Burning for your touch

. Хэллоуин становится настоящей катастрофой. Исак с головы до ног одет в чёрное, в то время как Эвен повсюду разгуливает в белом длинном парике, с длинной белой бородой и в длинном белом балахоне. — Ну и кем ты нарядился? — спрашивает Эвена Бенни. — Ты что, не узнаёшь? — фыркает Ральф. — Он бог! — О боже. — Да, тот самый! — смеётся Эвен, теснее прижимаясь к Исаку, который взгромоздился на свой любимый стул, и рассеянно сжимает руку на его бедре, невольно заставляя Исака терять контроль над собой. Исак закашливается и делает глоток своего первого джин-тоника на этой неделе. Его мозг затуманен серотонином, а кровь полна допамина. — А ты, Исак? — спрашивает Ральф. — Как понимать твой костюм? — Думаю, предполагается, что он «ничто», — говорит Эвен. — В смысле? — «Ничто» предполагает отсутствие света, — объясняет Исак. — Отсутствие света воспринимается человеческим зрением как чёрный цвет. Так что я нарядился в «ничто». — Хмм… Я не понимаю, — говорит Ральф. — Тут нечего понимать, — пожимает плечами Исак. — Я ненавижу это дерьмо. В его словах нет ничего смешного, но Эвен начинает хохотать, снова сжимая руку на бедре Исака. Эффект получается мгновенным. Все головы поворачиваются в их сторону, потому что всем посетителям бара хочется посмотреть, хоть краем глаза увидеть золотого мальчика с волшебным смехом. Все заворожены им. Все хотят его. Все хотят Эвена. Исак одновременно горд и парализован от осознания, что это на его бедре лежит ладонь Эвена. Повинуясь внезапному порыву и, возможно, собственническому инстинкту, Исак опускает руку и накрывает ладонью пальцы Эвена, сжимающие его ногу. — Ох, — неверяще восклицает Эвен, коротко улыбаясь. — Ты держишь меня за руку. — Ты необычайно наблюдателен, — пожимает плечами Исак. — А ты, — Эвен замолкает, наклоняясь ближе, и шепчет на ухо, — ты просто охуенно мил. — Заткнись. Эвен поворачивает руку и переплетает их пальцы, заставляя сердце Исака забиться быстрее. Интимность этого жеста заставляет задыхаться, но в то же время ему приятно. Держаться с Эвеном за руки — приятно. . Эвен не отходит от него весь вечер: его тёплая рука лежит у Исака на талии, его дурацкие шутки звучат в ушах, его ужасная фальшивая борода щекочет щёку Исака каждый раз, когда Эвен оказывается слишком близко. В какой-то момент незнакомый мужчина приглашает Эвена потанцевать, и он соглашается, перед этим вопросительно посмотрев на Исака и не получив в ответ ничего кроме пожатия плеч. Конечно, это сложно назвать танцем, потому что у Эвена координация, как у пьяного жирафа, но Исак всё равно тянется к вороту свитера, потому что ему трудно дышать, его рот всё равно наполняется слюной. Всё, что делает Эвен, получается у него изумительно, легко и непринуждённо. Он источает уверенность и красоту, и это выбивает из колеи. Взгляд Исака становится настолько напряжённым, что Эвен пару минут спустя бросает своего очаровательного партнёра по танцам и, вернувшись к стойке, наклоняется к Исаку. — Завидуешь? — шепчет Эвен, подняв брови. — Чему? Твоему поразительному отсутствию координации или неспособности попадать в ритм? Эвен с улыбкой изучает его, совершенно не обращая внимания на колкости. — Ты ревнуешь, — усмехнувшись, констатирует он. — Ты бредишь, — закатывает глаза Исак, но что-то ярко горит у него в груди. . — Ох, вы такие влюблённые. Это просто отвратительно! — имитируя приступ рвоты, сообщает ему Бенни, когда Эвен уходит в туалет. — И вот мы снова вернулись к пустым обвинениям и глупым заявлениям, — хмурится Исак. — Никто тебя ни в чём не обвиняет. К тому же с каких это пор любовь стала преступлением? — Бенни, если тебе правда хочется обсудить мифы, придуманные человечеством, то почему бы нам не поговорить о Санта-Клаусе, или Зубной фее, или о чём-то более плотском? Это гораздо более благодатная почва для рассуждений. — Ты в него влюблён, — буднично говорит ему Бенни, заставляя Исака растеряться и встревожиться. Но это замешательство незаметно. Исак не позволит, чтобы оно стало заметным. — Полагаю, ты имеешь в виду, что я отношусь к нему с наибольшей терпимостью. И, кстати, вы с Ральфом практически исчерпали мой запас терпения, — слабым голосом предупреждает его Исак. — Я, конечно, могу разговаривать об устном народном творчестве, но всему своё время. Я бы предпочёл сконцентрироваться на философских концепциях, которые уходят корнями в реальность. — Сладенький, я понятия не имею, что за хрень ты только что сказал, — вмешивается Ральф. — Но бога ради. Ты смотришь на него так, будто он повесил солнце на чёртово небо. — Думаешь, он поэтому оделся богом? — задумчиво тянет Бенни. — Это как метафора их любви? Исак закатывает глаза. — Я рад, что ты не стал изучать мировую литературу, Бенни. Твои интерпретативные навыки слишком неразвиты. Ты вовремя соскочил, точно тебе говорю. — Я уже не говорю о том, как Эвен смотрит на Исака! — взвизгивает Ральф, не обращая внимания на слабые попытки Исака отшутиться. Исаку вдруг становится интересно узнать, что Ральф скажет дальше. — Дай угадаю, — он закатывает глаза, отказываясь показывать им, какой эффект оказывает на него весь этот разговор. — Как будто я луна или ещё какая-нибудь глупая и плохо сформулированная метафора? — Как будто ты грёбаная вселенная. Эвен смотрит на тебя, будто ты — вся его вселенная. Исак ненавидит это. Он ненавидит, что этот разговор так сильно на него влияет. Он ненавидит, что глубоко внутри ему бы хотелось, чтобы в этих пустых и бессмысленных заявлениях была доля правды. Он ненавидит, что чувствует себя подросшим ребёнком, который продолжает