________________________________________ Гераклит 17:29
Теперь ты манипулируешь моей матерью?
Не понимаю, о чём тыТы видел, что она там стоит, и позволил Адриану выкопать себе могилу
Я ничего не делалВесь такой грустный и ранимый? Это не ты
Я сейчас занят, мы можем обсудить это потом?Я как бы стою прямо перед тобой Кстати, ты только что взял сахар Не соль
________________________________________
— Исак, дорогой, это сахар, а не соль, — вздыхает Юлие, заставляя Исака покраснеть до кончиков ушей. — Извините, — нервно хихикает он, прежде чем отправиться на поиски соли. Всё это выглядит крайне очаровательно. — Я не привык находиться на кухне. — Разве ты не живёшь в коллективете? Что же ты ешь, если не проводишь время на кухне? — Э-э-э, ну, мой сосед Эскиль очень хороший, и он иногда готовит для меня еду. — Скорее ты крадёшь его еду, — вмешивается в разговор Эвен, и у него такое ощущение, что он не говорил целую вечность. — Неправда! — хмурится Исак. — К тому же у нас очень маленькая кухня, и я стараюсь не мешать своим соседям, если они хотят её использовать. Не хочу, чтобы они боялись, что могут случайно прикоснуться ко мне, пока готовят. Я также не хочу ставить их в неудобное положение, так как если они захотят использовать кухню и увидят там меня, то почувствуют себя обязанными остаться, чтобы я не чувствовал себя неловко. Это обычная порядочность. Точно так же я никогда не пойду на концерт, потому что не хочу обжечь людей вокруг. Эвен никогда не думал об этом. Исак, так сильно любящий музыку, не может насладиться концертами. У него болезненно сжимается сердце. Он возвращается мыслями к факту, что Исак знает, что он может к нему прикасаться. Знает ли он об Эскиле и Линн? Может ли Эвен попросить свою мать попробовать прикоснуться к Исаку, чтобы проверить свою теорию? Или это слишком рискованно? — Ты такой милый и заботливый! — восторгается Юлие Исаком. — Уверена, твои соседи не будут против того, чтобы ты использовал кухню. Они приняли тебя в качестве соседа, прекрасно зная, что с этим сопряжено. Ты имеешь такое же право готовить на кухне, как и они. И, кстати, уверена, что Эвен может как-нибудь взять тебя на концерт. Он проконтролирует, чтобы никто не подходил близко. Правда, Эвен? Она такая добрая, его мама. В подобные моменты он чувствует себя счастливчиком. Кажется, Исак совершенно потрясён её словами, словно никогда не испытывал на себе подобной материнской любви и принятия. Сердце Эвена снова болезненно сжимается. Он не может не представлять, как они с Исаком отправятся на концерт или музыкальный фестиваль. Это будет его первый раз? — Да ладно. Ту музыку, что мне нравится, уже всё равно не играют вживую, — говорит Исак. — Да и хорошо, что я держусь подальше от кухни, потому что всё равно не могу приготовить ничего съедобного. — Что ты такое говоришь, — фыркает Юлие. — Готовка — это не данность. Этому можно научиться. Разве ты не гений в химии? Приготовление еды — это в основном химия и немного интуиции, которая, я уверена, у тебя есть. Правда, Эвен? — Хм. Да. Исак быстро учится. Выясняется, что он это делает недостаточно быстро, и Эвену приходится помочь ему с пастой, взяв лопатку, которую неловко держит Исак. Они стоят слишком близко. Они практически касаются друг друга. И тогда Эвен видит это — лёгкую улыбку в уголках губ Исака. Он улыбается. Ах ты маленький засранец. Вероятно, он притворяется, что не знает, как мешать еду, прекрасно понимая, что Эвен вызовется помочь.________________________________________ Гераклит 17:43
Что ты так на меня пялишьсяПотому что ты засранец
О, вау, новое прозвище? В следующий раз предупреждайТы притворялся, что не знаешь, как мешать, чтобы я сделал это за тебя
Может, я хотел, чтобы ты постоял со мной Может, я просто скучаю, что тебя нет рядом________________________________________
