Осколки

Зой как сейчас помнил ее бледное лицо, темные тени под мокрыми от слез глазами, почти белую нитку искусанных губ; помнил, как подрагивали ее слипшиеся ресницы, но зрачки оставались неподвижны и страшно пусты. Словно по заказу, крапал мелкий холодный дождь, и Зой держал в давно затекшей руке зонт, хотя, он был уверен, в этот момент Ами не заметила бы и ливня. Сорок девятый день*. Кацу было всего двадцать шесть. И больше уже не будет. После короткой похоронной процессии последовали соболезнования и причитания, все почему-то считали своим долгом подойти к Ами и выразить ей все, что взбредет на ум, мало думая, как больно ей слышать эти слова. Да, Кацу был слишком молод… Да, у него все должно было быть впереди… Да, они очень хотели детей, и жаль, что их уже не будет… Ами молча кивала, и Зой считал своим долгом стоять рядом с ней, будто верный пес, и незримо охранять ее хрупкие плечи, стянутые неудобной белой блузой. Ему хотелось отогнать всех, кто, точно специально, раз за разом бил ей в самое сердце, вдруг начиная вспоминать Кацу веселым и жизнерадостным; у него скулы сводило от мысли, как сейчас Ами мучается, и от отчаяния он едва держал себя в руках. Ами, видя, как он переживает, лишь время от времени бледно улыбалась и, заглядывая в глаза, мягко сжимала руку ледяными пальцами — ей хотелось, чтобы он тоже был сильным. Как она в этот момент скорби. И ради нее Зой терпел, готовый в любую секунду броситься на защиту девушки, которую больше жизни любил, но к которой не смел приблизиться, зная, что она любит другого. Лишь когда все излили на Ами свою печаль, воспоминания и сетования, и они с Зойем остались одни, девушка позволила себе заплакать. Скрючившись на стуле и прижав к глазам платок, она тихо и надрывно зарыдала, и Зой держал ладони на ее плечах, не зная, как еще помочь в этой трагедии. *** Зойсайт никогда не видел кого-либо, кому так сильно шел бирюзовый. Дурацкий целомудренный купальник пусть и был пристоен до невозможности, но не мог прикрыть всего: трогательных плеч, чуть задетых слабым золотистым загаром, изящного изгиба бедер и тонкой талии. Ами больше походила на девочку-подростка, чем на студентку третьего курса медицинского университета. Наверное, именно поэтому она так нравилась Зойсайту — одним своим видом внушала необходимость защищать, оберегать, смущать полуневинными шутками вперемешку с едкой иронией. И, в отличие от многих девушек, Ами могла ответить разумно, а не только глупо хихикая, хотя особым чувством юмора не отличалась. Учась с ней на одном потоке, Зой слишком уж часто заглядывал в группу к будущим детским педиатрам и волей-неволей искал в толпе невысокую девушку со строгими синими глазами, и, находя, бежал дальше сдавать хвосты, словно заряженный новым стимулом учиться дальше. Странно, но ни угрозы преподавателей, ни нудеж Кацу о возможном отчислении, ни уговоры родителей не действовали на Зойя так, как действовала лишь одна сдержанная улыбка тихой отличницы Мицуно. «Тебе надо поторопиться с пересдачей, Зой, иначе тебя не допустят до практики. Ты слышал? Мы всем потоком поедем в новый медицинский центр, который открыли в прошлом году!» — этих слов было достаточно, чтобы Като в рекордные сроки пересдал все, что кулем тащилось за ним весь семестр. Странно, но он не пытался с ней как-то сблизиться, выйти за рамки немого обожания, хотя терпеливостью или робостью никогда не отличался. Просто Ами была какой-то особенной, что ли, маленьким неприступным идеалом, которому хотелось соответствовать, да сил не хватало достичь. Зойсайт встречался то с одной девушкой, то с другой, при этом храня в сердце один-единственный образ. Ему почему-то казалось, что еще не время открывать ей свои чувства. Спустя годы Зой жалел, что изменил самому себе и не предпринял попытки быть с Ами рядом. Быть может, тогда бы все сложилось по-другому, и рядом с Мицуно находился бы он, а не бывший сосед по комнате в общежитии. Но смысл жалеть? Когда Зой узнал, что Кацу стал встречаться с Ами, только тогда пришел к пониманию — да, быть может, Мицуно особенная, но она тоже девушка, и с ней, оказывается, можно встречаться. Не выискивать глазами в толпе, не рисовать ее образ в сознании, не тихо вздыхать, а встречаться. Обнимать, писать глупые смс-ки, держать за руку, считать ее своей. Зой пытался представить, как Кацу ее целует, и не мог. Он вообще с трудом представлял Кацу рядом с ней, хотя, наверное, они подходили друг другу по всем параметрам: самые многообещающие студенты мед. университета, из интеллигентных семей, со схожими взглядами и мечтами сделать этот мир лучше. А что Зой? Он твердо решил не лезть в медицину и мечтал путешествовать. Наверное, ему просто-напросто не было места в жизни Ами. До тех пор, пока Зой не узнал, что Кацу погиб. Зойсайт, доселе державшийся в стороне, лишь изредка поздравлявший бывших однокурсников с праздниками, колесивший автостопом по стране, вдруг… остановился. Зой не помнил, на какой он тогда был станции, а может, это был один из сотни городишек, похожий, словно близнец, на все остальные. Помнил только, что пришлось делать несколько пересадок, и в последнем автобусе были ужасные сидения, от которых ломило шею. Едва приведя себя в порядок и оставив немногочисленные пожитки в пустующей квартире, Зойсайт тут же позвонил Ами. Ее номер все еще висел на потрепанном стикере, прилепленном на зеркале в прихожей. Конечно же, даже спустя несколько лет телефон все тот же: в отличие от непостоянного Зойсайта, Ами любила комфорт и стабильность. И Зойсайту было страшно думать, насколько изменилась ее жизнь сейчас, какое горе захлестнуло ее. Пусть раньше она была с другим, но Зой хотя бы знал, что она счастлива. …И вот теперь она одна. Изо всех сил старается сделать вид, что держится, однако Зой видит — даже ему у нее не хватает силы врать. А может, она и не хочет. И Зойсайт боится оставить ее одну, совсем одну, среди людей, которые вскоре ее забудут. Они будут время от времени вспоминать Кацу (забывать боль — это так по-человечески) и, быть может, жалеть о его ранней кончине, кто-то вскользь вспомнит и Ами — бедная девочка, такое перенесла… И всё. И пустота. И в этой пустоте она — и никого больше. А самое страшное, что и Ами это понимает. Зойсайту не обмануть ее не по годам мудрое сердце. *** В руках Ами — белые хризантемы, но она не спешит положить их на могилу, а долго смотрит на такое родное имя. Ее губы беззвучно шевелятся, глаза застыли. Зойсайт знает, что сейчас она не слышит и не видит его, и почему-то не испытывал ревности. Кацу — это то, что навсегда. То, что будет всегда объединять их и стоять между ними. То, без чего бы их не было и, быть может, не могло бы быть. — Папа, а почему мама плачет? Зойсайт строго покачал головой и приложил палец к губам. Голос ребенка прозвучал резко в мертвенной тишине, но Ами даже не вздрогнула, и Зой мягко притянул сына к себе. Он слишком мал, чтобы понимать такое… Но когда-нибудь он должен будет узнать. Услышать эту историю с самого начала. — Пойдем, Кацу, маме нужно побыть одной. Взяв за руку сына и дотронувшись до плеча Ами, Зойсайт пошел к выходу из кладбища, не в силах заглянуть в такие знакомые карие глаза.