цепляться за возможность существования Санты, хотя уже знает, что всё это выдумка. — Я пообещал себе перестать блевать после походов в это место, но меня реально от вас тошнит, — пожимает плечами Исак. — Вся его чёртова вселенная, Исак! . Исак и Эвен возвращаются домой на ночном автобусе. Он заполнен пьяными людьми, по-прежнему одетыми в маскарадные костюмы, по крайней мере частично: у кого-то не хватает шляпы, у кого-то за спиной лишь одно крыло ангела — доказательства бурно проведённого вечера. Исак не хочет садиться, предпочитает стоять на случай, если кто-то из воинственных тусовщиков вдруг захочет поблевать им на ноги или просто вырубится. Ему уже приходилось видеть такое раньше, когда он возвращался домой. Он стоит, привалившись к двери, на которой написано «Не прислоняться», а раскрасневшийся Эвен нависает над ним, держась обеими руками за горизонтальный поручень, отчего мышцы на его спине двигаются под нелепым нарядом. — Вечеринка закончилась. Ты уже можешь снять бороду и парик, — говорит Исак. — Я не хочу, — пожимает плечами Эвен. — Я не могу воспринимать тебя серьёзно в таком виде. — Так и не надо, — с улыбкой отвечает тот. — Давай будем сегодня дурачиться. — По крайней мере сними бороду, чтобы я мог нормально на тебя смотреть. У тебя есть сумка. Ты реально можешь запихать туда бороду. — Я не для этого взял сумку. — Хм? Для чего тогда? Что в ней? — спрашивает Исак, сцепив руки на груди, будто боится сделать какую-нибудь глупость, например, потянуться к Эвену, желая его коснуться. — Это глупо, — отвечает Эвен, слегка качая головой. — Нет, скажи мне. Эвен вздыхает и протягивает Исаку свою чёрную сумку. До Исака доходит не сразу. Он вопросительно смотрит на Эвена, держа в руках толстую книгу, которую только что достал из сумки. — Что это? — Хм… Это альбом с наклейками. С наклейками планет и всего в этом роде. — Альбом с наклейками? Зачем? Для твоего костюма? — Ну, скорее для твоего. — В смысле? — Когда ты сказал, что наденешь всё чёрное, я вспомнил, что у меня остался детский альбом с наклейками. И я подумал, что из этого получится прикольный костюм. Исак сводит брови на переносице, совершенно сбитый с толку. — Я ничего не понимаю. — Ох, ладно, слушай, — Эвен потирает шею сзади. Исак замечает, что Эвен покраснел. — Я никогда не рассказывал тебе об этом. Но я, хм, я… думаю о том, чтобы стать учителем рисования? И я выбрал этот курс в университете Осло. И я знаю, что не сказал тебе, да и вообще никому. Но всё это случилось так внезапно, и мне было как бы стыдно, потому что все ждут, что я стану «творческой личностью» или что-то типа. Но я думаю, что для меня это будет хорошо? Ну не знаю… Мне нравятся дети. И мне нравится мысль стать учителем. И здесь есть отличная программа, я поэтому и приехал на той неделе, потому что хотел узнать о ней подробнее. Не из-за «выставки». Ну то есть мне бы, конечно, хотелось заниматься творчеством, но я сейчас не в слишком хорошем состоянии, чтобы посвятить себя чему-то настолько напряжённому, выматывающему и разочаровывающему, как арт-проекты. И мне плохо из-за того, что я соврал. И, в общем, на одном из семинаров нам нужно было выбрать детскую книгу и подготовить её критический анализ, и я сейчас как раз готовлю такой анализ по этому альбому с наклейками планет. Вот. Как-то так. Исак молча смотрит на Эвена, испытывая одновременно потрясение и нежность. Он не знает, что сказать, но нервозность в голосе Эвена подсказывает, что сейчас Исаку необходимо продемонстрировать свою поддержку. — Эвен, это потрясающе. — Ну да, точно, — фыркает Эвен в самоуничижительной манере, глядя себе под ноги. — Я серьёзно. — Правда? — спрашивает Эвен, и в его голосе столько ранимости и беззащитности. — Конечно, — настаивает Исак, накрывая руками бородатое лицо Эвена, чтобы заставить его поднять голову. — Это невероятно. Спасибо, что рассказал мне. Эвен пожимает плечами, но его лицо розовеет, и Исаку кажется, что он видит намёк на улыбку. — Правда, это совсем не объясняет, почему ты сейчас таскаешь эти наклейки в сумке, — хихикает Исак. — Ну, понимаешь… — Эвен открывает альбом на первой попавшейся странице и отклеивает одну из планет, а потом прижимает её к чёрному свитеру Исака. — Если наклеить планеты на свитер, — он снова замолкает, чтобы добавить на ткань ещё одну наклейку, — то ты из «ничто» превратишься в «солнечную систему». Исак замирает на месте и потрясённо смотрит на Эвена. Он снова не может придумать, что сказать. Ему кажется, что это самое слащавое и шокирующее, что вообще когда-либо было произнесено на земле. И тем не менее Исак тяжело приваливается к двери в предобморочном состоянии. — Хм, ну… Я совсем не узнаю эту планету, — нервно отвечает он. — Жёлто-фиолетовая планета с кольцами? Она явно не из нашей солнечной системы. Это точно. Ну то есть я понимаю, что ты не слишком умён, но всё же. Наверное, ему не стоит быть таким злым, но, кажется, Эвен не возражает. Он просто продолжает наклеивать на свитер Исака планеты, и звёзды, и космическую пыль, и на его лице застыло серьёзное выражение, словно он концентрируется, чтобы всё сделать правильно. — Ну наверняка эта планета должна существовать в какой-нибудь вселенной. Нет? — улыбается Эвен, обхватывая тёплыми ладонями лицо Исака и наклоняясь к нему, чтобы потереться носом о нос. — Ведь вселенная бесконечна, так ведь? С точки зрения статистики она точно существует. Ты согласен? Сердце Исака глухо бьётся о рёбра у него в груди. — К чему ты ведёшь? — К чему я веду? — Эвен с улыбкой наклоняется ещё ближе. — К тому, что ты не ничто, Исак. Ты целая чёртова