Эвен отрывает взгляд от телефона и поднимает глаза на Исака, сидящего напротив него за столом, в то время как Юлие рассказывает о тридцативосьмилетней коллеге, которая только что узнала, что беременна. И вот оно — окно, которое Исак иногда приоткрывает для Эвена. Исак скучает, когда его нет рядом, и прибегает к детским трюкам, чтобы добиться хоть какой-то близости. — Вы всегда переписываетесь, когда находитесь в одном помещении? — спрашивает Юлие, заметив, что они оба перестали есть и играют в гляделки. — Мы не переписываемся, — одновременно выдыхают они. После этого ситуация становится крайне неловкой, и Эвен пытается придумать, как снять напряжение и продолжить нормальный разговор. Но Юлие опережает его. — Ой! Знаете, по чему я скучаю?! — заявляет она, всплеснув руками и практически подпрыгивая на месте. — По слову дня! Мы уже целую вечность не играли! Точно. — Это правда. Не играли, — пожимает плечами Эвен. — Хочешь, чтобы я открыл приложение? — Давайте придумаем его прямо сейчас, — говорит она в радостном возбуждении. — В смысле? — Это необязательно должно быть какое-то пафосное слово. Мы можем придумать что-то попроще, — объясняет Юлие. — Я назову букву, а ты должен сказать первое слово, начинающееся с неё, которое придёт тебе в голову. Похоже на ловушку. — Хм, ну ладно? — Эвен прищуривается. — Я начну, — говорит она. — Окей. — Буква «и». — Исак, — не задумываясь, выпаливает Эвен, прежде чем уронить вилку. Блядь. Исак удивлённо смотрит на него, потом фыркает. — Ну просто он сидит прямо передо мной, — оправдывается Эвен, нервно усмехнувшись. — Цель игры в том, чтобы придумать слово, которое ты обычно не используешь, и употребить его в предложении. Это чтобы расширить твой лексикон. Боюсь, что «Исак» и вообще имена собственные не отвечают этому требованию, — говорит Юлие, и Эвен невероятно смущён. — Может, нам стоит изменить букву, — говорит Исак, и он, кажется, сильно изумлён. — Видимо, первая буква моего имени слишком его отвлекает. Юлие и Исак смеются, а Эвен с наигранным возмущением смотрит на них. — Как насчёт буквы «л»? — добавляет Исак. Хороший выбор. Исак может выбрать слово «любовь», так как это понятие отсутствует в его лексиконе. Эвен мысленно стонет из-за того, что именно это слово первым пришло ему на ум. — Да. Как насчёт «лесбиянка»? — говорит Юлие, заставляя Эвена и Исака подавиться едой и закашляться к её очевидному удовольствию. — Мама! — Что? Это слово, которое я очень редко использую, — отвечает она, и Эвен вспоминает, как Эскиль говорил о том, что его матери нравятся женщины, и снова начинает задыхаться. Исак напротив смеётся. Он смеётся так сильно, так искренне, что лёгкие Эвена наполняются желанием. Он хочет потянуться к нему и поцеловать. Необязательно в губы, можно и в лоб, или в щёку, или в нос. Эвен просто хочет прикоснуться к нему. Ему этого хочется до боли. И когда Исак ловит его взгляд, они оба краснеют и опускают глаза. . — Почему ты так запаниковал, когда твоя мама произнесла слово «лесбиянка»? — спрашивает Исак чуть позже, когда они оказываются в комнате Эвена. Он распластался на ковре на полу, в то время как Эвен сидит за столом, выбирая фильм для просмотра. Эвен хочет спросить, почему он не паникует, если слово «гомосексуал» приводит его в состояние крайнего возбуждения. Это касается только мужской гомосексуальности? — Эскиль убеждён, что моя мама лесбиянка, — отвечает он. — Что? О господи! — Исак сгибается пополам от смеха, а потом садится. — То есть я смеюсь не из-за вероятности того, что она лесбиянка. В этом нет ничего плохого или смешного. — Серьёзно? — в вопросе Эвена явно звучит вызов, и улыбка слетает с губ Исака. — Ну да, — говорит он, потом задумчиво чешет шею. — Разумеется. Просто мнение Эскиля относительно ориентации других людей не щадит никого. Даже твою маму. — Что он думает о твоей ориентации? — спрашивает Эвен, и он знает, что это жестоко, учитывая, что ему известно, насколько глубоко спрятаны проблемы Исака с принятием себя. — Это неважно, — отвечает Исак, потом снова ложится на ковёр и достаёт свой телефон. Разумеется. — Тебе лучше лечь на кровать. Я собираюсь включить фильм, — говорит Эвен, стараясь не обращать внимание на то, как замирает сердце от мысли, что Исак снова окажется в его постели. — Мы можем просто расслабиться? — Хм? — Прямо здесь на полу. Давай просто расслабимся, — говорит Исак. — У меня нет травки. — Не в этом смысле, — смеётся Исак. — Просто ляг. Давай послушаем музыку. . На этот раз они делят наушники Исака, лёжа в позе инь-ян и глядя в потолок. Их лица так близко друг к другу, в то время как тела направлены в противоположные стороны. Слащавая поза, но именно она оказалась наименее