Москва-область

В желудке приятная тяжесть от завтрака и маленькой стопки водки, выпитой для храбрости и теплоты. Доброта в виде энергии и опьянения расходится по организму, я морщусь, подставляя лицо тонким и слабым лучам солнца, пробивающимся через чёрные облака. Мешает только тонкий сладкий запах разлагающихся неподалёку трупов. Да и руки немного дрожат – пальцы замёрзли, от автомата Калашникова веет смертельно опасной прохладой. Приказа от командира уже нет пару недель – его частота только негромко хрипит, вызывая внутри каждого из нас необъяснимую тревогу. Впрочем, тревога как верный пёс преследует всех с того самого дня. Апокалипсис пришёл внезапно, никто не успел подготовиться. Радио и федеральные каналы работали в обычном режиме, правительство молчало, боясь народных волнений, и в панике собирало чемоданы. В то время, пока по Первому шли развлекательные программы с участием звёзд, а чиновники садились в свои личные самолеты, держа курс на убежища, Москву накрывало облако смертельного парализующего газа. – Саня, как у тебя там, бля? Я кидаю быстрый взгляд на Валеру, а затем пристально смотрю в сторону столицы, которая тихо спит под толстым слоем желеобразного заражённого воздуха. – Вроде увеличилось, – отвечаю и смотрю на сослуживца, пока мои слова отзываются в животе мягким толчком боли. Обеспокоено киваю в сторону тонкой чёрной линии, разделяющей московский мертвый ад от подмосковного живого. Каждый день мы измеряем полоску черноты, которая движется назад. К горлу подступает тошнота – проклятые потоки ветра двигают облако смертельной хуйни прямо на нас. Скоро придётся отступать, но сзади нас только война, бесконечная и злобная, борьба за ресурсы, бои всех со всеми за банальную и такую важную жизнь. Концлагерные кластеры, массовые расстрелы и висящие на деревьях трупы с изъеденными ядом лицами – волосатое лоно родины, по которому мы плавно движемся, время от времени втыкая друг в друга ножи и всаживая в мягкую плоть соленые частички дроби. Если я выживу в этой войне, когда-нибудь меня спросят про ад на земле. Тогда я обязательно вспомню это время и место. Под маской с прорезью лицо раздражено, покрыто потом и тонким слоем пыли. Постоянно хочется чихнуть, но не чихается, пропитано насквозь всё: пылью, потом, кровью и блевотиной. – Слышь, Валера... – он отзывается на мои слова, снимает облик шинигами вместе с маской и показывает слишком красивое для военного времени лицо. – Че, нахуй, устал? – Валера смеётся, и я нехотя отвечаю ухмылкой, – Пиздуй отдыхать, я постою. Автомат переходит из моих толстых стереотипно-мужских пальцев в гибкие руки Валеры, а я с облегчением падаю на пыльную выжженную землю. Перед моим лицом оказывается гора трупов, смрадно существующая уже пару недель в десятке метров от нашего поста. Всматриваюсь сильнее и вижу тело ребёнка, ноги которого одеты в синие вельветовые брюки. Совсем такие же, какие мне покупала мать когда-то в детстве. Первые несколько месяцев все мы беспрерывно блевали от острой вони разложения, не могли удержать драгоценную пищу в своём собственном желудке. Потом половина из наших легли в ту же кучу, а Валера догадался присыпать пустые человеческие оболочки землёй и сразу стало полегче. Рация громко кричит на высоких частотах, и я встаю, натягивая на лицо тканевую маску, превращающую меня в вестника смерти. Валера смеётся и отступает на шаг назад, прицеливаясь. Пули прорезают воздух, а на моем лице улыбка. Приказ получен – надо работать, дарить неспокойным уебкам спокойный покой.