вселенная. Тогда Исак целует его. Он ничего не может с собой поделать. Он просто тянет ужасную белую бороду вниз, отчаянно притягивает Эвена к себе и, приоткрыв губы, со стоном жадно впивается в его рот на глазах у всего автобуса, на глазах у всего города. Ему плевать. Ему плевать, особенно сейчас, когда губы Эвена ласкают его с такой настойчивостью. — Не смей! — хихикнув, предупреждает Эвен, когда Исак начинает стягивать с него парик, желая наконец зарыться пальцами в мягкие светлые волосы. — Исак, нет! — Дай. Мне. Прикоснуться. К. Твоим. Грёбаным. Волосам! — хнычет Исак. — Парик остаётся или никаких поцелуев. — Парик исчезает или никакого секса. Эвен чуть не давится собственным языком, а Исак лишь смеётся, потому что он обожает, когда Эвен настолько перестаёт себя контролировать. — А ты бунтарь. Настоящий лесной пожар. Ты в курсе? — говорит Эвен, когда снова может нормально дышать. У него покраснели уши. Исак не может сдержаться и прикасается к ним. — Я знаю, — пожимает плечами Исак. — А теперь поцелуй меня. — Я тебя поцелую дважды. — А трижды? Парик падает на пол. Сердце Исака начинается биться в три раза чаще. — Бог засовывает язык во Вселенную. Как поэтично! — смеётся Эвен, когда Исак отстраняется, чтобы перевести дух. — Ты не мог бы перестать болтать! Они целуются в автобусе, пока не доезжают до конечной остановки. . Исак чувствует себя больным, когда Эвен уезжает обратно в Осло, ломка от его потери оказывается слишком сильной для его разума и тела. Ему становится ещё хуже, когда он снова видит Соню в инстаграме Эвена. В этом нет никакого смысла, но он не может отделаться от чувства, что теряет почву под ногами, теряет связь с реальностью, теряет свою природную интуицию. Его раздражает, что он проводит слишком много времени в состоянии хандры. Они не строили планы относительно следующего приезда Эвена. Они вообще ничего особо не обсуждали после той сцены в автобусе. Исака слишком переполняли чувства, чтобы вымолвить хоть слово, и слишком захватила страсть, чтобы хотеть чего-то ещё кроме тяжести тела Эвена на себе. Он не знает, приедет ли Эвен снова, может ли Исак отправлять ему мемы, позволено ли ему думать об Эвене просто так, не вкладывая в это какой-то глубокий смысл. Ему теперь особо нечего ждать. Поэтому он с головой погружается в каждодневную рутину и выныривает на поверхность, лишь когда в этом появляется необходимость. — Что случилось, милый? — спрашивает Ральф, когда Исак заказывает джин-тоник во вторник вечером. — Ничего. — Как дела у Эвена? — Я не знаю. У меня нет с ним телепатической связи, — фыркает Исак. — Ты в этом уверен? — шутит Ральф и, сам того не зная, практически попадает в цель. Он практически попадает в точку. Их странная связь с Эвеном грызёт Исака изнутри. Он забывает об остальных своих потребностях, о физиологических и о метафизических. Он с трудом может сконцентрироваться на работе. Он едва справляется с тем, чтобы написать отчёт о проделанной работе в лаборатории, чтобы закончить статью для журнала, не может сконцентрироваться на следующей фазе своей научной работы. Всё, о чём он может думать — о следующей дозе допамина, которая сможет снова вдохнуть жизнь в его организм. Он роняет голову на стойку. — О, да ты сегодня страдаешь от любви? — спрашивает Бенни. — Единственное, от чего я страдаю — от вашей херни. — Ах, звучит почти как стихотворение. . — Что это за девушка в инсте Эвена? Она шикарна! — спрашивает Ральф из-за стойки, и Исаку кажется, будто он проник в его мысли и забрал у него что-то. — Тебе больше нечем заняться, кроме как сталкерить какого-то парня в инстаграме? — Эвен не просто какой-то парень. К тому же сегодня здесь тишина. Исак пожимает плечами, тянется к трубочке в стакане и начинает машинально её крутить. — Но кто она? Я всё время вижу её в его постах. Исак взвешивает свои варианты. Он мог бы притвориться, что не знает, и съехать с этой темы, но это лишь вызовет ещё больше подозрений. — Это Соня, — сдаётся Исак, глядя на тающий лёд в своём стакане. — Соня? — Да. Она… хм… девушка Эвена. Исак слышит звук разбивающегося стакана за стойкой. Он не может заставить себя поднять голову и посмотреть на Ральфа. — Прости, что?! В каком смысле его девушка? Исак пожимает плечами. — В том самом. — Исак, но в этом нет никакого смысла. Исаку кажется, будто его сердце сейчас зажали в тиски. Ему не нравится это ощущение. Совсем не нравится. — В этом и не должно быть смысла. — Исак, Эвен по тебе с ума сходит. — А я по нему. Исак быстро прижимает руки ко рту, когда понимает, что только что сказал. У него внезапно начинает кружиться голова. — Просто… Мы как наркотик друг для друга, — выдавливает он из себя. — Как человек, который подсел на мет или кокаин. Эвен зависим от меня, а я зависим от него. Но всё это неважно. Мы страдаем от редкого заболевания, которое заставляет нас жаждать общества друг друга, между нами есть связь, если хочешь. Мы пытались ей сопротивляться, но всё напрасно. Поэтому мы решили подчиниться ей. По крайней мере иногда. Но потом мы возвращаемся к своим жизням. Я возвращаюсь на работу, а он возвращается к Соне. Мы оба в выигрыше. Тот факт, что он произносит это вслух, заставляет Исака одновременно почувствовать стыд, облегчение и собственную глупость. Наверное, со стороны это звучит как бред сумасшедшего. Вероятно, они не понимают и не верят его словам. — Исак, милый… Исак качает головой. — Не надо мне этих «Исак, милый», Ральф. Я в порядке. Не волнуйся. Я не грущу. Здесь нет ни сентиментальности, ни чувств, ни боли — ничего такого. Я просто говорю это, чтобы ты понял. Вот и всё.