неловкой. — Что мы слушаем? — спрашивает Эвен, потому что он уже предчувствует, что будет дальше. Исак либо наполнит его сердце чувствами, либо иссушит своим выбором музыки. Сейчас играет 10cc — I’m Not In Love* Я не влюблён, Не забывай об этом. Это просто глупый период моей жизни. И, если я звоню, Не рассчитывай, что это из-за тебя. Я не влюблён, нет, нет… Это потому, что мне нравится смотреть на тебя, Но всё же это не из-за того, Что ты что-то значишь для меня. Так что, если я звоню, Не суетись, Не рассказывай друзьям о нас двоих. Я не влюблён, нет, нет… В одном из сценариев Эвена, в одной из параллельных вселенных Исака, возможно, Эвен встаёт и оставляет Исака с его ранящими песнями и любовью к манипулированию одного на полу в спальне. Возможно, он закатывает скандал, садится и орёт на Исака. Возможно, он срывается и рассказывает, что для него всё по-настоящему, что это не игра. Возможно. Но в этом сценарии, в этом вселенной Эвен спокойно лежит и слушает грёбаную песню целиком. И это напоминает ему о времени, когда он так мало ценил себя, что намеренно погружался в боль. Это напоминает ему о той версии себя, которую он отчаянно хочет оставить в прошлом. Так вот что значит испытывать к кому-то чувства? Почему обычная песня обжигает сильнее, чем Исак когда-либо обжигал его кожу? Исак делает это специально? Хочет прожечь его насквозь? Вымотать? Сломать его? — Эрик Стюарт написал эту песню для своей жены. Ты знал? — внезапно говорит Исак, нарушая водоворот его мыслей. — Понятия не имею, кто такой Эрик Стюарт, — признаётся Эвен. — Он — основатель 10cc, группы, которая поёт эту песню, — объясняет Исак. — Чувак написал песню для своей жены, чтобы сказать, что он в неё не влюблён? Что за херню люди принимали в 60-е? — Вообще-то это 1975, — хихикая, поправляет его Исак. — И если ты послушаешь внимательно, то поймёшь, что песня о прямо противоположном. — Что? — Эвен поворачивается на бок, чтобы посмотреть на Исака. — Его жена жаловалась, что за восемь лет их брака он редко говорил, что любит её. — И в ответ он говорит ей, что не любит?! — Да не перебивай ты! — стонет Исак, заставляя Эвена рассмеяться. — Так вот. Для него слова «я тебя люблю» ничего не значили и даже обесценивали то, что он чувствовал к ней, — продолжает он. — Поэтому у него появилась идея написать песню под названием «Я не влюблён», в которой он рассказывает о том, что на самом деле любит. На протяжении песни он говорит, что звонит ей, что ему нравится видеть её, что у него на стене висит её фотография и что он не отдаст её, пусть она мало что для него значит. — В этом нет никакого смысла. — Наоборот. Она обвиняет его в том, что он её не любит. И вместо того, чтобы сразу опровергнуть её заявление, он соглашается. Он допускает, что она права, а потом ищет примеры, чтобы доказать, что она ошибается. Он говорит: «Да, это правда, я тебя не люблю. Я просто постоянно хочу тебя видеть, и быть с тобой, и говорить с тобой по телефону, и прикасаться к тебе, и чтобы ты была рядом. Но ты права, я тебя не люблю». Это очень логично. Это доказательство методом от противного. Reductio ad impossibilem. Нет, погоди. Reductio ad absurdum. — И что это за фигня? — Эвен снова ложится на пол. — Это доведение до абсурда на латыни. Это когда ты опровергаешь утверждение, доказывая его несостоятельность посредством выявления в нём противоречия. Например, «если я не влюблён в тебя, то какого хрена у меня на стене висят твои фотографии, и я отказываюсь вернуть их»? Эвен громко выдыхает воздух через нос, а Исак снова нажимает на воспроизведение. Он морочит ему голову. Почему Исак, который заявляет, что любви не существует, делится с ним чем-то подобным. — Почему ты заставляешь меня слушать эту песню? Он что, тоже изменил своей жене с её сестрой? Он тоже доказывает, что любви не существует? — спрашивает Эвен. Он не может сдержаться. — Хочешь верь, хочешь нет, но я не знаю, что случилось с его женой, — говорит Исак. — Мне просто нравится слушать с тобой музыку. Это заставляет Эвена замолчать и с шумом втянуть в себя воздух. Исаку нравится слушать с ним музыку. Музыка порой является отражением чего-то очень личного. Делиться с кем-то музыкой — это как делиться кусочком своей души. Эвен не отвечает, но он не может