Отец, сын, святой дух

Хьюго положил огромную по сравнению с тщедушным тельцем голову на тетрадный лист. Тот пах пластиком и сахаром, такой вторженец из внешнего мира. Комната у мальчика была из дерева. Он устало протёр кулачками глаза, кашлянул, один раз, но так, что измученную глотку обожгло огнём, и всхлипнул. Хьюго только что выбрался обратно, прочь с грустных глаз Толстого Господина; тот обещал испечь торт, как только вернётся Мама, и нервно поглядывал на циферблат карманных часов. Мальчик знал, что они идут в другую сторону. Знал, что Мама не вернётся. Он проходил это много раз, но сегодня, сейчас, вся его жизнь у него пронеслась перед глазами, и Хьюго понял, что устал. Он устал ползти, задыхаясь, к щели под кроватью, и вырывать листы, устал скрести по ним карандашом; он только что сделал всё это неизвестно в какой раз подряд, и ему было страшно и мерзко. Он нарисовал Высокого Господина, стоящего у фонтана в задумчивости, Птичку на вершине выдуманной давным-давно библиотеки, Толстого Господина, у которого часы идут правильно. Пабло и Жабьего принца, одинокого котика, ошивающегося в библиотечных архивах. Застывший во времени парк, полные дыма шахты, двух-трёх человечков, в которых вдохнул всю свою печаль и выдохнул спокойно. Глаза Ельзенов были полны ужаса. Хьюго беспокойно забегал по рисункам взглядом. Пабло на рисунке помахал хвостом, возлегая на кубе, сощурил игривый кошачий взгляд. Мальчик занёс карандаш над бумагой, и из глаз брызнули слёзы. Грифель влагой разнесло по листу, вырисовывая тонкий стан — его новая Мама. За дверью послышалась поступь. Властная и твёрдая, и кроме неё — совершенная тишина. Хьюго закусил губу, разбросав листы, словно пытаясь затеряться в них, как в соре. Перевернув один лицом вниз, мальчик застыл в нерешительности. Время остановилось тоже. На разорванном куске в углу Толстый Господин протянул руку с часами. Хьюго не видел — знал, что встали. Время не против него, только он сам остался с собой один на один. Бич создателя полоснул по горлу ещё раз в приступе кашля, и мальчик занёс карандаш над тыльной стороной. Слёзы, горячие и ласковые, гладили его по щекам. За дверью раздался шаг. Хьюго крепко зажмурился, вслепую черкнув чёрную кепку. Потом дверь открылась. Мама взяла его на руки, затолкала между крепко стиснутых челюстей кусочек мяса, ласково погладила по голове. Хьюго ужасно устал, расплакавшись в чужие растрёпанные волосы, обнимая непривычно тонкую и длинную шею.