________________________________________

Эв (09:18)

Почему Ральф и Бенни угрожают меня убить?

________________________________________

Исак отвлекается на единственное событие, которое отмечено в этом месяце у него в календаре: напоминание о дне рождения. Скоро день рождения Леа. Он не видел её почти год. Даже мысль об этом затрудняет его дыхание. Он не знает, что делать с этой информацией. Ему хотелось бы знать, как у неё дела. Он знает, что мог бы написать ей, или позвонить, или пригласить навестить его, но не думает, что сможет пережить отказ. К тому же ей явно будет лучше без него. Возможно, их мать и относилась ужасно к нему, но Исак знает, что она никогда не подняла бы руку на Леа. Он это знает. Он позаботился об этом. Он по-прежнему сталкерит её в соцсетях. У него по-прежнему в закладках её не такой уж и тайный аккаунт в Твиттере, где она делится всем на свете. Леа никогда не упоминает, что она несчастна или что с ней плохо обращаются в сотне своих ежедневных твиттов. В основном она тащится от какой-то мальчиковой группы, жалуется на парней и карманные расходы — или их отсутствие. Она даже запостила ссылку на свой CashApp. Иногда Исаку сложно поверить, что они родственники. Он раздумывает, не послать ли ей статьи об опасностях, подстерегающих тех, кто слишком многим делится о себе в интернете и кто принимает пожертвования от незнакомых людей, но в результате сам начинает в этом участвовать. Время от времени он анонимно переводит ей просто неприличные суммы денег. Ему интересно, не думает ли она, что это деньги от какого-то старого извращенца. Как-то вечером она пишет загадочное «я скучаю по тебе», и Исак задумывается, не разбил ли её сердце какой-нибудь парень. Ему интересно, вспоминает ли она о нём когда-нибудь, ненавидит ли по-прежнему за то, что он бросил её. Чаще всего он думает и зацикливается на этих мыслях. . Эскиль такой же невыносимый, как и предполагал Исак. Он набрасывается на Исака прямо на станции, валит их обоих на землю, заставляет его нести свои многочисленные сумки, в ужасе кричит целых десять минут, когда они заходят в квартиру, и уже через двадцать минут засовывает постельное бельё в стиральную машину. Эскиль взбивает его подушки, открывает окна, моет холодильник и одалживает пылесос у его соседей. — Как ты вообще так живёшь?! — визжит Эскиль, чистя плитку в ванной Исака. — Да плевать, — Исак закатывает глаза, но втайне радуется, что Эскиль приехал. Они идут за продуктами, и Эскиль продолжает добавлять в тележку вещи, которые Исак никогда не будет использовать. — Тебе нужны специи, Исси. — Для чего? — Для еды! Он покупает Исаку чистящие средства, освежитель воздуха, тарелки, стаканы и столовые приборы. Он заставляет Исака купить новое постельное бельё, потому что «Как это возможно, что у тебя только один комплект. Ты что, псих?!», и сам покупает для него рамки, картины и цветы на местной барахолке. — Я их угроблю, — говорит Исак, имея в виду три горшка с цветами, расположившихся на подоконнике. — Нет, не угробишь. Я их назвал Эвен Бэк Насхайм. Ты ведь не позволишь Эвену, Бэку и Насхайму умереть, правда? Исак краснеет из-за того, что Эскиль знает, на что давить. Из-за того, что он знает, что Эвен — его слабое место. Они проводят весь день, убираясь и возвращая к жизни жалкую квартиру Исака. Эскиль даже вешает фотографии на его холодильник — дурацкие полароиды с какой-то вечеринки прямо перед его отъездом и селфи Эскиля, Линн и Нуры, которая теперь снова живёт с ними. — Вот теперь квартира не напоминает жилище психопата. Что думаешь, Исабель? — Как скажешь, мамочка. Саркастичный укол приводит к обратному эффекту, и Исак вдруг чувствует сильнейшую грусть. Это ненормально. Не должен гомосексуал садиться на поезд Осло-Тронхейм, чтобы помочь ему обустроить квартиру. Этим должны заниматься матери. Не гомосексуальные феи-крёстные, а именно матери. Это ненормально. — Исак? Ты меня слушаешь? Исак выныривает их своих мыслей. — Ага. Расскажи мне ещё о том парне, которому ты делал минет в туалете поезда.