не представлять, как счастлив был бы Исак, оказавшись на концерте. — Возвращаясь к твоему вопросу… Не думаю, что их брак продлился долго, — продолжает Исак. — Почему? Потому что у них закончились химические вещества? — Потому что моногамия противоестественна. И если брак сохраняется, то обычно это происходит из-за внешних факторов, таких как социальные нормы, финансовая ситуация, религия, отторжение общества, дети и так далее. А на него ничто не давило и ничто не удерживало, — говорит Исак. Эвен вздыхает. Он бы вступился за институт брака, но у него нет примеров из обычной жизни, которые он мог бы привести, так как союз его родителей распался, а что происходит с другими неясно. — Ты знал, что людям присуща склонность иметь нескольких сексуальных партнёров? — продолжает Исак. Сегодня один из тех дней, когда он в настроении разглагольствовать. — Моногамия была придумана человечеством примерно в то время, когда люди начали заниматься сельским хозяйством, из-за концепции собственности. Так же как мужчины перестали делиться землёй, они перестали делиться и женщинами. Это херня какая-то, тебе не кажется? — Женщинами, — повторяет за ним Эвен. — Да, женщинами. Появились законы о собственности, а также моногамия. Брак возник позже, когда влиятельным партиям нужно было оправдать союз по договору. Например, когда Клеопатре понадобился соправитель, или все эти брачные союзы в «Игре престолов». Браки стали средством для прекращения войн и получения новых земель. И это срабатывало благодаря внешним факторам. Но потом люди решили, что брак — это чувства, это выбор, это любовь. И тогда всё пошло к чёрту. Потому что любовь — это мимолётное чувство, всего лишь соединение химических веществ, срабатывающих в определённый момент, а потом так же быстро исчезающих. Ты не можешь заключить длительный договор, руководствуясь таким эфемерным чувством как «романтическая любовь». Это очень ненадёжная основа. Потому что чувства меняются, и это не преступление. C течением времени твоё тело по-разному реагирует на одни и те же раздражители. Это наука. Это естественно. Странности, которые тебе нравятся в человеке сегодня, начнут тебя бесить завтра. Такова человеческая природа. Это химические вещества. Вот почему в наше время так много разводов. Редко можно услышать о том, что распался брак по договорённости, потому что они не были инициированы и построены на «чувствах». Они, возможно, появятся позже, если повезёт. Но эти браки — это союзы двух семей, можно сказать, договор. Поэтому они сохраняются. А остальные распадаются. И даже если они не заканчиваются разводом, обе стороны несчастны и раздражены, что ведёт к изменам и прочей головной боли. Это противоестественно. Как и моногамия. — Ох ты бля, — вздыхает Эвен. — Что? — Это такая депрессивная херня. Исак усмехается, а Эвен закрывает глаза, прижимает запястье к векам. — Я просто реалист. Моногамия противоестественна. — Ну, как и я, — отвечает Эвен. Когда он отнимает руку от лица, то обнаруживает, что Исак неотрывно смотрит на него. — Что ты имеешь в виду? — Мне нравятся женщины и мужчины. Я бы не сказал, что это естественно. Исак откидывается на спину и снова нажимает на воспроизведение. — Мужчинам нравились мужчины с незапамятных времён, Эвен, — шепчет он, пока Эрик Стюарт поёт о том, что не влюблён. — В тебе нет ничего противоестественного. Эвен обдумывает эти слова. Во мне нет ничего противоестественного. Эвен это знает. Вообще-то он пошутил. Но ответ Исака обезоруживает его. Почему ты не можешь проявить подобную доброту и мудрость к самому себе? — Я вчера ходил плавать с Юнасом, — говорит ему Исак, после того как они послушали песню пять раз подряд. Это похоже на укол острым предметом, тонкой иголкой. Неприятное ощущение, но Эвен сначала практически этого не чувствует. Так бывает, когда ударяешься, но сначала не чувствуешь боли, потому что мозг реагирует с опозданием, а, может, время замедляется. Эвен не знает, какое научное обоснование стоит за этим явлением. Эвен не реагирует, и секунды тянутся медленнее, чем обычно. Исак ходил плавать с Юнасом, с Юнасом — парнем, которого он любил, с Юнасом — его бывшим лучшим другом. Вчера. Исак продолжает использовать сравнение и контраст. Моногамия противоестественна. Эвен не