Причины бледности Владимира Ленского

Владимир босиком идёт по тёмной комнате. Настороженно он поднимает голову от малейшего шороха и тут же готов броситься обратно в постель. Внутри всё холодеет с каждым шагом. Идёт Ленский невероятно медленно, то и дело опираясь на стену или шкаф. Дышит с трудом, сердце колотится где-то в горле. Владимир протягивает руку и, тут же почувствовав под пальцами тяжелый плотный шелк, с новой силой подступает к своей цели. Руки дрожат, невероятно хочется пить. Юноша плавным движением тянет ткань в сторону и стремительно закрывает глаза от утреннего света. За окном роща, причудливые узоры листьев, щебет птиц и тихий шум реки. Но Владимир в опаске закрывает шторы и поспешно возвращается в кровать. Закутывается в одеяло, чтобы не мёрзли плечи, и закрывает глаза. Ждёт. Он почти привык к этому. Со дня дуэли прошли недели, если не месяцы, и до сих пор поверить в правоту своих действий Владимиру было сложно. Но действия являлись верными, единственно верными. Самым явным началом всего, что происходило, стала именно дуэль. В тот день Евгений был хмурый и раздражённый до невозможности. Вертел револьвер в пальцах, прогуливался, отмеряя шаги, ругал кого-то и в глаза Ленскому старался не смотреть. Когда же дело дошло до самого поединка, Онегин стрелял первым. Пуля задела плечо поэта и тот, согнувшись, повалился на снег. Евгений сорвался с места, быстрым шагом подлетая сначала к своему секунданту, затем к чужому и, сказав им по паре слов, опустился на колени к Владимиру. Тот, тяжело дыша, поднял было свой револьвер, но Евгений без особых усилий забрал и его. — Вы меня слышите? — тихо и взволнованно спросил Онегин, про себя пугаясь бледности друга. Владимир кивнул, безуспешно пытаясь подняться. Евгений вынес его с поля буквально на руках, заранее предупредив держаться крепче. Ленский и держался за ткань чужого камзола и тихо дышал, чувствуя, как беспокойно бьётся сердце Онегина. Даже сев в повозку, Евгений не выпустил поэта из рук и, лишь гневно приказал ехать к поместью Ленского. Тот же был испуган, взволнован, истощён и всячески искал любой защиты, и нашёл. Всё, что требовалось, Онегин мог предложить: уют, успокоение, тишина. Он виновато гладил юношу по волосам, шепча что-то, что Ленский почти не слышал, укрывал его, извинялся, и-таки немного успокоил Владимира. Прошло несколько дней с того момента, и Ленский не вставал с постели. Евгений от него почти не отходил, постоянно держа поэта за руку. Но, когда тот попытался подняться, чтобы зажечь свечи, Онегин мгновенно остановил его. — Вы больны, друг мой, — сказал он холодно и строго, — так соизвольте быть покорным. И Владимиру не оставалось ничего, кроме как согласиться. Постепенно дом пустел, и Ленский даже не понимал (или не помнил), как это произошло. Одно лишь было неизменно - Евгений. Евгений навещал его изо дня в день. Почувствовав вдруг невероятный прилив сил, Владимир выбежал в коридор, чтобы поздороваться, но Онегин, который бы обычно зашёл в комнату и расцеловал друга в обе щеки, остановил его пронзительным надменным взглядом: — Я, помнится, сказал вам лежать в постели, — нетерпимо произнёс он, снимая плащ, — Так будьте добры, не ведите себя, как мальчишка, — он совершенно серьёзно посмотрел в глаза Ленскому и продолжил тише, — Иль вы не цените моих стараний? Вы не желаете слушать меня? Вы считаете себя умнее? Хорошо, если хотите, я уйду. — Нет! — Владимир в ужасе схватил рукав чужого камзола, — Нет, прошу вас, Евгений! Выговорить он больше ничего не мог. Только завороженно смотрел Онегину в глаза, лепеча что-то бессвязное. В горле пересохло, плечо снова заныло. Губы Евгения тронула еле заметная усмешка: — Вам должно быть стыдно, друг мой, — он качнул головой и прошел вглубь дома, — несказанно стыдно. Ленский поспешил за ним. Теперь жизнь Владимира зависела лишь от того, в который час появится его сосед. *** Тихо горят свечи. Кроме них, гостиную не освещает больше ничего. Евгений сидит в кресле, своенравно закинув ногу на ногу, и лениво перелистывает страницы какой-то книжки. На груди у него лежит Ленский, прикрывший глаза, будто бы расстроенный. Его бьёт колючая дрожь, что-то больно стучит из-под рёбер. Он беспомощен и бледен. Тёплая рука Онегина почти невесомо касается его волос, щёк, шеи, и Ленский понимает, как близко от смерти он был. Мысли противным зудом отдаются в плечо, разум постепенно забывает всё, что помнить не нужно. Больно? Нет. Страшно. Евгений ласково убирает тёмные кудри с лица Владимира и мягко смахивает пальцем чужие слёзы: — Ну-ну, не плачь, mon amour. Не отворачиваясь от книги, лишь краем глаза замечая слабый румянец Владимира. Ленский босой, в одной рубахе лежит, сжавшись, и лишь рука Евгения его держит. Чуть помедлив из-за нерешительности, Владимир неловко приподнимается на здоровой руке и поспешно целует Онегина в щёку. И тут же ложится обратно, стараясь во что бы то ни стало не встретиться взглядом с Евгением. Тот произносит едва слышное: — Мальчишка… И Ленский выдыхает. Сердце больше не бьёт под рёбра. О чём он только думал? Евгений никогда не мог навредить ему. Евгений - безопасный. Евгений - хороший. * * * Владимир стоит у окна и увлеченно смотрит в небо. Светло-серые облака плывут медленно и протяжно, солнце колеблется. Владимир чувствует, как чужие руки заботливо касаются его талии. — О чём задумался, милый? — теплый шепот на ухо. Ленский улыбается. Он счастлив. Владимир, не спеша, поворачивается, вновь прикрывая глаза от лёгкого поцелуя в макушку, и влюблённо прижимается к Онегину. Если всё, что нужно, чтобы быть счастливым - это считать себя больным, то Ленский будет счастлив хоть тысячи раз. Он любит Евгения и знает, что никогда не признается себе в своей здравости.