________________________________________ Кому: Мама (черновик)

Привет, мам. Я теперь живу в Тронхейме. Я переехал сюда сам. Я живу один в маленькой квартире, у меня есть диван, который достался по наследству от предыдущего жильца. У меня не слишком много вещей, но мой сосед-гомосексуал из Осло только что купил мне растения и горшки, и кастрюли, и специи. Он постирал моё бельё и купил мне чистящие средства. Он поставил их в шкафчик и разложил мою одежду на полки в шкафу. Я никогда не пользуюсь шкафом из-за тебя. Ты знаешь об этом? Что же это за херня такая, что гомосексуал из Осло стал для меня большим авторитетом, чем собственная мать?

________________________________________

Исак не отправляет эти сообщения. Он просто поспешно набирает их и удаляет сразу же, когда снова может мыслить рационально. Он делает это уже какое-то время — печатает сообщения, которые никогда не отправит, и удаляет их, когда его мысли успокаиваются. Это действует на него исцеляюще. . Если верить твиттам, то Леа на день рождения подарили новый iPhone. Терье и Марианна отвели её на ужин в ресторан, который раньше любил Исак. Он не может вспомнить, чтобы родители когда-то делали подобное для них раньше. Он вдруг понимает, что им, вероятно, лучше без него, что во многом его попытка избавиться от них стала для его семьи благословением. Теперь они наконец могут жить нормально. Они могут ходить в рестораны и не беспокоиться о бомбе с часовым механизмом, которая в любой момент может взорваться в подвале их дома. Они могут тратить деньги на модные телефоны, а не на его лечение и визиты к врачам, которые всё равно ничего не понимают. Они могут быть совершенно нормальной семьёй. Они гораздо счастливее теперь без проклятья в своём доме, без грешника, без чахнущего слабака, без тёмного облака, которое они так настойчиво и так безуспешно пытались исправить. Он чувствует знакомое тепло, обжигающее его грудь. Он горит, и горит, и горит, сгорбившись над кухонной мойкой, сжимая в руке телефон. Он горит. . — О господи! Исак! Вечером того же дня Эскиль обнаруживает презервативы и смазку. Он вскрикивает одновременно от ужаса и воодушевления, потом замечает потерянное лицо Исака. Сердце Исака гулко бьётся в груди, и ему бы хотелось сейчас провалиться под землю. Он горит от стыда и боли и даже не знает, что именно так сильно его ранит. — Это то, о чём я думаю? — спрашивает Эскиль, и его голос звучит серьёзно. — Я не хочу об этом говорить. — Ты предохраняешься? — Я же сказал, что не хочу об этом говорить! — повторяет Исак, на этот раз с большей агрессией. — Исак, малыш… Исак вылетает из кухни и хлопает дверью, закрываясь в своей комнате, как обычный подросток, которым ему никогда не довелось быть.

________________________________________ Эв (21:09)

Как там Эскиль? Пока нормально? Как вообще дела? Ты уже какое-то время мне не пишешь :)

