Fall Down

Очень холодно. Холод течет по моему телу, скапливаясь на кончиках пальцев и носа. Облизываю обветренные губы, предчувствуя вкус крови – единственной вещи, о которую могу согреться. Мне кажется, что я не спал уже целую вечность, хотя на самом деле я сплю гораздо больше, чем раньше. Чем дольше сон, чем дольше я могу быть с ним, тем, кто смеется, когда я говорю о верности. «Бездна примет тебя так или иначе, когда придет время» Его руки холоднее моих, под кожей нет красной жизни. Он дотрагивается до меня всегда первым, ведь марионетки ничто без своих нитей. Мои перерезал я сам, даже не подозревая об их предназначении. Теперь только эти холодные руки могут заменить мне то, что удерживало меня на ногах. Единственное мое желание – чтобы он не отпускал, даже если это будет стоить мне передавленной шеи, когда он заиграется. Но Чужой очень аккуратный ребенок, он не ломает свои игрушки – он предлагает им возможность сломаться самим. - Хочу сделать для тебя больше, - говорю я. Потому, что я замерз в статичной позе, мне надо, чтобы он подтолкнул меня хоть куда-нибудь. Без его воли, которой, в общем-то, все равно, я не чувствую себя живым. - Удиви меня, - не приказывает, но говорит Чужой. Для меня нет разницы. Во мне просыпается страсть. Старые, чудом уцелевшие книги, мирно изживают свой век в сырости дануоллских подвалов. Под моими пальцами хрупкая, рвущаяся от каждого неосторожного движения бумага в мелком рукописном тексте. Я, словно волкодав, напал на след того, что ищу и не собираюсь его упускать. Его суть. Мне нужно знать больше, но в книгах аббатства одна ересь, не имеющая ничего общего с его длинными губами и холодными руками. Мне же необходима хотя бы капля из истоков. Грязно-желтые страницы несут в себе ничтожно мало, но даже это стоило распоротой кожи и торчащих костей жадных ведьм, не желавших делиться со мною знаниями. Я одержим, и нет необходимости скрывать это от самого себя. Древние ритуалы, различающиеся в своем предназначении, различны и в способах проведения, но кое в чем они едины. Жертва. Смерть переходит в жизнь, а жизнь переходит в смерть - в этом весь смысл. На первое у меня совершенно нет времени, а вот второй, более распространенный вариант, как раз мне по вкусу. Парню, которому не повезло быть растянутым перед алтарем, от силы восемнадцать лет. Жизнь еле держится в его худощавом теле, я не кормил его с тех пор, как начал подготовку, но измотало его отчаянье. Здесь - в глубине канализационных лабиринтов - его никогда не услышат и не найдут. Ему тоже холодно. Холодная влага, витающая в воздухе, касается голой кожи, но холоднее всего (я знаю) от сковывающих браслетов и безнадежности. Я знаю. Мой клинок слабо мерцает от ворвани. Ее люминесцирующий свет везде - на тяжелой ткани, тонкой коже, прочной стали и холодном камне. Наверное, в моих глазах отражается он же, если их еще не затопила бездна. Холодно. Мне холодно, а под кожей этого парня течет горячая жизнь. Я согреюсь, надо только чтобы грудь впустила в себя сталь, чтобы распустились ребра и расстались мышцы. Все очень легко, я делал это не единожды. Когда я касаюсь сердца, оно еще бьется, словно маленький испуганный мышонок, которого я вынимаю из клетки ребер. Освобождение? Для меня - нет, но мне нужно не оно, а тьма, что сгущается в имитацию человека. Чужой так близко, что я чувствую его улыбку, его руки в крови раздавленного сердца, его руки снимающие с меня капюшон, его губы, которые шепчут: - Бывший королевский защитник, проводящий темные ритуалы в мою честь, - я вдыхаю каждое слово. - Это так сладко. Не слаще поцелуя, который мне дарит бог. Единственный. Мой.