H.E.

Минхен, если честно, устал. Не настолько, чтобы все бросить — нет, никогда и ни за что! Просто устал, потому что жить в напряженном ожидании — ужасно. Каждое утро начинается с робкого «привет», каждый вечер заканчивается душераздирающим «пожалуйста». Джэхван, кажется, тоже очень устал. В очередной раз снимая очки и потирая переносицу, он смотрит долгим взглядом на Минхена и цокает языком, а после качает головой. — Почему ты просто не можешь расстаться со мной? И в такие моменты Минхена разрывает на части злостью и горечью. Джэхван — его светлое солнце, — говорит вещи самые ужасные в их жизни. Но его можно понять. Ведь он живет в ожидании еще более напряженном, чем Минхен. Его жизнь не имеет того же четкого «до» и «после» — она просто похожа на фотоальбом, в котором ни одного серийного снимка. Воспоминания? Нет. Лишь жалкие обрывки и робкое перед сном «это правда было? А когда?». Календарь услужливо подсказывает, что сегодня двадцать шестое апреля. Минхен этот день полюбить не может несмотря ни на что. Ровно два года назад этот день провел в его жизни четкую жирную грань красным и указал, насколько «после» может быть ужаснее «до». Ровно два года назад Джэхван впервые забыл целый год своей жизни. А после это стало ужасной рутиной. Вечерами Минхен рассказывал ему о том, как они признались друг другу, как начали встречаться, как Джэхван его сначала раздражал, а потом показал себя с лучших сторон. Как они вдвоем ездили на море, а Минхен заболел, вынуждая Кима неумело лечить его. Джэхван такие истории слушать любит — смеется сначала, потом вопросов кучу задает-задает, а после затихает и с мечтательной улыбкой засыпает. Хвану засыпать страшно. Множество раз утром он слышал «о боже, хен, что происходит?» и «нет, я не помню». Донхо предложил записывать видео, чтобы после, когда все случится вновь — «конечно я надеюсь, что этого не произойдет, но все же… " — показать ему. Даже если не вспомнит, то хоть поймет, что это все правда было. Но Хван видео не снимает. Он лишь заново рассказывает Джэхвану историю их жизни, прекрасно зная, что тот поверит. Он всегда верит. (Минхену иногда хочется плакать из-за этой слепой веры) Джэхван пишет новые песни и каждую посвящает Минхену — а тот боится ему рассказать, что песни он слышал уже несколько раз. Джэхван говорит «я мечтаю там побывать», и Хван хватает его за руку, ведет — но не признается, что это далеко не в первый раз. Ночью Джэхван всегда замерзает, и Минхен прижимает его к себе, на что получает со смешком «не знал, что хен такой заботливый». А у Минхена слезы на глазах, потому что он слишком часто слышит это от своего Джэхвана. На самом деле, это двадцать шестое апреля не такое плохое, как два предыдущих. Оно, в какой-то степени, даже хорошее. У Джэхвана провалов в памяти не было уже пять месяцев, а врачи говорят, что он, вероятно, почти поправился, и можно выдыхать с облегчением — рецедива не случится. Хван благодарит их сердечно, пишет наполненное смайликами и эмоциями Киму сообщение — но, если честно, не спешит по рекомендации врача облегченно выдыхать. Свежа рана, полученная годом ранее от «никаких отклонений не выявлено, вероятно это скоро пройдет». Но жизнь Минхена слишком циклична. В тот раз врачи ошиблись — трудно поверить им сейчас. По дороге домой Хван покупает Киму его любимое мороженое и вспоминает, как девять месяцев назад они попробовали его «в первый раз». И пятнадцать месяцев назад было все точно так же. Минхен не жалуется, ни разу. Просто устал. Джэхван встречает его объятиями и улыбкой теплой-теплой. Так улыбаться может только он. И Хван просто поражается ему — перенесший слишком много, он все еще не сломан; до сих пор