Поход к поэту

Время резко ускорилось и замедлилось одновременно. У Гоголя как будто вся жизнь пролетела перед глазами. Он же всё решил, так чего бояться? Своих работ, конечно же. Это же надо было додуматься ещё раз пойти к Александру Сергеевичу со своими стихами! Смешно. Смешно и страшно до безумия. Но… ведь хоть что-то надо было сделать, чтобы понять, всё ли в порядке с его работой? Разумеется, надо. И поэтому идти необходимо именно к Пушкину. Николай вздохнул и зашагал чуть быстрее. Его не покидало странное чувство. По телу периодически пробегал лёгкий мороз, стоило вспомнить о его последнем визите. А ещё это напоминало писателю о его, так сказать, кошмаре в лице поэта. А что, если этот кошмар станет явью? Что, если Пушкин прямо в лицо рассмеётся ему? Если он будет насмехаться над его работой? «Ну, и поделом, если будет насмехаться, — продолжал себя накручивать черноволосый писатель, не прекращая своё продвижение. — Значит буду знать, что пишу полную гадость. Тогда, должно быть, я пойму, что это не моё и…» Но вдруг он замер, поражённый внезапной странной мыслью. А если Александр Сергеевич похвалит его поэму? Если она ему понравится?.. — Нет, такому не бывать… — тихо пробормотал Гоголь, продолжая свой путь к нужному зданию. Но всё же его не покидала эта надежда… Мысль, что, возможно, всё не так уж и плохо. Но почему тогда он был так уверен, что всё хуже некуда? Почему жёг свои книги? Почему презирал свои произведения? Почему?.. Быть может, дело было в заниженной самооценке Николая? Он бы никогда и ни за что не сказал, что любит свои работы. Совсем наоборот. Но почему было так? Быть может, писатель считал, что если относиться к себе предвзято, то для него так будет лучше? К примеру, чтобы не зазнаваться. «Как же всё это глупо…» Верно. Это было глупо. Ровно как и произведения Гоголя, по крайней мере, он сам так считал. Тем не менее, писатель неумолимо продолжал продвижение к своей цели. Чувствовал он себя противоречиво. Признаться, в глубине души он был бы рад, если бы Александра Сергеевича попросту не оказалось дома, или же он находился в обществе своих близких друзей (которым Гоголь уж точно не ровня). Но в то же время юноша молился, чтобы всё было по-другому, чтобы он наконец-то смог поговорить с Пушкиным с глазу на глаз. Вскоре он подошёл к тому месту, где находился пункт назначения. У Гоголя пошли мурашки по коже, но он решил не придавать этому особого значения. Однако ком в горле всё же был, и писатель понимал, почему. С удивительной быстротой Николай подошёл к двери, после чего резко остановился. Глаза остановились на причудливо выгравированном узоре на двери. Сердце предательски дрогнуло. Вот тут писатель мог забыть про то, что он хочет показать свою поэму, и тихо уйти. Но выбора не оставалось. Был проделан такой путь и напрасно? Николай сделал глубокий вдох и осторожно, неуверенно постучал. После этого на шаг отступил от двери, замерев в ожидании. С минуту ничего не происходило, и Гоголь подумал, что он, верно, недостаточно громко постучал. Вновь приблизившись, он ещё несколько раз постучал, посильнее. Но никто не торопился открывать ему. «Вероятно, Александра Сергеевича нет дома», — расстроился Николай, поняв, что его опасения оправдались. В какой-то мере это принесло ему облегчение, но всё-таки писатель был немало опечален. По-видимому, это сама судьба ему знаки делает, что не нужно показывать эту злосчастную рукопись великому поэту — иначе ничем хорошим это не кончится. И юноша не мог оспорить это, а потому решил, что пора бы ему уходить. Но перед этим он всё же с неким отголоском надежды взялся за ручку двери и, подумав секунду, осторожно потянул на себя. К удивлению Николая, дверь достаточно легко поддалась, оказавшись незапертой. Молодой писатель испытал от этого некоторую растерянность, не зная, как поступить дальше. Ведь если Александр Сергеевич ушёл и лишь случайно забыл запереть дверь, нельзя просто так, без приглашения войти к нему в дом — воспитанный Николай никогда бы так не поступил. Но в глубине души им овладело любопытство. Гоголю всегда было интересно хоть глазком увидеть, как живёт великий поэт, хоть эта мечта была отчасти ему неясна и с первого взгляда казалась