Кошки и хомячки

Эдвард всегда хотел себе кошку. Он мечтал о ней еще с детства. Когда мама забирала его из школы, они всегда делали небольшой крюк, чтобы пройти мимо птичьего рынка. Там, в небольших манежах, играли разноцветные котята. Белые и черные, серые и рыжие. Иногда ему разрешали их погладить. — Эдди, милый, ты так сильно их обнимаешь, что еще чуть-чуть и задушишь, – смеялась мать, наблюдая за сыном. Сколько раз он просил родителей купить одного такого котенка. Любого. Самого маленького, самого некрасивого. Он был бы безмерно рад любому. Но чтобы содержать кошку, нужны были деньги. Отец только качал головой, а мать просила потерпеть еще год. Следующий и следующий. Скоро все станет лучше, тогда они все вместе пойдут и выберут самого милого и пушистого котенка, который только там будет. А потом она заболела… Эдвард всегда хотел себе кошку. Но ему подарили хомячка. И это был лучший день в его жизни. Когда поздним вечером отец вернулся с работы и, пробормотав что-то про день рождения, протянул ему помятую картонную коробку. Эдвард плакал, прижимая к себе маленькое пушистое создание. И ему было все равно, что его день рождения был два месяца назад. И все равно, что это был вовсе не котенок. В тот день он снова почувствовал, что отец любит его. Это был первый год после смерти матери. И последний, когда отец еще вспоминал о дне рождения сына. Больше таких дней в их жизни не было. Эдвард всегда хотел себе кошку. Он представлял, как каждый вечер будет расчесывать ее мягкую шерстку. Как она будет мурлыкать и ластиться к его рукам. Говорят, что кошки чувствуют боль хозяев. Она бы приходила к нему, когда ему было плохо, ложилась рядом и одним своим присутствием помогала бы. Давала бы понять, что он не один. Что все будет хорошо. А ему так часто нужно было это услышать. Эдвард всегда хотел себе кошку. Но ему достался хомячок. Его тоже можно было гладить, но мальчик не был уверен, что зверьку это нравится. Он часто не давался в руки, а один раз даже укусил. Эдварда это очень расстроило, ведь он любил своего хомячка. Может, зверек об этом просто не знает? Тогда мальчик решил научиться готовить. Ведь еда, кажется, была единственной вещью, которая волновало его любимца. Он все ел и ел. И ему всегда было мало. Но, как бы Эдвард ни готовил овощи, сколько бы ни приносил их хомячку, это ничего не меняло. Со временем зверек просто растолстел и перестал убегать из его рук, но скорее из-за тяжести собственного тела. Эдвард всегда хотел себе кошку. Они бы вместе играли. Мальчик светил бы небольшим лазером-указкой на пол или диван, а котенок бегал бы за светящейся точкой и никак не мог ее поймать. Или он мог бы привязать кусочек ткани к ниточке и дергать ею, изображая движения мыши, а кошка охотилась бы за самодельной игрушкой. И даже если бы она поцарапала его во время игры – не страшно. Он бы простил ее. Эдвард всегда хотел себе кошку. А ему достался хомячок. Он не знал, как играть с ним. Зверек явно не любил бегать или прыгать. Он не так сильно боялся воды, как кошки, но быстро уставал и засыпал. А потом Эдварда осенило. У него ушло пару месяцев, чтобы собрать его. Полупрозрачный, зелено-бурый – в зависимости от того, какие пустые пластиковые бутылки ему попадались в доме – занимающий почти всю его комнату лабиринт. В нем были и крутые подъемы, и просторные камеры, и закручивающиеся спуски. Мальчику казалось, что зверьку понравится исследовать эти коридоры и кататься с «горок». Но, обойдя все один раз, хомячок выбрал себе самую просторную камеру, куда Эдвард обычно клал еду, и остался там. Так прошел день, другой, третий... Тогда мальчик начал оставлять провизию в самых неожиданных местах, надеясь на то, что хотя бы голод заставит его любимца играть. Так и случилось. Спустя пару дней хомячок уже не прекращая бегал по пластиковому лабиринту в поисках пищи. Эдвард был счастлив. И, чтобы зверек не забывал, что мальчик все еще с ним, он часто читал ему книги. Только самые интересные. Так прошел год. А потом мальчик заметил, что хомячок всегда бегает одним и тем же маршрутом. Будто разработал свой собственный план для скорейшего нахождения еды. Это очень расстроило Эдварда. В чем смысл игры, если ничего не меняется? Какое удовольствие в простом переборе одних и тех же элементов? Тогда