В последний раз

Ты полон революции, а я любви. Мне хочется кричать тебе: "Живи! Только живи!" А ты мне говоришь о смерти, о похоронах Ламарка. И я проклинаю его прах! Я проклинаю мрак веков, Кляну свет завтрашнего дня, Который навсегда тебя отнимет у меня! Ты счастлив, возбужден, я мрачен и мертвецки трезв. Ты нужен мне, как грешнику явление святых небес! Мой падший херувим, Я поднятый тобой из огненной геенны бес. И я паду обратно, только встанет зарево зари. И ты уйдешь на похороны своего Ламарка. А Ламарка ли? Уверен, Анжольрас, что не твои? Что до меня, то я пью завтра за расстрел моей любви. Но впрочем, что мне завтра? Если ты сейчас со мной. Прости цинизм и грубость. И не хмурься, ангел мой. Ты завтра воспаришь, ну, а пока позволь Вцепиться в твои крылья и подняться самому, А может опустить тебя на землю? Я все не пойму, Как это происходит... К черту! Наплевать! Мне все равно! Я мастер на красивые слова, лишь если в голове вино. Как жалко, что сегодня я мертвецки трезв. Поэтому оставим разговор – я о тебе, ты о Ламарке – Мы спускаемся с небес. А, может, поднимаемся? И, кажется, я снова несу бред. И все круговорот, и кругом голова. Закрой мне поцелуем рот. Я ненавижу сам свои слова. Меж тем, часы показывают ровно два. И скоро ночь уступит дню свои права. Из Патрии получится прекрасная вдова, Ты не находишь, нет? Ну, улыбнись моей дурацкой шутке, ну, хоть раз! Хотя и в гневе ты прекрасен, Анжольрас. И снова я прошу прощения за бред. Ты не уйдешь, ведь нет? Раньше зари? Я все же бы хотел прощальной ночи для моей любви. Слушай о ней, раз ты так глух к моим воззваниям "Живи, живи!" Мне не понять, зачем свободу строить на крови И почему объятья Патрии тебе приятней, чем мои. Не то что бы я ревновал. Особенно сейчас. Когда ты стонешь подо мной. В последний раз, как в первый раз. Скажи мне: что ты хочешь, Анжольрас? Сейчас, вот в этот самый миг. Что до меня, то я хочу услышать от тебя тот хриплый крик, В котором будет мое имя. И глотая твой язык, Пробовать на вкус твой стон. А ты? Чего ты хочешь, Аполлон? Скажи мне, чего хочешь ты? Мой падший ангел, непристойные мечты Мелькали ли в твоем сознании хоть раз? Иль все о Патрии мечтаешь, Анжольрас? Даже сейчас... Я все-таки ревную. Так что хочешь ты? Я иногда стыжусь, что я лишил тебя той чистоты, Что ты хранил для Патрии... Но, боже! Что за бред! Я не стыжусь! Я передумал! Нет, еще раз нет! Ты мой во мраке ночи, мой во мраке лет! Но только поднимается рассвет, Ты снова с ней. И я храню наш маленький секрет. Как думаешь, что бы сказали «Лез Ами»? Если б узнали, что их лидер не потерян для любви? Ах, да, прости, забыл. Из нас двоих лишь я один люблю. Ну, что ж, позволь тогда, я покажу любовь мою? Я оголю неспешно твою шею. Мой язык Легко заденет нервно вздрогнувший кадык. Так что ты хочешь? Ты ответишь или как? Я хочу слышать непристойность на твоих устах. Молчишь, как на допросе? Что ж, попробуем вот так. На твоей белой коже я оставлю темный знак. Пусть тебя мучает вопросами про это Курфейрак, Пусть Патрия утонет в собственных слезах И знает, что ты мой. И только мой. Мой Аполлон, Оставь для баррикад, пожалуйста, командный тон. Всего один засос от человека, что в тебя влюблен, – Не велика беда, согласен? Может быть еще один? Ну, нет – так нет. Как скажете, мой господин. Черт, гражданин! Я снова несу чушь. И снова извини. Я трезв, мертвецки трезв! И ты это пойми! Но руки у меня дрожат не от того сейчас… Я просто так боюсь. Чертовки, Анжольрас! Тебя, себя. Боюсь за нас! Боюсь в последний раз, как в первый… В последний раз, как в первый Ты прекрасен, Анжольрас. И воздух раскален, и бледен лунный свет. Для греческого бога ты чересчур одет, Я чересчур раздет для твоего сатира. Ты знаешь, мне не жалко всего мира Ради одной твоей улыбки, Ты же хочешь умереть За этот жалкий мир. Я не могу смотреть, Как бренный