странной. Юноша в нерешительности замялся у порога, не решаясь переступить его и войти туда, куда ему нельзя заходить. Но также эта опасная мысль манила, и призрачная надежда на то, что поэт всё-таки дома, зародилась в сердце Гоголя. «Я загляну всего на пару секунд. Не боле, — поклялся про себя Николай, набираясь смелости, дабы свершить недозволенный поступок. — Лишь хочу убедиться, что пришёл напрасно…» Сделав робкий шаг вперёд, молодой писатель медленно вошёл внутрь, тихо закрыв за собою дверь. Неслышно ступая по паркету, юноша прошёл через вестибюль в гостиную. В ней никого не было, лишь тающая свеча медленно догорала на столе. Также на белоснежной скатерти стояла маленькая пепельница, а рядом лежало новейшее издание журнала «Современник». Осматривая интерьер, Гоголь замер посреди гостиной, и лишь через какие-то несколько мгновений он вспомнил, что, вообще-то, не имеет права находиться здесь. Такое вторжение в чьи-то покои можно было рассчитать, как преступление, и если Николая кто-нибудь здесь увидит, худшее, что может ожидать его за это — суд. Эта мысль отчасти отрезвила молодого писателя, и он решил убраться отсюда от греха подальше, как вдруг… — Николай Васильевич, милейший, вы бы предупреждали, ежели хотели войти! Я мог ненароком застрелить вас, приняв за грабителя. Этот мягкий, укоризненный голос заставил молодого писателя подскочить на месте от испуга и резко обернуться, лицезрев во всей красе хозяина дома, который закладывал револьвер обратно за пояс. — Александр Сергеевич?! — от неожиданности Гоголь едва не выронил все листы из рук. — В-вы меня напугали… То есть, я хотел сказать, простите, что вторгся в ваш дом! Я стучал, но мне не открывали, а дверь оказалась не заперта, и я… не удержался. Простите меня, пожалуйста! — лепетал Николай, испугавшись, что Александр действительно посчитает его вором. Но тот лишь дружески улыбнулся молодому писателю в ответ. — Право, я не держу на вас зла, Николай Васильевич, — произнёс поэт, положив руку остолбеневшему юноше на плечо. — И должен также извиниться перед вами, что не услышал вашего стука и позабыл запереть дверь. Забывчивость, понимаете ли, — он развёл руками. — Вам незачем извиняться, Александр Сергеевич, — неловко отозвался Николай и добавил: — Я… я очень, очень рад наконец с вами встретиться!.. На лице поэта появилась тёплая улыбка. — Я тоже чрезвычайно рад нашей встрече, — произнёс он. — Хотя, признаться, я не ожидал вашего визита. Что же привело вас ко мне, Николай Васильевич? — чуть прищурившись, поинтересовался Александр, не сводя внимательного взгляда с робевшего Николая. А тот отчего-то решил, что прибыл не вовремя, и Пушкину сейчас не до гостей, отчего юноше стало ещё боле неловко перед поэтом. — Право, мне очень неудобно было беспокоить вас… Я полагаю, у вас сейчас нет времени? Тогда я немедленно удалюсь и зайду позже… — начал было он, но поэт мягко прервал его. — На данный момент я абсолютно свободен, милейший Николай Васильевич, — улыбнулся он. — И охотно готов вас выслушать, уделить вам всё своё внимание. Итак, что вам угодно? Гоголь на мгновенье растерялся от этого вопроса, и оттого его волнение заметно усилилось. Пальцы судорожно сжались на рукописях. — Вашей критики… — еле слышно выговорил он, пряча взгляд и робея, как дитя, перед великим поэтом. Тот вопросительно поднял бровь. — Простите, что вы сказали? — чуть наклонив голову набок, переспросил Александр. — Понимаете, Александр Сергеевич… — Николай невольно сглотнул, от волнения с трудом подбирая слова. Он не знал, чего ожидать от ситуации, и боялся себя проявить в ней не так, как ему бы хотелось, и оттого робел ещё сильнее. — Я издавна восхищаюсь вашим творчеством, и хотел бы попросить вас кое о чём… «Боже Правый, я, наверное, так глупо выгляжу!..» — беспомощно подумал он, не в силах унять лёгкую дрожь в руках и знакомое неприятное чувство тяжести в солнечном сплетении. Юному писателю было безумно стыдно за своё неуместное волнение, и от этого становилось ещё боле тяжко. И что только о нём подумает Александр Сергеевич? Однако Пушкин и не думал как-то насмехаться над Гоголем. Конечно, он сразу заметил, что юноша как-то слишком уж стеснялся и робел перед ним, и