знает, что сказать. Он не ревнует. Он просто чувствует себя как старые игрушки из «Истории игрушек», больше не особенные, не блестящие, не привлекательные и не интересные, больше не исключение из правил. Эвен молчит. Он лежит на полу рядом с Исаком, пока Эрик Стюарт повторяет, что он не влюблён, он не влюблён, он не влюблён. — Ты ничего не скажешь? — спрашивает Исак, но не кажется при этом раздражённым, скорее нетерпеливым. — Что ты хочешь, чтобы я сказал? — Что ты думаешь? — Я не знаю, что я думаю, — говорит Эвен, и это звучит напыщенно, но это правда. Он действительно не знает. Потом, когда песня начинает выводить из себя, потому что они послушали ее так много раз, Исак нарушает молчание, снова удивляя его. — Эвен, ты когда-нибудь плачешь? — Что? — Ты плачешь? — повторяет Исак, продолжая смотреть в потолок над ними. Эвен косится на него, и Исак выглядит таким довольным, таким уютным. В другой вселенной они сейчас обнимаются на полу. — Что это за вопрос такой? — Плакать полезно для здоровья. Помогает выпустить наружу чувства и эмоции, снять напряжение, — говорит Исак. И Эвен знает. Эвен знает об этом всё. — К чему ты клонишь? — Тело запоминает и хранит в себе наши ощущения. Поэтому, если тебе грустно или ты напряжён, велика вероятность, что тело сохранит это напряжение. Поэтому у нас иногда затекает шея или спина болит, когда мы испытываем стресс. Из-за этого также могут возникать головные боли, и зуд, и боли в суставах. Тело помнит, что чувствует мозг, — объясняет Исак спокойным и отстранённым тоном, но его голос звучит успокаивающе, как в тех медитационных приложениях, которые Эвен иногда использует, чтобы заснуть. — Слёзы могут помочь снять часть этого напряжения. — Нет никакого напряжения. — Большую часть времени я не могу тебя прочитать, но я тебя знаю, Эвен. Я провёл с тобой достаточно времени, чтобы с уверенностью говорить об этом. Если ты не можешь прочитать меня, то что же тогда мне говорить о тебе? — И что же ты обо мне знаешь, Исак? — Что чем больше ты чувствуешь, тем меньше ты говоришь и меньше это показываешь. Всё держишь в себе. Эвен продолжает молча лежать на спине рядом с Исаком. На мгновение он выпадает из происходящего. Он больше не здесь. Он пытается оценить реальность. Я правда здесь? Возможно, он лишь в моей голове. Он быстро возвращается обратно, но чувствует себя потрясённым. — Если негативные эмоции не проявляются внешне в форме криков, или ударов по стене, или слёз, или слов на листе бумаги, велика вероятность, что они проявляются внутри. Эвен закрывает глаза и глубоко дышит. Он чувствует опустошение. Исак ждёт. Он больше ничего не говорит, словно знает, как сильно сейчас задевает Эвена. — Эв, — тихо шепчет Исак ему на ухо, и Эвену нужно несколько секунд, чтобы осознать, что Исак повернулся на бок и внимательно смотрит на него. Ласковое обращение наполняет его сердце чем-то нежным, но это не облегчает боль. — То, что твоя мама сказала мне сегодня… Чтобы я не позволял друзьям шутить о том, что причиняет мне боль… Это относится и к тебе. Тебе нужно поговорить с парнями. Эвен задумывается, не подстроил ли Исак всё, чтобы заставить Юлие сказать ему это, чтобы Эвен мог услышать. Он пытается понять, почему Исак вообще заговорил о парнях. — Ладно? — снова мягко спрашивает Исак. — Эв? Опять это обращение. Такое милое. Он прорубает себе вечное окно в стенах Эвена. Окно без ставней, без стёкол, без жалюзи. Окно, которое Эвен не сможет закрыть, когда Исак оставит его в холодном одиночестве. — Почему бы тебе не применить всё это к самому себе? Почему ты не проявляешь подобную мудрость и внезапную доброту к себе? — выпаливает Эвен. Но Исак не обижен. Он не кажется задетым. Эвен начинает переживать, когда Исак встаёт с пола. Но он не выглядит расстроенным. — Я не хотел вести себя как мудак, — говорит ему Эвен у двери. — Всё нормально. То, что ты срываешься на мне, значит, что твои чувства вырываются на свободу. Мне этого достаточно. Исак уходит, словно он выполнил миссию — заставил Эвена повести себя гадко по отношению к нему, и Эвен размышляет о жизни лёжа на полу. Он не хочет вставать с этого ковра. Пусть это странно и неправильно, но ковёр пахнет им. Эвен вспоминает все приятные вещи, которые ему когда-либо говорил Исак. Эв.