________________________________________

Эскиль на удивление хорошо ладит с Ральфом и Бенни. Их первое знакомство друг с другом вызывает у Исака дикую головную боль. Но он благодарен, что ни один из них не комментирует тот факт, что Исак — завсегдатай бара для гомосексуалов. Эскиль даже не вздрогнул, когда они пошли внутрь. Он продолжал разыгрывать недовольство, сжимая кулаки и хмуря брови, шипя: «Ну и где эти гадёныши, которые пытаются украсть тебя у меня?!» Исак улыбается в течение нескольких минут, потом выпадает из разговора, сжимая в одной руке джин-тоник, а в другой — телефон, на экране которого нет новых уведомлений. Внезапно тяжесть в груди становится настолько ощутимой, что её невозможно игнорировать. Он вдруг начинает злиться, что Эскиль не упоминает тот факт, что Исак — завсегдатай бара для гомосексуалов. Он злится, что тот относится к нему как к ранимому бездомного псу из приюта, который начнёт кусаться, если подойти к нему слишком близко. Он злится, что они никогда не подвергают сомнению его научные термины и объяснения, которые он использует, объясняя свои отношения с Эвеном. Он злится, что они настолько терпеливы с ним, что относятся к нему с таким пониманием. Он злится, что они считают его нервным, сломленным ребёнком, думают, что он развалится на части, если они скажут что-то не то, как будто он жертва, перед которой они держат лицо и которую оплакивают за его спиной. Громкие визги Эскиля, Ральфа и Бенни становятся слишком резкими, слишком невыносимыми, слишком вызывающими тревогу. Исак не может не замыкаться в себе, сжимая в руке телефон и чувствуя, как в голове крутится водоворот мыслей. Он не хочет обсуждать последний сингл грёбаной Ланы Дель Рей, или задницу Кайли Дженнер, или волосы Гарри Стайлза. Он не хочет говорить голосом, звучащим на десять октав выше, чем обычный, и искать мужчину, которому можно было бы отсосать в туалете. Он не хочет здесь находиться. — Исак, ты что-то мрачный. Ты в порядке, милый? — спрашивает Эскиль. — Не… Блядь, не называй меня так! — резко бросает Исак, отодвигая стул и поднимаясь на ноги. — Исак. — Боже мой, почему тебе обязательно всё время так себя вести?! — шипит он. Атакуй оппонента. Используй обидные слова, чтобы выбить у него почву из-под ног. Одно из его любимых средств. Он уже сейчас чувствует себя ужасно. — Так вести себя? Как именно, Исак? — в голосе Эскиля звучит явный вызов, его тяжёлый взгляд буквально пригвождает Исака к месту. Эскиль уже слишком хорошо его знает. — Мы уже поняли. Ты гомик! Блядь! — Исак прикусывает язык, стоит словам сорваться с губ. Он знает, что ему нужно извиниться прямо сейчас. Он это знает. Но не делает. Вместо этого он бросается к двери, охваченный злостью, чувствуя, как кровь пульсирует под кожей. Он обезумел от ярости, его разрывают чувства, и он жалеет, что в обычной жизни нет опции, позволяющей удалять слова так же, как в смс. Ему бы хотелось, чтобы можно было сорваться, а потом мгновенно взять свои слова обратно, чтобы другой человек так и не узнал, как сильно ему нужно было взорваться и выпустить это из себя. . Он идёт, и идёт, и идёт, печатая сотни сообщений в открытом окне телефона. Просто бездумное «ИДИ НАХУЙ ИДИ НАХУЙ ИДИ НАХУЙ», не обращённое к кому-то конкретному. Его мозг готов вскипеть. И, словно желая причинить себе ещё большую боль, Исак открывает твиттер Леа, чтобы почитать сообщения о её идеальной подростковой жизни, о её мирных вечерах, которые ей не приходится проводить «в шкафу». Однако то, что он видит, заставляет его застыть на месте. LEA @LeasNamjoon05 · 37мин Исак. Мама в больнице. Позвони мне. Я знаю, что ты меня сталкеришь. Чудик. . Исак отрывает глаза от телефона и моргает, глядя на беззвёздное небо над головой. Он чувствует себя не в своей тарелке, словно потерял связь с реальностью. Внезапно он начинает подвергать сомнению всё, что считал правдой. — Какого хрена, — бормочет он. Как долго Леа знает, что он читает её твиттер и следит за её жизнью. Были ли хоть какие-то из её твиттов правдой? Делала ли она это специально, ему назло? Сообщала о своей жизни, чтобы показать, что больше не нуждается в нём? Ситуация в корне изменилась, и теперь он не знает, как реагировать. Его мать действительно в больнице, или всё это часть хитрого плана семьи Вальтерсенов? Почему у них так много общих генов? У него ощущение, что лёгкие сжимаются в груди. Он подходит к ближайшему фонарю и прислоняется к нему, чтобы успокоиться, чтобы вернуть себе способность рассуждать логически. Просто думай. Используй свой грёбаный мозг. Но он не может. Его мысли заняты истерикой, которую он закатил Эскилю. Образы матери, лежащей на больничной койке, делают его беспомощным. Что ещё с ним не так? Ему хочется выпить пять шотов подряд и отрубиться, чтобы не пришлось ни о чём думать какое-то время. Но он не может. У него нет сил даже на это. У него болит грудь. Должно быть, его ожог вернулся. Он знает, что вернулся. Исак садится на землю и смотрит на свой телефон, пока на том не включается экран блокировки, пока на экране не появляется лицо Эвена, улыбка Эвена. Исак чувствует себя объятым