выглядело это, надо сказать, забавно и даже немного трогательно, отчего поэт не удержался от лёгкой улыбки. Подойдя к замершему юноше, он положил руку тому на плечо, успокаивая. — Ну, ну, право, нет повода для такого волнения, Николай Васильевич, — мягко произнёс Александр, глядя в голубые глаза молодому писателю. — Что же вы так сильно смущаетесь, аки девица? Поверьте, я в жизни на вас не накричу и ни перед чем не высмею. Не бойтесь говорить со мной, я готов выслушать всё, что вы скажете. Давайте-ка присядем, — он почти силой усадил несопротивляющегося Николая на диван, и сам опустился рядом. — Вам не кажется, что следует внести немного гармоничной атмосферы в наше знакомство? Полагаю, вы не против. Знаете, Николай Васильевич, самый лучший способ загладить неловкость? — заметив обескураженный взгляд своего гостя, поэт лучезарно улыбнулся: — Провести время за приятной беседой! Желаете чего-нибудь выпить, Николай Васильевич? — Ох… Благодарю вас, но я не имею привычки пить что-то крепкое в гостях, — смущённо ответил молодой писатель, прекрасно помня, что любой дурманящий напиток — его злейший враг. — Если можно, просто чай. — Разумеется! Признать, раньше Николай никогда бы не подумал, что будет сидеть в гостях у великого поэта, пить ароматный чай и общаться так, будто бы они были давними друзьями. Александр Сергеевич оказался весьма приятным и интересным собеседником, и Гоголь искренне восхищался им. Сначала ему было крайне неловко, но постепенно эта неловкость сошла на нет, и юноша проникся беседой, осмелев. Ему уже было в какой-то степени уютно в обществе Пушкина, горячий чай и приятная дружеская беседа оказали своё действие. Чего уж там, да о вечере наедине с великим поэтом Николай раньше мог только мечтать! Правда, его немного настораживали некоторые изредка проскальзывающие в разговоре несколько деликатные вопросы Александра, вроде: есть ли у Гоголя дама сердца, какие у него предпочтения в женщинах, и тому подобные. Молодого писателя отчасти смущало, что поэт ни с того ни с сего заинтересовался личной жизнью его, Николая, но каждый раз юноше удавалось вежливо уйти от ответа. Наверное, если бы Николай был барышней, можно было подумать, что поэт в какой-то степени заигрывал с ним. Но, так как Гоголь всё-таки был юношей, подобные предположения даже не приходили ему в голову. А, может быть, он просто старался не заострять на этом внимание… Неизвестно, сколько бы ещё это продолжалось, пока Пушкин не задал вопрос, который в одно мгновенье изменил всю идиллию. — Так, вы всё-таки скажете мне цель вашего визита, Николай Васильевич? — чуть прищурившись, поинтересовался поэт. — Впрочем, позвольте мне облегчить вам задачу, — его взгляд упал на исписанные пергаменты, аккуратно лежащие на диване подле Гоголя. — Как я понимаю, вы пришли ко мне с… этим? — догадался поэт, намекая на эти самые пергаменты. — Да, — слабо кивнул Николай, забирая листы и вновь ощутив повисшее в воздухе напряжение. — Я хотел передать вам эту поэму… — Хмм… Позвольте полюбопытствовать, Николай Васильевич, а почему вы принесли её именно мне, а не сразу в издательство? — с лёгким удивлением поинтересовался Александр. — Не доверяете цензуре? Иль неужто вы написали эту поэму специально для меня? — в его голосе на мгновение промелькнули нотки веселья. Разумеется, это было сказано, как шутка, но смутившегося Николая отчего-то бросило одновременно и в жар, и холод. Он чересчур резко встал, и лицо его вновь заливал густой румянец. Вместе с ним поднялся и великий поэт. — Никак нет, Александр Сергеевич. Мне просто… — Гоголь нервно сглотнул и продолжил: — Необходимо ваше мнение, как тонко понимающего в творчестве человека… — Благодарю за оценку моих скромных умений, — на лице Пушкина промелькнула польщённая улыбка. — Но не кажется ли вам, что вы несколько переоцениваете мои таланты? Нет, не подумайте, для меня будет честью помочь, коли вам так угодно… Просто хочу убедиться, что вы основательно уверены в своём решении. Эти слова заставили сердце Николая забиться ещё сильнее. Он сильно нервничал и кусал от волнения губы. На какое-то мгновение молодой писатель заметил направленный на себя пристальный взгляд Александра, выражающий некую задумчивость