Наблюдатель

      Наверное, кто-либо из глэйдеров вряд ли обратил бы внимание, а если и заметил, то не придал бы этому никакого значения, но не Томас. Он, как начинало казаться, был единственным, кто обладал навыком, называющимся наблюдательность. Скорее даже, зрением.       Парню просто казалось, что невозможно быть такими непроницаемыми и слепыми, чтобы не увидеть значительные перемены в поведении Ньюта. Он стал каким-то более угрюмым и хмурым, задумчивым. Нет, Ньют всегда много думал, но сейчас почти ни с кем не говорил, пребывая в прострации. Даже с Томасом.       Возможно, вы успели подумать: «Если никто не заметил, так Томас сталкерит за Ньютом?». Ни в коем случае, лишь иногда рассматривает и наблюдает. Он наблюдательный, помните?       И вообще, Томас и Ньют за этот месяц стали лучшими друзьями, так что беспокойство вполне оправданное. Лучшие друзья же должны волноваться за товарища? /Не так сильно, Томас, нет/       Вернёмся к рассматриванию. Почему? Именно этим наш Шнурок, вернее, бывший Шнурок, занят сейчас. Ньют сидит за пределами круга, в котором, празднуя прибытие новичка, собрались все глэйдеры. Сзади, прислонился к высокому дереву. Тени так причудливо падают на его лицо, что профиль окрашивается в тёмные тона, перемежаясь с алыми и жёлтыми отблесками от костра. Между бровями пролегла складка, одна рука была запущена в волосы (сама задумчивость), а в другой он держал стакан с бурдой Галли. Нашему новичку это всё казалось до ужаса милым, исключая ядрёный напиток Галли, но признаваться в этом себе он и не думал, не говоря уже о том, чтобы сказать вслух. Опять таки, кроме Галли, все всегда говорят, что его байда — отстой, но продолжают пить. Никто не замечает бывшего бегуна кроме, разумеется, Томаса. /Он найдёт Ньюта где угодно, будьте уверены/       Просто положение парня таково, что из круга его практически невозможно разглядеть, если сидеть не на нужной точке, какая имеется всего одна. Бегун застолбил это место ещё будучи Шнурком, конечно же.       Решив закончить для себя все душевные терзания (ещё какие, я вам скажу), Томас встал, задел рядом сидящего, тут же получил неодобрительный взгляд и средней силы тычок в бок, которого, впрочем, хватило, чтобы болезненно поморщиться, а затем направился прямиком к Ньюту, что также оставался недвижимым, лишь морганием напоминая о своей принадлежности миру живых и бодрствующих. Даже не дрогнул, когда Томас бесцеремонно плюхнулся рядом, выплеснув при этом чуть не половину своего напитка и примяв под себя пушистый одуванчик, на котором Ньют всё это время фокусировал внимание. Именно это заставило его отмереть. /Томас так благодарен этому несчастному цветку! / — Ты убил невинное растение, — вот так просто, словно и не было этого практически полного игнорирования всю последнюю неделю, а был только Томас и трагическая кончина одуванчика. — Прости, наверное. Думаю, ему уже не помочь. — сказал бегун, слегка отодвинувшись и взглянув на некогда пышную траву, после сев обратно. И решил идти в лобовую атаку. — Над чем ты всё время думаешь? \Наивный мальчик, все слышали твой обиженный голос, не быть тебе актёром/ — Мне кажется, моя гетеросексуальность катится к чертям, Томми, — Ступор. Напиток выпал из руки и уплыл к центру Земли. Когда Томас размышлял о возможных проблемах Ньюта, мысль, что такое может прийти в его голову, даже не возникла. /Но она прочно поселилась в твоей голове, не так ли, Томми? /       И да, Томасу нравилось, как Ньют его зовёт. Пожалуй, чересчур нравилась. — Эм, да… И почему же? — Ничего путного в голову не пришло, однако краем глаза парень заметил, что сосед смотрит только на него самого, изучающе, пристально. Так, что мурашки по коже бегут, несмотря на жар костра и обстановки в целом. А Томасу было очень жарко. — Из-за тебя, — второй раз за последнюю минуту парня закоротило, но возможность повернуть голову имелась. У Ньюта тоже была возможность, которой тот не повременил воспользоваться, притянув Томаса за рубашку ближе и соприкоснувшись с ним губами. /Ты этого так хотел, почему же до сих пор бездействуешь? /       Словно прислушавшись к внутреннему голосу, юноша положил одну руку на талию бывшего бегуна, другую запустив тому в волосы. Чёрт, как давно он мечтал хотя прикоснуться к ним. Томас не помнил, целовался ли когда-нибудь, но если все поцелуи такие страстные и восхитительные, то он готов целоваться сутки напролёт. Только с Ньютом, само собой.       Оторвавшись друг от друга спустя некоторое время, оба подростка были раскрасневшимися, с пылающими вовсе не от жара костра щеками, и глубоко дышали, не то от недостатка кислорода, не то от лёгкого шока. Никто из них не ожидал такой занимательной беседы. /Но надеялся, правда? / — Томми… — Тогда моя ориентация катится вместе с твоей. — Вместе. Только так, как должно быть. Оба они фыркнули, существенно разрядив обстановку. — Докатилась, я думаю.       Глаза их блестели в полумраке, взгляд направлен только на изучение лица партнёра. /Забавное слово, тебе же оно нравится? / — Мы, теперь, ну… Вроде как, вместе? — И неизвестно, чего в этом вопросе больше: надежды или мольбы. — Не знаю, как ты, но я тебя теперь не отпущу. — И Ньют улыбнулся. Впервые за последнюю «задумчивую неделю», Томас знает. Он же наблюдательный. И никто, кроме него самого, не поймёт, как хорошо, когда ты единственный, кто умеет наблюдать. /Даже в таком поцелуе, как сейчас/