arizona

— куда едем сегодня? — к свободе? сехун улыбается и примыкает плечом своим к плечу чониовскому. между ними коробка передач, что так некстати упирается сехуну в костлявую коленку и кимовское подожди до остановки. сехун дождаться не может и просит остановиться. чонин шумно втягивает сухой горячий воздух и сдает на обочину. хун забирается на коленки. они целуются с упоением и сердца, как в самых бабских книжках — в унисон. жаркое дыхание обжигает больше, чем аризонское солнце, на котором под плюс сорок с лишним; кай его переплетает со своим, обводит языком сехуновские губы. он мнет их, кусает и облизывает. шепчет, что никогда так и никого до. что никогда так и никого после. потому что после никогда и не будет. ладони цвета бронзы сжимаются на крепких бедрах о. большие пальцы касаются паха, сквозь загрубелую ткань потертых джинсов. сехун содрогается всем телом. дикий и необузданный запад добавляет желания. о хватается за края чониновской майки, но тот перехватывает руки его за запястья и жмется лбом ко лбу. смотрит глаза и снова потерпи, детка, потерпи. сехун облизывает губы припухлые и кончиком языка задевает кимовские. старший не сдерживается и целует вновь. он снова шепотом блять, как же я тебя, и о не дает договорить губами о губы. стонет в поцелуй; дышит чонином хрипло, глубоко и добавляет тихое люблю. оба смеются, когда губы немеют. когда неимоверно хочется пить, а руки из-за липкого пота и невыносимого градуса от кожи друг друга не отлипают. о перебирается обратно на свое пассажирское и пьет обжигающую глотку, мерзкую до невозможности, горячую минералку, которая уже без газов и лишь горечью отдает по щекам. ким обещает остановиться на ближайшей заправке и закупиться самой ледяной газировкой. сехун смотрит на него с обожанием и губами одними, чтобы не слышно, ты моя свобода. чонин переплетает их пальцы. машина трогается с места.