и даже… заинтересованность. Минуточку… что?.. Какая, к бесу, заинтересованность?! Гоголь моргнул, с трудом удержавшись, чтобы не приложить руку ко лбу, проверить, не начался ли у него жар. Хотя, может быть, ему это и показалось. В таком состоянии ещё и не то мерещиться будет. — Я уверен, — тихо произнёс он, протягивая поэту злосчастные листы со своей поэмой. Тот согласно кивнул и, принимая бумаги из рук Николая, словно невзначай коснулся кончиками пальцев его кисти, мимолётно погладив нежную кожу. Или же это опять показалось… — Превосходно… — медленно, с расстановкой произнёс Пушкин, бросая изучающий взгляд на пергаменты и аккуратно откладывая их на ближайший комод. — Итак, насколько я понимаю, Вы изволите просить лишь моей критики, верно? Или… — он сделал короткую паузу и начал медленно подходить к молодому писателю. –… Вам будет угодно, если я собственноручно внесу в текст необходимые изменения? Напрягшийся Николай стал медленно отступать к столу, выбитый из колеи от такого несвойственного Александру поведения. — Н-нет, благодарю В-вас, п-простая критика меня вп-полне удовлетворит… — Вы побледнели, друг мой? — оперевшись одной рукою о край столешницы и буквально нависая над загнанным в угол писателем, поинтересовался Александр. Его пронзительные голубые глаза буквально пожирали лицо Гоголя жадным и в то же время хищным взглядом. Тот нервно сглотнул, будучи зажатым между пресловутым предметом мебели и явно решительно настроенным мужчиной. Такое положение пугало и в какой-то степени смущало молодого писателя, ибо их с Александром лица находились в слишком опасной близости друг от друга, из-за чего юноша буквально вывернул шею назад, дабы избежать случайного прикосновения к чужим губам. — Николай? — негромкий, с хрипотцою голос писателя будто вырвал его из транса — но ни насмешки, ни беспокойства Гоголь в нём не услышал. — Успокойтесь, я не сделаю Вам ничего дурного. Юноша недоверчиво посмотрел на Пушкина, и был непроизвольно заворожён его ясными голубыми глазами. Он и сам не заметил, как начал внимательно изучать тонкие черты лица творческого гения, его тёмные вьющиеся волосы, чуть обветренные губы… Но поймав себя на этом, Гоголь тихо ужаснулся и в отчаянии помолился, чтобы Александр не заметил этого. Ведь это же будет таким неслыханным позором! Он упёрся поясницей в столешницу, еле удерживаясь от того, чтобы не залезть на стол с ногами, однако Александр придвинулся к нему ещё ближе, положив правую руку на затылок, зарывшись своими тонкими пальцами в непослушные чёрные локоны, а левую — на плечо остолбеневшего Николая. Его хрипловатое и чуть прерывистое дыхание обдало теплом губы молодого писателя, который прямым словом не знал, куда себя деть, и уже тысячу с лишним раз успел помянуть и Бога, и чёрта, и обоих сразу. «Что он хочет сделать?..» — Ч-что Вы делаете?.. — нервно озвучил свой мысленный вопрос Николай, вздрогнув, когда чужая рука почти с нежностью огладила пальцами его лоб, убирая непослушную прядь. — Вы действительно желаете знать на это ответ? — слегка насмешливо поинтересовался Пушкин, выдыхая эти слова прямо в губы бледного, как простыня, простодушного писателя. — Я могу Вам показать… Только придётся ли вам по душе моя откровенность? — он понизил свой голос почти до шёпота, так близко наклоняясь к лицу Гоголя, что они почти касались губами. Посмотрев в его растерянные глаза, Александр преодолел последний миллиметр, скрепив их губы жарким поцелуем. Николай был так шокирован, что даже не нашёл в себе воли для протеста и сопротивления. Александр, воспользовавшись этим, притянул его за талию ближе к себе и несколько грубо укусил в нижнюю губу, отчего молодой писатель издал слабый болезненный стон, но по-прежнему не предпринял ни малейшей попытки оттолкнуть явно помутившегося рассудком поэта. Александр провёл языком по его полураскрытым губам, а затем снова поцеловал, без колебаний вторгнувшись своим языком в рот Николая. Прижимаясь к нему всем телом, поэт бесцеремонно протиснул колено между ног Гоголя, чуть разводя их в стороны. Тот лишь обречённо зажмурился и слабо застонал, дрожа и изнывая от переполнявших его ощущений. Николай судорожно выдохнул, когда рука Пушкина плавно