Железо и пепел

Боль. Это всё, что чувствует Тор, едва пальцы Таноса смыкаются на горле Локи. Страшная, мучительная боль пронзает его, словно копьё асгардского стражника, и заставляет изо всех сил вцепиться зубами в стиснувший челюсти металл, чтобы хоть ненадолго её успокоить. — В вечной преданности? — чеканя слова, с расстановкой переспрашивает титан, подхватывая с лёгкостью напряжённое тело своего пленника и поднимая его в воздух. Тишина расстилается по руинам корабля, когда он сжимает пальцы сильнее и сдавленный хрип вырывается изо рта Локи. Все молчат. Все, кроме Таноса. Тот что-то продолжает говорить, свободно и самоуверенно, с издёвкой в голосе, но Тор почти не слышит его. Боль заглушает все звуки вокруг, и оттого сам он, Тор, может лишь едва слышно застонать. Металлический намордник впивается ему в щёки, в скулы — и сдавливает их с нечеловеческой силой. Но боль от его прикосновения не беспокоит Тора: куда сильнее боль и ужас в сердце, которое, кажется, вот-вот вырвется из зажатой металлом груди и разорвётся на тысячи обрывков. Отсюда, глядя снизу вверх, он видит всё. Всё и сразу, но больше всего — тонкий профиль брата и его скрюченные пальцы, которыми он пытается отодрать от своей шеи грубую руку Таноса. Глаза Локи широко раскрыты, и в них нет ни ненависти, ни злобы — на мгновение Тор этому даже удивляется — а лишь насмешливое сожаление. — Богом… тебе. — хрипит он, и его брат в отчаянии делает рывок, пытаясь выбраться из-под сковывающей его груды металлолома, но лишь теснее погружаясь в него и заглушая слова Локи бессильным стоном, — никогда… — Локи качает головой, насколько вообще может это сделать, и неровная ухмылка пляшет на его перекошенных губах, — не стать… Он выплёвывает эти слова прямо в лицо Таносу, в его отвратительно самодовольное фиолетовое лицо, и тот в порыве ярости стискивает его горло сильнее, ещё сильнее, до хруста, который словно гром оглушает Тора и накрывает его волной безумного ужаса. Но дело уже завершено — и тело Локи, в последний раз приподнятое над землёй, падает на пол перед неподвижным Тором, обмякшее и ослабевшее. Локи не движется, и Тор замечает это уголком глаза, прежде чем осознаёт, что это означает. И тогда истошный, сокрушающий, отчаянный рёв вырывается из его груди, рёв боли, рёв страха и ненависти — всех эмоций, вмиг слившихся в одну неостановимую волну…, но намордник корёжит рот, врезаясь в кожу и позволяя лишь паре пронзительных звуков вырваться на волю. А Танос со своими прислужниками вдруг делает шаг назад, и синий вихрь, разлившийся в воздухе от одного из камней, скрывает их разом, оставляя Тора наедине с неподвижным телом брата. И вот тогда, когда Танос исчезает, пропадает и его сила, и железо, сковывающее до этого момента движения Тора, рассыпается со звоном по полу. Тор даёт волю крику, и тот сбивает его с ног ударной волной, оставляя лишь немного сил —ровно столько, сколько нужно, чтобы подползти к лежащему без движения Локи. У него спокойное лицо. Его правильные, аристократичные черты не искривлены уродливостью смерти, и всё та же чуть насмешливая улыбка лежит на его губах. Тор подползает, обессилев, и голова его падает Локи на грудь, будто он пытается — тщетно — услышать слабое биение сердца под доспехами. Но ничего не слышно. Тор тянется к руке брата, перехватывает тонкое запястье, но пульса нет, как нет и стука сердца. Вой раненого зверя рвётся изо рта, когда Тор прижимает к груди эту руку и чуть не плачет. Последняя надежда вспыхивает в его душе, когда он, оказываясь рядом, долгим прикосновением приникает к губам брата, словно надеясь вдохнуть в его тело жизнь, исправить непоправимое искусственным дыханием. Тор сливается с ним губами, и слёзы текут по его грязной окровавленной щетинистой щеке. Всё впустую, и воздух, которым он наполняет чужой рот, испаряется тут же, не помогая ничем. У Локи холодные губы. Тор покрывает их мелкими, торопливыми, неуклюжими поцелуями, всё ещё не веря, что брат мёртв и не желая даже на мгновение это признать. Но тщетно он пытается согреть эти сухие, полуоткрытые губы, замершие навеки в недосказанной усмешке. Тор целует его, забывая вытирать слёзы, и они катятся, катятся вниз, падая на лицо Локи и застывая тут же крупными каплями. Он обхватывает его голову, подбирает рассыпавшиеся волосы цвета воронова крыла, прижимает её к груди, всё ещё не уставая прижиматься своими губами к его, но пальцы его уже леденеют, и Тор обжигается о них, случайно коснувшись. Не понимая, что делает, он обнимает Локи, крепко-крепко, как ещё совсем недавно, на корабле, когда брат —в кои-то веки — оказался тут, рядом с ним. Теперь он тоже тут — только уже навсегда. Локи тут, с ним, и он, Тор, его не бросит. Он плачет теперь без стеснения, потому что никого нет рядом, и даже Хеймдалл затих, выпустив последний вздох. Тор судорожно гладит холодный влажный лоб брата, целует его и снова гладит, словно тот всего-навсего уснул и его надо убаюкать. Он кладёт кончики пальцев ему на веки и тихо опускает их, закрывая навсегда остекленевшие глаза. Пожалуйста, думает Тор, очнись. Пускай это будет очередной твой фокус, я всё прощу и всё пойму, только пожалуйста, очнись и улыбнись, как бывало, словно говоря всем: смотрите-ка, я снова выжил! Но Локи молчит, и страшный, горький вкус пепла под языком ошарашивает Тора, наконец донося до него известие о том, что брат мёртв. Он захлёбывается этим пеплом, мешая его со слезами, и задыхается, не отпуская тело Локи и покрывая его холодное лицо отметинами падающих слёз. Всё кончено. И когда яростный сиреневый вихрь взрыва накрывает их, Тор прижимается к трупу брата всем телом, как в старые добрые времена. Только теперь это в последний раз.