Желание

День догорал последними лучами солнца, почти опустившегося за горизонт, и оставлял в душе молодого герцога Окделла отвратительный свинцовый осадок. День был отвратительный — суматошный, бестолковый, под завязку наполненный язвительностью и насмешками эра Рокэ, который отчего-то именно сегодня решил выплеснуть на бедолагу оруженосца месячный запас сарказма. И именно это было обидно вдвойне. Дик угрюмо провел пальцем по стеклу и со вздохом приложился к гладкой прохладной поверхности. День уходил неумолимо. Конечно, Ричард не был слишком наивным, чтобы надеяться на то, что эр Рокэ вдруг окажется осведомленным о том, что это за день такой. Глупо даже мечтать о подобном. Если даже собственная матушка не спешила обычно делать из этой ежегодной даты праздника, разве ж можно было ожидать подобного от Алвы? Подумаешь день Рождения оруженосца… пф… Кому это вообще кроме самого Ричарда может быть интересным? Стекло, в той части, где его касалось теплое дыхание обиженного юноши, слегка запотело, затягивая сгустившиеся сумерки легким туманом. Дик еще раз вздохнул и с нажимом изобразил в самой серединке этого тумана корявую цифру «18». — С Днем Рождения тебя, Ричард, — произнес молодой герцог с грустью, сам точно не понимая, что является основной причиной этой грусти, либо то, что за весь день он ни от кого не услышал этих нехитрых, но, как оказалось нужных и приятных слов, либо тем, что эра вообще сейчас дома не было. Впрочем, какое ему, Ричарду, вообще дело до того, где болтался оголтелый негодяй Алва? Дик поморщился, уловив, как при мысли о том «где», внутри него всколыхнулась горечь. То что эр Рокэ кутил в особняке прекрасной Марианны, для Ричарда секретом не было, он слышал имя баронессы, когда монсеньор отбывал с утра. А стало быть… Создатель, нужно быть совершенным простофилей, чтобы не знать чем положено заниматься в гостях у ярчайшей куртизанки Олларии, юноша на личном опыте все это проходил, а потому.... Дик зло мазанул ладонью по стеклу, стирая написанные цифры, не видя ни их, ни почти опустившейся за окном ночи. Перед мысленным взором юноши одна другую сменяли картины весьма непристойного содержания, на которых ненавистный эр предавался распутной страсти в объятиях Розы Олларии. Отчего-то Ричарду очень живо виделось, как Рокэ целует Марианну, со вкусом, неспешно, начиная с белокожей, красивой шеи, постепенно спускаясь до полной, молочно-белой груди, изящно извлекая последнюю из слишком глубокого, на грани приличий, корсета. Прихватывает губами потемневшие и возбужденные соски, заставляя баронессу сладко стонать. Юноше представлялось все это так ясно, словно он находился в одной комнате с любовниками, и от этого делалось яростно и обидно. Ричард ревновал. Нет, прелестная распутница была здесь не причем, будь на ее месте любая другая, Окделл испытывал бы те же чувства. Дикон злился и ревновал эра… своего монсеньора, своего… Рокэ, к Мариане, к Катарине, к чумазой бакранке — без разницы… Так стыдно… Так глупо… Так безысходно… Во дворе, обнаружилось движения, факелы привратников расчертили синие сумерки рыжими, веселыми пятнами, поспешно распахивая ворота. Вернулся Ворон. Дик прикрыл глаза, рвано выдыхая, и вжался в стену, чуть дернув гардину так, чтобы от ворот не было заметно, что он сидит на подоконнике. Впрочем, снова глупость, свечей он не разжигал и надо полагать, если бы эр даже и глянул в его окно, то увидел бы только черный спящий провал. И все же… Ричард замер, желая одновременно разглядеть изящный и знакомый до сладкой боли силуэт спрыгивающий с громады Моро, и в то же время не быть замеченным. Легкой стремительной тенью Алва направился к дому, все-таки кинув на окна оруженосца мимолетный взгляд. Сердца Дика замерло, пустилось вскачь… Или же только показалось? Однако знание того, что распутный кэналлиец вернулся-таки ночевать домой, несколько облегчило тупую ноющую боль за грудиной. Ричард, дождавшись, пока во дворе все успокоилось, снова прижался горящим лбом к стеклу… Как же так можно, герцог? Сходить с ума по собственному эру и тоскливо вздыхать, как не имеющая богатого приданного, а стало быть и шансов на удачное замужество, эрэа. В пору было расплакаться. Это желание лишь усугубила нелепая обида на то, что Рокэ даже не вспомнил (словно тот обязан был) о том, что сегодня Дикон стал на год старше. По щеке покатилась слеза. Проклятье! Дик шмыгнул носом и за этим звуком не услышал, как постучали в дверь. А потому вошедший в его комнату Хуан оказался неожиданностью. — Вы не спите, дор Рикардо? — привычно хрипло произнес домоправитель. — Эм… — сказать, что спит, сидя на подоконнике, было более чем глупо, Дик свесил ноги, намереваясь спуститься, и, как можно более спокойно, произнес, — пока нет, но собираюсь. — В таком случае, раз уж вы только собираетесь, мне велено передать вам приглашение явиться в кабинет герцога Алвы, — невозмутимо сообщил Суавес, так, словно это было вовсе не приглашение. Дик колебался недолго, лишь несколько секунд, унимая бешеный стук сердца. — Благодарю вас, — ответил юноша, неспешно спускаясь на пол, — я буду. Однако сердце успокоить