проскользила по его бедру, опасно-близко подобравшись к паху. Молодой писатель замер, ни жив, ни мёртв от страха. Чуть не плача, он закусил губу, чувствуя, как цепкие пальцы поэта взялись за ремень на его брюках с явным намерением расстегнуть. Этого нервы Гоголя выдержать не смогли, силы покинули его, и писатель начал медленно оседать на пол. Однако Александр не дал ему упасть. Плотно прижатый к его телу, Николай находился почти в полуобморочном состоянии, но лёгкий поцелуй в скулу вернул его в реальность. — Не бойтесь, — жарко прошептал ему на ухо поэт, с нежностью погладив рукою по чёрным волосам. Найдя губами шею Николая, он с трепетом прильнул к бледно-молочной коже, принявшись покрывать её поцелуями; плавно спустился от подбородка до небольшой впадинки между ключиц, щекочущими движениями языка вырисовывая на коже невидимые узоры. Молодой писатель снова застонал, непроизвольно запрокидывая голову и подставляя шею для новых поцелуев; он таял, как свеча, под тёплыми губами, ласкающими его, и сам не заметил, как Пушкин расстегнул на нём ремень, проворно скользнув рукою промеж разведённых ног. — Нет… Не надо!.. постойте!.. — Гоголь в страхе перехватил руку поэта. — Ну, что же вы, Николай Васильевич? — Александр облизал губы, хищно сверкнув своими голубыми глазами. — Раз не сопротивляетесь, позвольте мне превратить ваши страхи в наслаждение. Не дав юноше опомниться, он почти силой уложил его на стол, нависнув сверху и продолжив свои ласки, только уже ниже пояса. Молодой писатель вызывал у поэта откровенное восхищение — он так ярко, так открыто реагировал на каждое прикосновение, что всё сильнее становилось желание Александра зацеловать этого прекрасного юношу до полусмерти, довести его до вершин блаженства. Николаю бы смолчать, закусив губу, но он едва ли не задыхался, стоная и выгибаясь навстречу ласкам великого поэта, самозабвенно двигая бёдрами в такт умелым движениям руки. Пиджак и рубашка на нём уже давно были расстёгнуты, и Александр касался губами обнажённой груди юноши, вбирал в рот нежные соски, дразня их языком и посасывая. Молодой писатель от этого чуть ли не кричал, выгибаясь всем телом и дрожа, изнывая от наслаждения. «Господи, почему… это так потрясающе?.. — пронеслось в голове Николая. — Его руки ласкают моё тело так, словно я всецело принадлежу ему… А его губы просто созданы для поцелуев… Боже, Александр Сергеевич, как же вы прекрасны… О, нет, о чём я только что подумал?! Я считаю Александра Сергеевича привлекательным?.. О, Боже Правый!..» Гоголю на мгновение показалось, что он сейчас сойдёт с ума. Александр откровенно не жалел его, изводя своими ласками и доводя до исступления. Жадно впившись зубами в обнажённую юношескую шею, оставив на ней ярко-алый засос, он ускорил ритм, достигая пика вместе с громко закричавшим писателем. Наконец Пушкин отстранился от юноши, нарочито медленно облизывая губы и лучезарно улыбаясь, глядя на него. Николай до сих пор не мог прийти в себя. Его губы покраснели от чрезмерно страстных поцелуев, дыхание было учащённым и рваным, глаза измученно блестели. Стоило сознанию проясниться, Гоголь с неподдельным ужасом бросил взгляд вниз и, страшно смутившись, судорожно поспешил дрожащими руками застегнуть ремень на брюках. После этого он, едва сумев устоять на ногах, машинально соскользнул со стола и буквально вылетел из гостиной, прикрывая рот тыльной стороной ладони и сгорая от стыда. Он, чёрт побери, только что позволил себе грехопадение с мужчиной, и испытал от этого удовольствие!.. Это просто ужасно и недопустимо. На тот момент Николаю хотелось лишь одного: запереться у себя в светлице и впредь не выходить оттуда, спрятавшись во тьме со своим позором и до конца своих дней раскаиваясь в собственных чувствах. Александр проводил убежавшего юношу долгим, сосредоточенным взглядом, пока не захлопнулась входная дверь, а затем посмотрел на оставленную ему Гоголем поэму. — Полагаю, нам предстоит ещё одна встреча, — медленно произнёс он. И слабо усмехнулся собственным словам. Юный писатель наверняка не сможет избегать его вечно, и рано или поздно судьба всё равно столкнёт их вместе, захочет того Николай, иль нет. И Александр точно не станет его разочаровывать.