с улыбкой просыпается и засыпает, до сих пор смеется по пустякам и дурачится когда нужно быть серьезным. — Хен, ты видел, первые цветы распустились! — щебечет он, пока Минхен готовит ужин. — А еще трава выросла сильнее! А ты видел, какие красивые у соседки котята? Даниэль был бы просто в восторге! Солнечный. Именно таким он ворвался в жизнь Минхена однажды, разогнав собой тучи и укрывая его от ветра. — Ты можешь рассказать о них Даниэлю, и он возьмет одного, — замечает Хван, размешивая соус. — Ты прав! Соседка тоже будет довольна. Он много думает о других. Те, кто плохо его знают, имеют смелость бросаться такими описаниями как «самовлюбленный», но Минхен уже давно проверил — неправда. Именно Ким помогает каждому нуждающемуся; именно Ким сначала позаботится о комфорте окружающих, а после себя; именно он забыл однажды о сне, чтобы следить за состоянием Минхена. Где-то за окном раздается птичье пение, и Джэхван тоже начинает что-то напевать себе под нос, постукивая в такт палочками по столу. А ведь два года назад Хван ругал его за эту привычку и требовал перестать. Многое грубое, сказанное раньше, отзывается болью под ребрами сейчас. Ким говорит, что не помнит, но Минхен продолжает извиняться. Каждый раз как в первый. — Возможно, это даже хорошо, что я все забыл. Можно начать с чистого листа. Я не помню, что именно говорил тебе, но обещаю сейчас такого не сказать, — посмеивается Джэхван обычно. Минхену не смешно. Он до сих пор в ожидании. — Хочу съездить на море, — внезапно свое пение прерывает Джэхван. В его голосе слышно что-то знакомое-знакомое, и это, наверное, неудивительно — потому что Хван слышит не в первый раз. Вот, опять. Опять для него слова не новы, и как же это больно! Повторение вызывает не привыкание, а лишь дискомфорт. — Мы можем поехать завтра. Взять мою машину и поехать с самого утра, — вслух размышляет Минхен, и Джэхван угукает. — Я бы хотел посмотреть на закат над морем, — мечтательно мурлыкает. — Как в романтических дорамах, знаешь, хен. Держась за руки и с улыбками на лицах. Хван накрывает на стол, и Ким подрывается помочь ему. Дразняще целует в щеку; ойкает, касаясь горячей чашки; роняет палочки и получает суровый взгляд. Он очаровательно неуклюжий. — Так и будет. Перед сном Джэхван тянет Минхена за руку на себя и просит: — Запомни завтрашний день получше и потом… Потом расскажи мне. Хван не хочет никакого «потом». У него комок в горле, а в груди целая буря, но приходиться чуть дразняще улыбнуться и: — А самому слабо запомнить? Он просто обязан остаться прежним ради Джэхвана. Пусть в его полной непостоянства жизни будет хоть что-то неизменное и знакомое. — Мне слабо? Вот еще! Я запомню все лучше тебя! У спящего Джэхвана слабо подрагивают пушистые ресницы, и Хван думает, что он, на самом-то деле, не спит. У него в голове мыслей наверняка такой же пчелиный рой, что и у хена — и кусаются они гораздо больнее. Ведь гораздо большие проблемы тут у него, и он имеет полное право на слезы — а в итоге стирает их редкими вечерами Минхену и пытается перевести в шутку собственные чувства. Утром они собираются неспешно и даже лениво. Джэхван шаркает тапочками по дому, периодически зевая. Минхен, конечно, подгоняет его, но не особо это помогает. Погода для такого дня даже слишком хорошая, и Хван задумывается, что закат будет сегодня невероятно красивым. Что ж, Ким будет рад. Если, конечно, помнит о своем вчерашнем желании. Ведь сегодня: — Хен, ты так и не объяснил мне, почему мы туда едем и почему я живу в твоей квартире. У Минхена на губах вкус соли, а перед глазами плывет. Он очень устал — но ради Джэхвана нужно быть сильным. Поэтому: — Я расскажу тебе когда мы туда приедем.