Услуга

Бомгарт отказывается до последнего, но способности Бинха добиваться своего можно позавидовать. И причина согласия Леопольда вовсе не в том, что Александр, брезгливо поморщившись, ставит перед доктором бутылку сельского самогона, мирясь с его условиями работы. Не в том, что полицейский искренне страдает от боли, хмурит брови, кривит губы и при этом все равно продолжает выдавать насмешки, даже находясь в столь плачевном положении. На решение Бомгарта влияет всего один веский довод: доктор неожиданно осознает, что пойти на поводу у Бинха это, пожалуй, единственный способ заткнуть ему, наконец, рот. В буквальном смысле. — Ладно, — сдается Леопольд. — Черт с вами, Александр Христофорович, — он отдает последнюю дань издевательской вежливости и переходит на интимное «ты», отбрасывая внешние приличия. — Садись в кресло, руки на подлокотники. — А без этого средневековья нельзя? — морщится Бинх: зубная боль делает его на порядок сговорчивее, но подчиниться, не выказав недовольства, хотя бы мнимого, он не может. — Ты же врач, можешь воспользоваться бором, а не кузнецкими клещами! — Я не дантист! — огрызается Бомгарт. — И не таскаю с собой подобие петровского зубодерильного набора! А будешь советовать, сейчас и в самом деле возьму кузнецкие клещи! Бинх сжимает губы в тонкую линию и на этот раз спускает дерзкий ответ. Послушно опускается на жесткую деревянную поверхность и кладет руки на подлокотники, отдаваясь во власть Бомгарта. После свершения необходимых действий по подготовке к процессу, тот издевательски выдирает пробку бутылки зубами и делает глоток самогона. Выдыхает и ухмыляется: — Ну держись. И только повизжи, как дивчина! Бинх оскорбленно вздергивает подбородок, но парировать не спешит: веревки, стянувшие его привязанные к подлокотникам запястья, несколько понижают градус дерзости. — А хотел бор, ехал бы снова к зубному врачу в Петербург, — ухмыляется Леопольд и мстительно затягивает веревку сильнее. — В Петербурге-то оно поинтереснее, чем тут со мной. В глазах Бинха на уровне с яростью мелькает отражение боли — и речь не о физической. Зафиксировав Бинха, Бомгарт делает еще один глоток самогона, и в его глазах начинают скакать шальные огни. — Рот пошире открывайте, Александр Христофорович! — снова переходя на насмешливую вежливость, приказывает Бомгарт. Бинх оскаливается, и Бомгарт, пристально окинув цепким врачебным взглядом пространство его ротовой полости, отмечает неаккуратность работы петербургского мастера, которому оскорбленный отказом полицейский доверил лечить себя в прошлый раз. Тоже мне, столичные мастера… — Ты начнешь что-нибудь делать или так и будешь смотреть мне в рот? — мешает осматривать его дальше Александр, и Леопольд, тяжело вздохнув, отходит от него. — Дареному коню, — буркает он, и прежде чем Бинх успевает разъяренно поинтересоваться, к чему сей намек, велит. — Раскрывай рот обратно, поставлю фиксацию: не дашь же работать иначе. В глазах Александра мелькает подобие испуга, но доверие доктору, несмотря на все ехидные высказывания в его адрес, побеждает, и он покорно позволяет Бомгарту закрепить вокруг его головы повязку, дополненную железными пластинами, мешающими закрыть рот. Что это за изобретение, Бинх не знает и подозревает, что его создание принадлежит самому Бомгарту. Который, закрепив повязку, отпускает тихий смешок: «Давно надо было ограничить тебя подобным кляпом», заставив щеки Бинха вспыхнуть румянцем. Ответить на издевку он теперь не может. Язык его выгибается дугой, пытаясь удержать во рту начавшую скапливаться слюну. Бомгарт позволяет себе оценить усилия Бинха улыбкой и, наконец, берет в руки щипцы. Бинх смотрит на него со страхом, и Бомгарт говорит ему успокаивающе: «Терпи. В Петербург уже поздно» и просовывает щипцы к больному зубу. Один