисон странно взглянул на девушку и, тихо выдохнув, слабо наступил ей на ногу, привлекая к себе внимание. — Нам пора, — он засобирался уходить, подталкивая Лавли к входной двери, как вернулась Анабелль. — Подождите, а… — Блейк казалось совсем сбитой с толку, глядя на сборы в прихожей. — Извини, куколка, что вот так бросаем, но нам пора. У Лав горят дедлайны, а я обещал ей помочь. Даю слово, что в следующий раз мы проведем с вами весь вечер. — Ладно. Да я все понимаю, — она тепло улыбнулась, отчего в сердце Остерфилда заныло, ведь он так нагло врал ей прямо в глаза. — Смотрите мне, чтобы в следующий раз без неожиданных побегов, — предупредил Томас, а Лавли молча стояла в прихожей, избегая смотреть кому-либо в глаза. — Да-да, — поспешил уверить их Хаз, утягивая Джонс на улицу. — Слово Харрисона Остерфилда, — он махнул рукой на прощание и уверенно повел девушку вверх по улице. Улыбка немедленно слетела с его лица, словно плохо приклеенная маска, а пальцы сильнее сжали ладонь Лавли. Она чувствовала недовольство Харрисона, но вслух он ничего ей не сказал. Молчание тяготило, и с каждой минутой Джонс становилось все больше и больше не по себе. Даже шаги казались слишком тихими, и Лав не выдержала. — Лучше ты на меня накричал бы, — сказал она, дивясь, как глухо прозвучал голос, несмотря на всеобщую тишину. — Зачем? Чтобы окончательно тебя уничтожить? Тогда я должен тебя разочаровать, я не собираюсь выступать твоим палачом, — не оборачиваясь, ответил он, устало выдыхая. — Я не это имела ввиду… — А кажется, что именно это, — сказал, как отрезал, Харрисон. — И я знаю, понимаю, тебе трудно довериться людям заново, но ты можешь хотя бы верить выбору своей лучшей подруги? — Я верю, просто я волнуюсь за Анну, — легко слетело признание с губ Лавли, которая мысленно лишь поразилась, как Харрисону удавалось вытягивать всех ее внутренних демонов. Одного за другим. — Я не хочу, чтобы ей было так же больно. — Ты же понимаешь, что Том не Даниель? — От имени бывшего парня Джонс дернулась, и Остерфилд, остановившись, развернулся к ней. — Я не буду лгать, что у куколки и Тома все всегда будет прекрасно. Нет. Я не могу этого знать, но я дружу с Ти с самого детства и… — Харрисон умолк, давая переварить девушке сказанное, — он никогда так не поступит. Слишком честный, чтобы иметь отношения сразу с двумя девушками. Да, он не идеален. Да, он просто человек со своими слабостями и проблемами. Да, они могут поругаться или даже расстаться. Ну, чисто теоретически, но какое право мы имеем вмешиваться в их отношения. Даже если мы хотим уберечь их от боли, кто сказал, что так будет лучше? Благими намерениями… —…вымощена дорога в ад, — шепотом продолжила фразу Лавли, опустив голову, но Харрисон уверенно словил пальцами ее подбородок, вынуждая посмотреть в чертовски серьезные серые глаза. — Отпусти. — Нет. Только не сейчас, Лав. Не сейчас, — выдохнул он в ее губы, через мгновение целуя так сладостно, нежно и успокаивающе, что сердце Лав принялось отбивать ирландскую джигу. Джонс не оттолкнула его, а наоборот впервые ответила на поцелуй, ставший ее спасительным глотком. Остерфилд ласкал пальцами скулы, шею Лавли, словно зажигая заново жизнь, возвращая девушку из долгого сна. Хаз провел языком по нижней губе, призывая Лав приоткрыть рот. Но какого было его удивление, когда Лавли, перехватив инициативу, первая углубила поцелуй. Распахнув глаза, он смотрел на нее и не верил в происходящее. Словно он был в пустыне и словил очень правдоподобный, но все же мираж. Но последующее за страстным французским лишило Харрисона всякого рассудка. — Ты зайдешь ко мне, Хаз? — Он прекрасно понимал для чего его звала Лав, и он был бы безумцем, если бы отверг предложение, будоражащее его кровь. Разум Харрисона потонул в поцелуе, и он не хотел притворяться, что вовсе не желал большего. Желал так же сильно, как и девушка напротив, и потому с его губ сорвалось уверенное «да».