мир забрал у меня бога. Довольно! Но одежды на тебе, и правда, слишком много. Приподнимись. Помочь тебе я рад. Для греческого бога ты чересчур зажат, А я, пожалуй, слишком смел для твоего сатира. Посланник нежного эфира, Скажи мне, сколько нужно раз Мне взять тебя еще, чтоб ты не прятал глаз стыдливо, Когда я медленно снимаю твой пиджак, рубашку, Пуговицы на штанах Меж пальцами скользят неторопливо. И почему дрожат так твои руки на моих плечах? Скажи мне: это возбужденье или страх? Надеюсь, все же первое. Я вижу подтверждение Своей догадки. Все же, почему стеснение Ты раз за разом и за ночью ночь Так и не можешь в себе превозмочь, Мой нежный бог? И почему, как только ночь срывает свой покров, Тебе уже неведомы ни страх и ни стеснение? Я предпочел бы, если б ты боялся баррикад. О, даже больше! Был бы несказанно рад, Если б оставил ты безумную затею Бессмысленной войны за глупую идею! Что до меня, то, кажется, сейчас я снова пожалею, Что взял тебя тогда, в тот самый первый раз. Ты слишком чист для этого, мой милый Анжольрас, И ты стесняешься даже сейчас. Даже сейчас, дрожа от возбужденья! Даже сейчас сомнение! В поту, Горячий, ты, скрывая наготу, В мои объятия льнешь. Но мы сегодня говорим начистоту! Такое поведение Недостойно бога. Ведь ночь и так скрывает слишком много, И слишком бледен лунный свет. Дай посмотреть мне на себя, запомнить, Скоро все равно рассвет. Хочешь ты этого иль нет, Убитых отправляют на тот свет Раздетыми. Не отворачивай лица! А лучше привыкай к костюму мертвеца! Я не пугаю, я пытаюсь распахнуть тебе глаза! Заставить повернуть назад! И если бы я мог, Настолько напугать тебя, бесстрашный бог, Что ты бы убежал Прочь с баррикад, Я был бы несказанно, непомерно рад! Но я лишь неудачливый сатир. Ты для меня – весь мир, и я твой раб. Но я так слаб, я слишком слаб… Тебе же, к сожалению, неведом страх, Страх баррикад, Но ты дрожишь в моих руках. Боишься ночи, но не дня, Не революции, не смерти, лишь меня. В последний раз, как в первый, Я люблю тебя. Не на живот, на спину. Я хочу смотреть В твое лицо, Пока ты не ушел в зарю, чтоб умереть. Благодарю тебя, благодарю судьбу Все же за то, что я могу Ласкать тебя, прикусывать твою губу. За то, что ты сгибаешься в дугу Навстречу мне в который раз. Теперь ты скажешь, чего хочешь, Анжольрас? Давай, я жду. Жду этих слов, Мольбы в твоих глазах. Скажи мне, ты готов? И бешено стучит желание в висках. Как можешь ты Держать себя в руках? Я не могу. Скажи мне, в чем секрет? И мои пальцы на твоем бедре, Мое дыхание все ниже. Ты в огне, Надеюсь? Что же до меня, то я давно в аду Или в раю. Я все же не пойму, Как это происходит… В голове круговорот. Я, кажется, нашел, чем мне занять свой рот. Я вижу, тебе нравится. Так не молчи! Кричи! Не сдерживай свой стон! Я не гвардеец, что тебя пытает, Аполлон, Не надо демонстрировать мне свою выдержку и нрав. Мне нужно, чтобы мрамор плавился в моих руках И чтоб пылал румянец на твоих щеках. Ты проиграешь все равно. Сегодня мне, А через пару дней судьбе. А через пару лет, кто вспомнит о тебе? Забудут все. Забудет Патрия. Что до меня, То до последнего я дня, И до последнего я издыхания Все буду помнить. И твое дыхание У моего лица, и мутный блеск в глазах, И лунные блики в твоих волосах… А ты? Ты вспомнишь обо мне, Стоя спиной к стене, перед расстрелом? Мысли о Франции и о ее судьбе Прервешь, чтоб вспомнить обо мне? Чтоб вспомнить мои пальцы, Что сегодня двигались в тебе? О, да! Не отрицаю, грязен мой язык! Я сам безмерно грязен. Свой прекрасный лик Не хмурь. Я выбью из своих мозгов всю эту дурь! Лишь светлый образ твой Пребудет в голове моей. А что же ты? Все Франция? Свобода? Все еще о ней Ты думаешь? И знаешь, твоей чистоты Лишаю я тебя из раза в раз Вовсе не потому, Что я так жаден, Анжольрас, До твоей плоти, твоих губ. Пойми меня, Я глуп, я верю, что для