лесным пожаром, и лицо Эвена кажется ему ведром ледяной воды. Он звонит ему. Он не думает. Он просто звонит ему. . — О, вау, звонок от самой вселенной. Чем обязан этому удовольствию? — Эвен, — выдыхает Исак в трубку, чувствуя, как от голоса Эвена облегчение мгновенно растекается по телу. — Исак? — из тона Эвена мгновенно исчезает игривость. Исак уверен, что он сейчас хмурится. — Всё в порядке? Нет. Всё дерьмово. — Конечно, — выдавливает из себя он после секундной паузы. Последнее, что он хочет — чтобы Эвен думал, что он звонит ему в тяжёлый момент. — С чего ты решил, что нет? — Хм. Ну ладно. Просто у тебя немного странный голос. Вот и всё. — Просто устал. — Ты на улице? Эскиль с тобой? — Хм. Нет. Он остался в баре с Ральфом и Бенни. — О чёрт. Кстати, как всё прошло? Эскиль в порядке? — Всё нормально. Мне кажется, они теперь лучшие друзья. — Ну конечно! Эскиль и Ральф — практически близнецы, — смеётся Эвен, и Исак чувствует, что языки пламени уже не так сильно обжигают его грудь. — Да уж, сходство безусловно. — Ты поэтому позвонил? — прямо спрашивает его Эвен. — В смысле? — Ты позвонил рассказать об Эскиле и Ральфе или по другой причине? — продолжает Эвен. Исак по голосу чувствует, что тот сейчас впивается зубами в нижнюю губу. — Тебя сложно назвать человеком, который часто звонит. — А разве есть те, кто сейчас часто звонят? — Ты понимаешь, о чём я. — Я звоню, потому что я забыл дома наушники, и сейчас я иду по улице, и мне скучно. Вот и всё, — врёт Исак. — То есть ты позвонил, чтобы я развлёк тебя по дороге домой? Как претенциозно с твоей стороны. — Я рад видеть, что ты пытаешься расширить свой лексикон, но не уверен, что это слово здесь уместно. — Иди на хуй. — Ага, мечтай, — смеётся Исак. — Я и мечтаю, — мгновенно отвечает Эвен. — Всегда. Исак краснеет в темноте, прижимает руку к груди и закрывает глаза. Ещё минуту назад ему было так больно, но глупым шуткам Эвена удалось заставить его улыбнуться даже в момент наступления конца света. — Так что, чем я могу тебе помочь? — спрашивает Эвен. — Как мне следует тебя развлечь? — Делай что хочешь. Эвен рассказывает о своём дне. Юсеф пригласил его в детский сад, где работает, и посадил в уголке, чтобы он следил за происходящим и «делал заметки». Но всё закончилось тем, что его присутствие нарушило учебный процесс, потому что маленькие девочки бросились к нему, чтобы потрогать его волосы, и попросить его почитать им, и помочь с рисунками. — Я сейчас всерьёз задумываюсь о целесообразности этого карьерного пути, Исак. Эти дети не давали мне вздохнуть спокойно. В какой-то момент трое вскарабкались мне на спину и повалили на пол. У меня теперь синяки на рёбрах, потому что я упал на один из наборов Лего. Можешь себе представить? Я получил травму в детском саду, проведя там всего один день. Это охуенно стыдно. Мне пришлось сказать, что я упал с лестницы, чтобы мама от меня отстала. Но она лишь рассмеялась мне в лицо, потому что грёбаный Юсеф уже рассказал ей обо всём в смске. Теперь Исак хохочет в полный голос, согнувшись пополам и держась за живот. — Ты смеёшься? Ты, блядь, сейчас надо мной смеёшься? — фыркает Эвен, заставляя Исака рассмеяться ещё сильнее. — Прости, но я совсем не удивлён, что кучке малышей удалось наставить тебе синяков. — Ну что ж, прости, что я такой неотразимый. — Эвен, должен тебя предупредить, что я сейчас собираюсь позвонить в полицию. Приходит очередь Эвена смеяться. Смеётся и Исак. Не может остановиться. Он представляет несчастных детишек, ослеплённых красотой Эвена и отчаянно пытающихся привлечь его внимание. Он думает обо всех малышах, которые будут сходить с ума по высокому учителю со светлыми волосами, сверкающими голубыми глазами и дурацкой улыбкой. — Боже, как бы мне хотелось, чтобы ты сейчас был здесь, — вздыхает Эвен, заставая Исака врасплох. — Почему? Чтобы я мог поиздеваться над тобой лично? — Чтобы я мог видеть, как ты смеёшься. Я люблю смотреть, как ты смеёшься. Это моя реплика. Он не отвечает. Он лишь крепче сжимает телефон и позволяет словам наполнить его мозг допамином. — Я сказал, чтобы ты меня развлёк, а не вызывал у меня рвоту, — равнодушно говорит он наконец. — О, а я и не знал, что могу этого добиться всего лишь словами. Мне нужно добавить это в список моих суперспособностей. До Исака наконец доходит сексуальный подтекст, который Эвен вкладывает в свои слова, и он стонет в телефон. — Эвен! — Что? Это ты начал, — смеётся тот. — Ладно, мне надо идти. — Ты дома? — Да, — врёт Исак. — Ну ладно. Что ж, это было весело. — Было весело слышать, как дети тебя победили. Ага. — Я готов повторить, если это заставляет тебя смеяться. — Эвен… — жалобно тянет Исак. — Точно. Ты не хочешь сегодня позывов к рвоте. Я понял. — Бля. — Ладно, если хочешь, позвони мне в следующий раз, когда будешь идти домой. Я могу составить тебе компанию и поделиться ещё какими-нибудь позорными историями. — Я подумаю об этом. — Круто. — Ага, круто. Исак заканчивает звонок, но ещё какое-то время сидит на земле, глубоко дыша и проигрывая в голове события сегодняшнего вечера. Когда он доходит до дома, то отправляет сообщение.