раз все же касается десны, и из груди Бинха вырывается стон, сопровождаемый дополнившей картину, все же потекшей по подбородку нитью слюны. Бомгарт хмыкает и резко дергает, вырывая больной зуб с корнем. Рассматривает его в хватке щипцов несколько секунд и только потом, отложив трофей на подготовленное блюдце, переводит взгляд на Бинха. Изо рта его вытекают слюна и кровь, из глаз текут слезы, и он часто моргает, стараясь избавиться от них. Бомгарт дает ему свободу от «кляпа». — Ну все, возьмите себя в руки, Александр Христофорович, — примиряющим тоном велит Бомгарт. — Боль скоро пройдет. Вы и так, без анестезии, вытерпели, полно теперь-то уж… Бинх смотрит на него с яростью во взгляде и молча дергает руками, давая понять, что все еще связан. — Ах, да… — соглашается Бомгарт и неожиданно снова берет бутыль, вместо того, чтобы развязать Бинха, — касательно претерпевания боли… Возможно, вам поможет это — хотя вы и демонстративно отвергаете мой излюбленный способ… Бомгарт делает глоток самогона и приникает к окровавленным губам Бинха. Глаза того расширяются, и попытка что-то сказать приводит к запланированному доктором эффекту: алкоголь перетекает из его рта в горло Бинха, и тот давится спиртом, слюной, кровью и осознанием того, почему его так раздражает этот чертов доктор. Губящий свой талант, упертый, запертый вдали от столицы, на все имеющий свое мнение… как и он сам. Бинх сглатывает полученный добавлением самогона коктейль и, закрыв глаза, касается языка Бомгарта своим. Тот, на мгновение замерев, решительно упирается в кресло коленом между разведенными ногами Бинха, стискивает в обтянутых врачебными перчатками ладонях его плечи, и жадно отвечает, не брезгуя сглатывать кровь, уже меньше, но все еще текущую изо рта Бинха. Через пол минуты она идти перестает, и Бомгарт целует Бинха уже без дополнительных вкусовых ощущений. Поцелуй обрывается касанием языка Леопольда больной десны — Александр кусает его за губу и, когда он отстраняется, все же взвизгивает от боли. Бомгарт повторный комментарий о дивчине оставляет при себе, вместо этого берясь за веревки и высвобождая, наконец, запястья полицейского. Тот не торопится вставать с кресла и уходить, и Бомгарт все же оправдывает его ожидания, давая объяснение произошедшему. — Плохо мне тут, совсем скучно… — начинает он, и во взгляде Бинха появляется злость. — Я ж тут совсем свихнусь один, Александр Христофорович… Ведьмы эти… убийства, Дьяволу приписываемые… Я разумный человек, у меня диссертация… знаю, что не бывает такого. А оно есть. Хотя не должно. И вы… тоже есть. — Бомгарт поднимает взгляд на Бинха и выдыхает. — Давайте сходить с ума вместе, раз уж так. А то один самогон меня скоро не удержит. — Не удержит от чего? — холодно спрашивает Бинх. — От тебя, — выдыхает Бомгарт. — Не должно так быть, неправильно, знаю… А все равно: думаю я о тебе иначе, чем полагается. Бинх смотрит на Бомгарта без оттенка удивления. Раскрасневшиеся щеки его не дают понять, смущение тому виной или реакция кожи на стерпевание боли. Брови его нахмурены, и Бомгарт делает из всего увиденного неутешительный вывод. Приникает к горлу бутыли и пытается оправдать сказанное демонстрацией распития, мол, это все алкоголь и ни более того. Бинх хмыкает и на его губы ложится кривая улыбка: — Благодарю за оказанную услугу, доктор. С остальными ознакомлюсь ближе к ночи. Сейчас прошу простить: дела ждут. Бомгарт провожает взглядом вышедшего за дверь полицейского, анализирует сказанное и мстительно думает, что он ему не то, что повыдирает, повыбивает к чертям все зубы, если тот не придет. После чего привычно прикладывается к бутылке, но отстраняет ее от губ, не сделав глоток: пожалуй, набраться и отрубиться до утра сейчас не самое лучшее решение — на эту ночь у него иные планы.