Ребенок

Ах, этот ребенок… С каких пор эта фраза становится такой привычной? Наверное, с тех, как в жизни Чжинена что-то пошло не так, и трудно сказать, хорошо это или плохо. Это просто одни изменения, влекущие за собой другие — их в свою очередь внес Хенджин яркой, но робкой улыбкой и первым сквозь смех «хен». Чжинену сейчас, если честно, совсем не до любви — а тем более с ним. Хенджин еще ребенок совсем, у него нет устоявшихся приоритетов, мировоззрения, а тем более опыта в отношениях. Джексон просит из-за этого быть осторожнее, потому что, если Хенджин однажды наиграется — с каким же трудом Паку дается это слово, — с разбитым сердцем останется именно Чжинен. Для него это не первые отношения, но, ах, с этим ребенком все совершенно иначе. При взгляде на него на душе сразу становится как-то слишком легко, а в животе эти пресловутые бабочки из песен. Для Чжинена его слезы как порезы вдоль запястий, и невозможно в себе желание побороть обнять младшего и по-отцовски — (убеждай себя и дальше, Пак Чжинен, что именно по-отцовски), — поцеловать в лоб. Он занимает почти все мысли. Трудно сосредоточиться на тренировках, на вокале — «нет, ребята, я честно не заболел, просто небольшая слабость». Слабость по имени Хван Хенджин. Во сне Хенджин жмется к своему хену, и Чжинен сам себя спрашивает, зачем они только пошли в этот парк, где их настиг дождь. Под одним зонтом, на скамье в тени деревьев — романтическое, наверное, свидание выходит, но если Хенджин заболеет, то Чжинен себе не простит. Именно поэтому отдает свою куртку, в которую тот робко заворачивается и «хен, а потом что, мне тебя лечить?». Напускное недовольство выглядит таким милым, что не удается сдержать улыбку; Пак покачивает головой, обнимает за плечи и обещает, что не заболеет. Он ведь старше, сильнее, все такое. — Не хвастайся, — фыркает Хенджин и кладет голову Чжинену на плечо. А через несколько минут под шум дождя засыпает. Иногда Чжинену говорят, что они с Хенджином похожи. Два вижуала JYP, мол, еще и оба рэперы. Хенджин с этого посмеивается обычно и честно признает, что горд сравнением с сонбэ… А Пак ни разу не согласен. Не потому, что ему не нравятся такие слова — наоборот, они провоцируют какое-то иррациональное тепло в груди. Просто Хенджин красивее его в несколько раз, и не нужно быть великим знатоком человеческой красоты, чтобы увидеть это. Еще совсем молодой, он имеет черты нежные-нежные — и Чжинен каждый раз разглядывает их с замиранием. Ему почему-то стыдно себе признаваться, что этих скул он хочет коснуться пальцами, а эти губы, щеки, нос — поцеловать. И совсем, совсем не по-отцовски. Тут уж он себя не обманывает, потому что однажды априори сорвется — и будет горьше, если начнет после винить себя. У Хенджина руки холодные-холодные, и Пак начинает их осторожно растирать своими. Ах, этот ребенок опять где-то поранился, а пластырем ранки не заклеил. Неужели не может о себе позаботиться? Неужели нельзя хену хоть чуть-чуть облегчить жизнь. — Прости, — бормочет сквозь сон Хенджин, точно слыша его мысли, а потом свои пальцы с пальцами Чжинена переплетает. У Чжинена перехватывает дыхание внезапно, и приходится закрыть глаза и попытаться отдышаться. Как же, оказывается, сильны чувства влюбленных, если такова реакция на простые прикосновения. Но ведь Хван совершенно необыкновенный. Только он после своих изнурительных тренировок приходит к хену в зал и поддерживает; только он периодически пытается неумело признаваться в любви стихами — «Ну и кто из нас хен, хен?». Быть с ним рядом, на самом деле, подобно эйфории — Чжинен тонет в ней, захлебывается, но Хенджин раз за разом спасает теплыми словами и мимолетными касаниями. А дождь продолжает стучать по зонту, асфальту, листве — и Пак ему благодарен-благодарен. За шумом дождя не слышно учащенного сердцебиения и до сих пор сбитого дыхания. Хорошо, что не слышно, иначе Хенджин тут же подорвался бы и начал интересоваться, а не заболел ли его хен. Ах, иногда этот ребенок слишком заботливый. Когда дождь начинает затихать, Хенджин просыпается, потягивается и чуть не выбивает из рук Чжинена их зонт; вздрагивает, когда холодные капли срываются на кожу, и спешит опять прижаться к хену, обняв за руку. Ручейки у их ног бегут-бегут куда-то, и Чжинен замечает, как увлеченно их рассматривает Хенджин. Молодой, и многое ему до сих пор как в новинку. Интересно, каким будет, когда возраста Чжинена достигнет? Наверняка вырастет артистом потрясающе талантливым и очень красивым — таким, что хены им гордиться будут (Пак уж точно будет — он и сейчас гордится). А потом Хенджин вновь вздрагивает и указывает куда-то на небо, на разошедшиеся тучи и выглядывающее робко солнце: — Радуга! И правда, радуга — прочертившая небо от края до края. Бледная пока, но красивая. — Хен, ты часто видишь радугу? — интересуется Хенджин, чуть дергая за рукав. Чжинен качает головой: — У меня не так много времени смотреть в окно или гулять. — Неужели у меня будет также? — Конечно. Станете популярнее сонбэ и про сон забудете. Сейчас Хенджин недоверчиво фыркает и смеется, но через несколько лет эти слова непременно вспомнит. Пусть пока наслаждается сквозь пальцы утекающим детством и впитывает в себя как можно больше счастливых моментов как этот. Ах, этот ребенок и правда раскрасил жизнь Чжинена в цвета яркие и неожиданные. Но Пак ему за это даже благодарен.