Эдвард начал делать ловушки. Совсем небольшие. Вначале просто перекрывал некоторые проходы, заставляя идти в обход. Потом начал менять местоположение пищи, если хомячок не успевал найти ее вовремя. Сперва он делал это вручную, но потом придумал, как заставлять простейшие механизмы срабатывать самостоятельно. Чуть-чуть изоленты, пара шестеренок и много желания поиграть со своим любимцем. Со временем он даже научился временно затоплять некоторые зоны своего лабиринта. Не полностью, но так, чтобы хомячку было неудобно по ним передвигаться. Иногда, правда, механизмы срабатывали так, что до еды было невозможно добраться. Но в этом и есть игра, так ведь? К тому же, если зверьку несколько раз подряд не везло, то мальчик начинал ему поддаваться и выставлял заслонки вручную. Эдвард не хотел, чтобы хомячку было плохо. Он любил своего хомячка. Легко сказать, любит кошка человека или нет. Она мурлычет. Она ластится. Она сама запрыгивает на колени и трется своей мордочкой о грудь. Как выражают любовь хомячки? Умеют ли они вообще любить? Эдвард всегда хотел себе кошку. Даже сейчас, когда он вырос, сменил фамилию и пообещал больше никогда не возвращаться в родной город. Даже сейчас, когда… Ну, много чего произошло, в общем. Он часто засматривается на них, когда шел по улице. Изящные. Грациозные. Излучающие холодное обаяние. Или, наоборот, забавные, неспособные усидеть на месте, светящиеся радостью жизни. К ним хочется подойти. Прикоснуться. Погладить. Забрать к себе домой. Несколько раз у него это почти не получилось. Эдвард всегда хотел себе кошку. Но ему достался хомячок. — Доброе утро, Освальд. Он заканчивает фразу и отпускает красную кнопку на устройстве. Он сам собрал эту модель. Потери в качестве звука сведены к минимуму, но при этом дистанция действия позволяет ему, сидя в собственной квартире, вещать из динамиков, находящихся далеко за городской чертой. Работает, правда, только в одну сторону, однако так и задумывалось. Фигура на одном из мониторов вздрагивает. Год на разработку. Еще один на поиски и добычу ресурсов. Еще один на строительство и отладку всех механизмов. Это было куда сложнее, чем работать с ножницами и пластиковыми бутылками. Но он закончил его. Идеальный лабиринт. Каждая стена могла изменять свое положение с точностью до десятых градуса. Каждая плитка на полу могла быть активатором для одной из десятков ловушек. Не смертельных, разумеется. Эдвард не собирался наносить реальный вред. Все это абсолютно автоматическое и действующее в произвольном порядке. Раз в четыре часа лабиринт полностью перестраивается. Стены пропадают и появляются, а спрятанные рычаги и кнопки меняют свое назначение. Остается только раз в неделю доставлять свежую еду и воду, которые потом замораживаются и три раза в день появляются в самых неожиданных закоулках. Эдвард сам готовит пищу. Каждый раз что-нибудь новенькое. Он часто пробует разные рецепты и определяет их пригодность по выражению чужого лица на мониторе. Если блюдо нравится, он оставляет его в меню на следующую неделю, если нет, больше никогда к этому рецепту не обращается. — На чем мы остановились вчера? – он снова нажимает и отпускает красную кнопку. – Ах, да. Точно… — говорит сам себе, не дожидаясь ответа. Эдвард нажимает на клавишу два раза подряд и активирует режим продолжительного вещания. — "И он улыбнулся Азирафаэлю широкой и жестокой улыбкой…" — размеренным тоном зачитывает Эдвард. Можно считать это местью. Местью за те дни, проведенные Эдвардом во льду. Местью за то, что он пережил после разморозки. Кобблпоту удалось отнять у него разум, пусть и ненадолго. Хорошо. Тогда он тоже заберет у него самое важное. Цель. Освальд всегда ставил перед собой цели. Добивался их или терпел неудачу – неважно. Главное, что ему было к чему стремиться. Он тянулся все к большему и большему. И ему всегда было мало. Но у этого лабиринта нет выхода. Нет конечной цели. Эдвард лично запаял входную дверь. Единственный шанс выбраться – помощь снаружи. И он не против. У этого места нет охраны или защитной системы. Эдвард не будет мешать, если кто-то придет спасать Освальда. Так будет честно. Но пока он будет наслаждаться местью. За боль. За ложь. За все то, что он потерял. За… За то, что Эдвард всегда хотел себе кошку, а ему достался хомячок.