не удалось и тогда, когда Ричард взволнованно стукнул в дверь кабинета монсеньора. Шел, уговаривая себя ничем не выдать радости, как впрочем, было в любой другой день. Видеть мерзавца эра, просто находиться с ним рядом — было для Дика радостью, необъяснимой и жгучей, постыдной и тайной… Твари тебя раздери, Окделл! — Проходите, юноша, — голос маршала, неожиданно близкий, словно эр, дожидаясь явления своего оруженосца, нарочно стоял за дверью, застал Ричарда врасплох. Тот вздрогнул, глядя на отворяющуюся дверь… И в самом деле стоял. — Вы изволили меня видеть… — собственный голос был под стать сходящему с ума сердцу, Дик ненавидел эту слабость почти так же, как хотел видеть маршала, но не посмел скользнуть внимательным, ревнивым взглядом по красивому лицу, в поисках улик, не хотел, боялся, но в то же время желал найти следы страсти, которой Рокэ предавался в объятиях Марианны. Презирал себя и… кажется любил его. — Изволил, входи и присаживайся, — Рокэ распахнул дверь, впуская Ричарда и неожиданно переходя «на ты», как делал иногда, в особенных случаях. Дик послушно просочился в кабинет и опустился в кресло, все так же не поднимая взгляд. Рокэ прошелся по кабинету, а потом остановился напротив замершего в кресле Ричарда и странным, тихим голосом вдруг произнес: — С Днем Рождения, Ричард. Дик вздрогнул и, не веря своим ушам поднял взгляд на остановившегося перед ним Ворона. Тот был вполне серьезен, но главное — Рокэ держал в руках небольшой поднос, на котором… Ричард расстерянно моргнул, переставая верить и глазам тоже… торжественно возвышался небольшой пирог с воткнутой по центру горящей свечой — одной. — Мне было бы крайне неприятно сознавать, что к бесчисленному числу моих пороков и недостатков ты можешь приплюсовать забывчивость и невнимательность. Это не так, что угодно, но только не это. Да, я помню о том, что сегодня ты разменял свою очередную дату. И мне хотелось бы… Дик, — внезапно возмутился эр, не наблюдая со стороны Ричарда реакции, — ты меня вообще слышишь?! Тот тряхнул головой и все так же растерянно кивнул. Он слышал, но вот поверить в реальность этого поздравления, да еще праздничный пирог — а это был именно он, Дик, даже при весьма скупом опыте в этой части ошибиться не мог — все это было… — А почему свеча только одна? — вдруг совершенно не к месту вырвалось у Ричарда и он, в отчаянной попытке удержать эту нелепость зажал себе рот рукой. — А тебе что ж, четыре подавай? — усмехнулся Рокэ, подходя к креслу в плотную и вкладывая поднос с пирогом в руки Ричарда. — По кэналлийским поверьям, если задуть такую свечу на исходе дня Рождения и загадать при этом желание, то оно непременно сбудется. Дик прищурился на огонек пляшущей свечи, тот начал опасно расплываться, намекая на выступившие в уголках глаз слезах. Э... нет… Нужно было что-то… — Вы в это верите, эр Рокэ? — спросил Дик, всеми силами стараясь удержать влагу в глазах или хотя бы спустить ее через нос. — Я? — Рокэ задумчиво хмыкнул, — пожалуй да, верю… — И оно действительно сбывается? — продолжал нести чушь Ричард, все еще не сводя глаз со свечи, а ведь так хотелось посмотреть в этот момент на Алву. — А ты попробуй… Загадай и задуй. Только не произноси его вслух, считается, что желание должно быть тайным и храниться в сердце. Дик кивнул, отлично понимая, что его самое большое желание он не позволил бы себе озвучить даже если бы его растянули на дыбе, где-нибудь в застенках Багерлее, слишком интимно и порочно оно было. И все же… А вдруг и в самом деле сработает? Зажмурившись, набрав в легкие воздуха, Ричард замер, формулируя свое самое сокровенное, и прежде чем дунуть на пляшущий огонек, отчетливо и громко подумал: «Я желаю поцелуй. Желаю знать, какого это быть поцелованным эром Рокэ. Желаю…» — Отлично, — сквозь шум крови в ушах услышал Ричард голос маршала, — хочется верить, что твое желание исполнится. А пока позволь мне предложить тебе выпить за столь значимое событие. Восемнадцать, Ричард… насколько мне помнится, это чудесный возраст, когда кровь играет словно молодое кэналлийское, и с каждым вздохом жаждется любви… Так ведь? Дик поднял на маршала глаза, испуганно, словно тот каким-то образом сумел проникнуть в самую суть загаданного и теперь насмехался. Но нет, в синих глазах Рокэ сейчас не было ни грамма насмешки, только что-то теплое и… почти ласковое, настолько, что ревность, сидевшая занозой в сердце Ричарда, истаяла, не оставляя после себя следа, а все вокруг заискрилось ожиданием невозможного, как уже бывало с Диконом не однажды, после памятного выстрела из пушки, когда Ворон глядел на него такими же вот глазами. — Так… — пробормотал Ричард, позволяя маршалу забрать из своих рук поднос с пирогом и вложить туда большой кубок, почти до верху наполненный темным вином, к которому Окделл почти сразу приложился, для смелости. А потом, когда утих прокатившийся по пищеводу огонь, и он смог снова говорить, Ричард, не веря в то, что делает, шалея от всего происходившего и самого факта, что эр знал о маленьком торжестве своего оруженосца, тихо, но разборчиво добавил: — мне жаждется любви, монсеньор, вашей…