Лучше поздно чем никогда

Существует несколько видов пасмурной погоды. Иногда тяжелые тучи, словно спелые сливы, нависают у самого неба, готовые от малейшего давления взорваться бесконечным дождем. Случается, что облака только стыдливо прикрывают солнце. Средних размеров монстр может одним выдохом разогнать их, как мать шкодливых детей. Бывают и ветреные пасмурные дни, когда облака сдувает сама погода, но они следуют друг за другом безвольной вереницей. В такие моменты жизнь словно становится на паузу и мертвая тишина перемежается с раскатами грома. А бывают дни как этот, не туда и не сюда, однако солнечным его точно не назовешь потому, что Тому было чертовски холодно. Это измерение было намного прохладнее чем Подземный Мир само по себе, так еще и частое отсутствие солнца никак не играло на руку. Поэтому сегодня Том вновь натянул черную водолазку под белый халат, уже готовый выслушать шуточки Евгения — сторожа — о его несуществующей личной жизни. Вся его жизнь была здесь, в Больнице Не-Святого Иакова. Балгоябов об этом прекрасно знал, но с какой-то неугасаемой надеждой в глазах, с которой все влюбленные смотрят на одиноких, каждый раз как бы невзначай интересовался. Не то, чтобы Том не хотел отношений, просто он не мог привязывать к себе кого-то, когда он или она могли найти свою настоящую любовь. Он мог бы дать им все, что они пожелают, но не разукрасить их мир, как бы по-детски это не звучало. Постепенно Люсайтор смирился с тем что, возможно, его соулмейт уже давно мертв или просто никогда не рождался. Так было не всегда, практически всю юность он скакал из портала в портал, встречая немало людей, лицезрея события, которые позже войдут в книги по истории. Но все также перед ним стояли эти совершенно раздражающие два цвета, которые для него стали всем радужным спектром. Теперь Том мог отличать названия цветов по оттенкам черного и серого, поэтому казусов с несочетающейся одеждой с ним не случалось. Постепенно он научился угадывать цвета с такой точностью, что незнающий человек мог подумать, будто он счастливо делит жизнь со своей половинкой. В путешествиях по мирам Том потратил прилично времени, даже на век демона. Теперь ему просто хотелось отдохнуть от всей этой суматохи. Пока мать и отец здравствовали в своем измерении и ему не нужно было становится королем, он преспокойно потратил с десяток лет — сущая мелочь — на изучение монстрологии и устроился на работу в Не-Святого Иакова. Самый большой госпиталь для живых и не совсем существ находился в далекой глубинке, на единственном участке, пустом от хвойного леса который, кажется, покрывал все измерение. Тому импонировало отсутствие суеты, которой он хлебнул по молодости с лихвой. И кто бы что ни говорил, ему нравилось ощущение отрезанности от всего мира. Отец считал, будто он таким образом дает себе ощущение выбора. Якобы это Том отказался от поисков, а не его соулмейт не нашелся. Мама убеждала отца, что их Томми просто устал. Сам Том не знал, где правда. Он шел по вылизанным коридорам, задумчиво потирая бородку, которая добавляла ему солидности при общении с родственниками пациентов. Так он выглядел старше, а значит более надежным. Как и многие врачи со стажем, он ненавидел общение с больными — постоянная нервотрепка, плюс этот груз вины, что тяжелыми стокилограммовыми гирями на каждую смерть, давил на плечи. Намного легче было воспринимать их как имена на бумаге, им же прописывать таблетки и назначать лечение, а потом просто вычеркивать их в один день. Том был хорошим врачом, но далеко не всегда удается спасти пациента. Как например сейчас он идет в палату к одному из таких. Хотя Том и ненавидел быть вестником смерти, но это была какая-то большая шишка. То ли родственник правящей династии Мьюни, то ли еще что-то. Именно поэтому лечащий врач должен был лично доложить старику о том, что ему лучше проверить завещание поскорее, а не подослать одну из