твоего огня Иное, чем бессмысленная смерть, есть применение! Поэтому я каждый раз иду на искушение Тебя и опьянение тобой. Мой ангел, падай подо мной! Мой неприступный бог, гори! В огне моей неугасающей любви! И хоть на миг побудь же человеком! Кричи! Кричи! Хочу, чтоб твои крики эхом Звучали, заключенные меж стен, Как ты, попав в мой грешный плен, И радовали слух. Я обещаю, что не буду глух К твоим мольбам о страсти и любви, Как глух ты сам К моим "живи, живи". Но мне нужны слова. Всего немного слов. Чего ты хочешь? Ты готов? И если да, тогда к чему? Принять меня или принять судьбу? Ответь мне, что ты хочешь? Ночь или зарю? Услышать "мы с тобой, наш вождь" Или "мой ангел, Я тебя люблю"? Мне дать тебе уйти или войти в тебя? Ты шепчешь: "Не тяни, скоро взойдет заря", Но что мне до зари? До мира? Всей земли? Время застыло, умерло, когда внутри Тебя я двигаюсь, впиваясь в твою плоть. Я слишком груб, прости. Я буду нежен в эту ночь. Я все же верю, ты был создан для любви, А не для баррикад, свободы на крови И революции, что пожирает собственных детей. Мой грешный плен, поверь, Уж лучше рухнувшей надежды. Мне хочется сегодня быть с тобою нежным. Что до тебя, ты смотришь на зарю И шепчешь мне: "Быстрей". И я тебя люблю Столь сильно, как и ненавижу в этот миг. На что готов ты сам, чтоб я ускорил ритм? Чтоб отпустил тебя без опоздания на смерть? Ты больше хочешь кончить или умереть? Ответь мне, не тая. К чему это "быстрей"? Спешишь к приходу дня или в огне страстей Горишь? Это мольба? Или приказ? Ответь! На что готов сейчас ты сам, чтоб кончить Или все же умереть? Я много не прошу. Прошу лишь, мне ответь! Прошу лишь мне помочь, Помочь понять тебя! Ты счастлив в эту ночь? Ты ждешь прихода дня? Ты любишь Патрию? Иль все-таки меня? Быстрей, сильней и резче – на бедрах синяки. Я рад, что на тебе – следы моей руки. Ты в этот раз не против. Конечно, Курфейрак Их не увидит. Впрочем, Я не был бы столь рад, будь на твоем я месте. По нраву ли придутся Они твоей невесте Патрии? Кончаешь, Анжольрас? А ты кончал от Патрии, хоть раз, хотя бы раз? Да, я не отличаюсь Изысканностью фраз! Я слишком трезв для лжи! Лежи! Лежи! Пока в матрас Я вдавливаю твое тело с силой. Ты не уйдешь на смерть, Я буду двигаться неторопливо, Чтобы отсрочить время своего конца И твоего ухода. С твоего лица Слижу я пот И кровь с твоих прекрасных губ. Я все же, кажется, Был слишком груб. Прости. Ты улыбаешься и шепчешь мое имя. Мой стон, словно набат. И меркнет все вокруг. Мир рушится и восстает из праха, И время умирает, чтобы без страха бешено Нестись вперед. Среди руин я падаю на смятую постель. Я снова остаюсь один. А ты встаешь и смотришь в новый день. Я так и не узнаю, сколько нужно раз Тебя мне взять, Чтобы с утра ты не ушел, остался спать В моей постели, Анжольрас. Я так и не узнаю. Снова в предрассветный час Уходишь ты в последний раз. В последний раз, как в первый Тебя я отпускаю. Анжольрас… Ты полон революции, а я любви. Что толку мне кричать тебе: "Живи, только живи"? Ты все равно умрешь. Ты хочешь этого! Мой бог! И в этом ужас! С остальным я справиться бы мог! С знамением, с историей, с судьбой И с мирозданием, но только не с тобой! Ты даже ведь меня не позовешь На эти похороны – Как его? – Ламарка! Ты пойдешь С Прувером, Курфейраком, Комбефером Что до Грантера, то Он ведь извечно пьян! Не революцией – вот главный мой изъян! И не вином – вот в чем моя проблема! Я пьян тобой, наследник Робеспьера! И я живу тобой! Тобой дышу! Не умирай! Я так тебя прошу! Но ты уже ушел. Смотрю в окно. В руке моей бутылка, в ней опять вино. Мне тошно, холодно, а может, жарко – все равно. И многое в тебе я не пойму, Наверно, никогда. Но приложусь к вину, Чтобы пойти погибнуть за Ламарка, как ты хочешь. А впрочем… За Ламарка ли? Не только революция взрастает на крови, Я то же самое могу сказать и о любви.