медсестричек, которые куда лучше справились бы с этой задачей. Этот пациент оставался на стационаре уже несколько лет, утешал себя Том, так что новость не должна застать его врасплох. Помимо всего прочего, он еще и совершенно не умел обращаться со слезами. Доктор Люсайтор глубоко выдохнул и провернул ручку двери. У окна, скрючившись под весом прожитых лет, сидел старичок с клетчатым пледом, накинутым на колени. Том оступился, навалившись на стену. Чересчур яркий солнечный свет ослепил его, а когда Том проморгался, то наконец увидел, что плед у старичка красный. Он, конечно же, не сразу смог провести параллель между видом и названием, просто он знал, что пледы в больницу заказывают красные как, например, знал, что волосы на его голове розоватые. Том удивленно озирался по сторонам, удивляясь многообразию оттенков и, очевидно, в этот момент он выглядел максимально смешно, так как старик хрипло расхохотался. Доктор скорее интуитивно почувствовал, что он именно засмеялся, потому что звучало это как гарканье. — Так вот какой ты, — в голосе старика еще играли смешинки. По звуку он напоминал скрип ржавчины, но Тому вдруг показалось, что именно так и должен был звучать голос, который так часто звал его во снах, просил возобновить поиски, упрекал, кричал, шептал слова любви на старом наречии монстров. Старик снова засмеялся и Том подумал, что тот смеется от абсурдности ситуации. Вот он, врач, пришел сказать человеку, что тот умрет, а в итоге сообщил ему, что является его соулмейтом. Ситуация анекдотичная, но едва ли смешная, если ты оказываешься в ней сам. И тем не менее Том захихикал в ответ. И чем шире сияла улыбка на морщинистом лице старика, тем сильнее демон смеялся, пока не выронил планшет с данными анализов и слегка осел на пол. Он все смеялся, когда старик тяжело поднялся и усадил Тома на кровать. Он смеялся так долго, что на глазах у него выступили слезы. Старик настойчиво впихнул ему в руки чашку чая, подтянул столик и уселся на стул напротив. — Успокоился? Вот и правильно, развел тут комедию, — он выложил на блюдце лимонное печенье и по-доброму улыбнулся. — Где же ты был всю мою жизнь? — на Тома накатила грусть и он глотнул мятного чаю. И тогда Марко Диаз, доктор подсмотрел имя на планшете краем глаза, принялся рассказывать о том, как он рассекал миры на драгонцикле в поисках Гекапу; о том, как сражался за мьюнианцев на войне против монстров в семьсот пятом году по летоисчислению равнины времени; как гнался за фургончиком гоблиндогов; как был посвящен в кардиналы в Туманном Измерении и он все говорил и говорил, пока Том слушал с упоением, все еще не готовый ступить за пределы палаты номер семь точка триста двадцать. Люсойтору казалось, будто старик может еще долго рассказывать о своих приключениях и он выслушает все эти истории, а когда они закончатся, он выслушает их заново и так до бесконечности, но в какой-то момент старик резко посерьезнел и спросил: — Видишь каемку, — Марко указал на блюдце, — Это синий. Прекрасный цвет. Он всегда мне очень нравился, знаешь. Не потому, что я его видел, нет. Мне всегдка казалось, что синий — это цвет свободы. В детстве я просил маму одевать меня только в синий. Ты ведь не долго сможешь наслаждаться этой трогательной синей каемкой, правда? Ты ведь поэтому нанес визит? — Том сглотнул комок в горле и кивнул, — С хорошими новостями главврачи не навещают. Ну ничего, зато хоть увижу тебя перед концом, — старик говорил без страха, решительно и спокойно, — Знаешь, лучше ведь так, чем никогда тебя не знать. Ну все-все, не устраивай сырость. Это вредно для моих костей — не люблю дождь, я ведь уже не та молоденькая фея как десять лет назад. Том улыбнулся, хотя лицо ощущалось деревянным. Вообще все тело казалось ему чужим. Голова кружилась от безысходности и чувства упущенного счастья, которое он искал всю жизнь. — Нужно же что-то делать? — сказал Том. И Марко налил ему чаю.