________________________________________ Эв (23:29)

Спасибо

Обращайся в любое время <3

________________________________________

Когда Исак заходит в квартиру, Эскиль уже там. Он тихо сидит за обеденным столом из IKEA, и на его лице нет злости. Исак знает, что ему нужно извиниться за свою недавнюю вспышку. Но он не уверен, с чего начать. — Прости, — говорит он, отодвигая стул и усаживаясь напротив Эскиля. — Я не хотел так срываться. — Я знаю, что не хотел. — Этого больше не повторится. — Не думаю, что это правда, Исак. Исак поднимает голову, поражённый откровенностью и суровостью в голосе Эскиля. — Я уже как-то сидел напротив тебя на кухне, после того как ты был груб со мной, и ты говорил то же самое, и вот мы снова в той же ситуации, — говорит Эскиль, нервно теребя рукава халата. — Я не… Я не… — Ты не можешь вот так срываться и возвращаться к своим гомофобским штучкам каждый раз, когда расстроен, Исак. Это нездорово. Ни для тебя, ни для меня. Мне неприятно всё это говорить, но я чувствую, что должен это сделать. Я обязан сказать это, потому что ты должен знать, что так нельзя. Исак чувствует, как краска заливает лицо. В груди снова что-то сжимается, ему становится трудно дышать. — Я не хотел тебя обидеть, Эскиль. Я просто был не в себе. Это не значит, что я гомофоб. — Но ты действительно гомофоб! Исак, это правда. Возможно, не в той степени, как раньше, но ты по-прежнему такой. Ты по-прежнему думаешь о нас как об особом типе людей, которые только и делают, что развлекаются и сосут члены. Ты по-прежнему думаешь, что ты так отличаешься от нас. Ты по-прежнему думаешь о нас как о «других». — Это неправда! — огрызается Исак. — Это неправда. Если бы это было правдой, я бы не позвал тебя в свою квартиру. Я бы не встречался каждый день с Ральфом и Бенни. Я бы не… — Милый, ты по-прежнему называешь нас «гомосексуалами». Исак замолкает и смотрит на свои руки. Воротник сильно давит ему на горло. Квартира внезапно начинает казаться слишком маленькой и душной. — Я не понимаю, какое отношение к этому разговору имеет терминология, — пытается оправдаться он. — Исак, тебе нужна помощь. Слова ощущаются как пощёчина, как ожог. — Эскиль, я понятия не имею, о чём ты говоришь, — шипит Исак. — Нет ничего плохого в том, чтобы попросить о помощи. Ничего. Никто не ждёт, что ты сам справишься с годами издевательств и травм. Никто. Мы будем рядом с тобой… Исак быстро встаёт со стула. У него звенит в ушах, по коже бегут мурашки. Он отказывается выслушивать это. — Но я не могу просто сидеть здесь и быть твоим мальчиком для битья, — продолжает Эскиль, отказываясь отступать. — Я не буду этого делать. И знаешь почему, Исак? Потому что я тебя люблю. Правда люблю. Временами ты просто невыносим, но я тебя люблю, и твоя судьба мне небезразлична. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Исак закрывает уши руками, так же, как он делал, когда был ребёнком, стараясь заглушить крики матери. Он хочет защититься, оправдать себя, но слова, крутящиеся на языке, приведут лишь к тому, что он потеряет Эскиля навсегда. Поэтому он просто уходит из дома. Он просто сбегает. . Он оказывается в лаборатории и спит там пару часов. Когда он утром возвращается в квартиру, Эскиля уже нет. Это сильно расстраивает Исака. Он не думал, что Эскиль просто возьмёт и уедет. Но он сделал это. Он просто исчез. Исак садится на кровать и старается на думать об этом, старается не скучать по обществу Эскиля в квартире, которая всё никак не может стать для Исака настоящим домом. . Исак просыпается с пульсирующей болью во всём теле. Всё болит. Его ноги, его руки, его кожа, его внутренние органы. Всё болит слишком сильно. Он вернулся к тому, где находился несколько лет назад — к изнуряющей боли, к бессмысленной, ничем не мотивированной боли. Он отпрашивается с работы. Он не выходит из дома несколько дней. Он не ест, он не двигается, с трудом добирается до ванной. Он не проверяет свой телефон, отказывается видеть улыбающееся лицо Эвена, отказывается читать его милые сообщения, отказывается потакать своей слабости. Исак наказывает себя по причинам, неизвестным ему самому. Он просто лежит в кровати. В бреду. . На четвёртый день он глотает нездоровое количество обезболивающих таблеток, отправляется на вокзал и покупает билет в один конец до Осло. Он тихо стонет всю дорогу, сидя на своём месте. — Где она? — шепчет он в трубку шесть часов спустя, потому что у него больше нет сил ни на что другое. — Исак? Это ты?! — спрашивает шокированная Леа. — В какой она больнице? . Марианна лежит на кровати в комнате, пропахшей дезинфицирующими средствами и утратами. Исаку интересно, умирал ли кто-нибудь раньше в этой палате. Ему говорят, что она спит. Её накачали успокоительными, и теперь она спит, её щёки порозовели, а кожа блестит. Его мать — пациентка в этой больнице, но Исак чувствует себя более хрупким и измотанным, чем она. Он чувствует себя слабым, таким слабым и таким рассерженным. — Что, чёрт возьми, случилось? — бросается он к Леа в коридоре. — Она сорвалась в прошлые выходные. Мы с папой привезли её в больницу после серьёзного эпизода. — Какого хрена? Разве вы не отмечали в прошлые выходные твой день рождения? Леа кивает, потом опускает голову. Её глаза полны слёз. И тогда до него доходит. Все её твитты, все обновления, всё счастье, которым она делилась онлайн. Всё это было неправдой. Ведь сейчас она сжимает в руке свой старый, поцарапанный телефон. У Леа был ужасный день рождения, как и его предыдущие. Она просто врала. — К чему весь этот маскарад? — Я просто не хотела, чтобы ты чувствовал себя виноватым, — признаётся она, и её голос срывается. — Я знаю, что ты чувствуешь себя виноватым, что оставил меня. Исаку приходится проглотить ком в горле. — Леа… — Но я в порядке, клянусь, — перебивает она его, вытирая глаза рукавом. — Всё не так плохо. Ну или по крайней мере не было плохо до последнего времени. Просто так бывает. Ну знаешь… Но тебе не нужно за меня беспокоиться. Исак чувствует себя ужасно. — Прости, — говорит он. Он самый ужасный старший брат в мире. — Не надо, — качает головой Леа, молча обнимая его. — Я не виню тебя за то, что ты сбежал из этой токсичной среды. Правда. — Но… — Нет. Не волнуйся. К тому же Эвен часто меня навещает и водит на свидания. Он помогает мне заставить всех этих тупых девок в школе ревновать. Он мне очень нравится. Исак потрясённо смотрит на неё. — Эвен? Мой Эвен? Он немного краснеет от этих слов. — Да, твой Эвен, — улыбается она. — Аккаунт в твиттере — это тоже его идея. Он сказал, что ты сталкеришь всех нас в свободное время. Исак молча переваривает новую информацию. — Боже, я его ненавижу. — Ну да, конечно. Кстати, ты пахнешь, как смерть. . Марианна просыпается чуть позже. Леа уже ушла домой, и они только вдвоём. Исак откладывает журнал, который читал, и ждёт, узнает ли она его. Она моргает несколько раз, словно пытаясь понять, не спит ли до сих пор. — Исак, — говорит она, и что-то внутри него щёлкает и разваливается на части. Он сидит, выпрямив спину, и пытается понять, что вообще делает здесь, зачем навещает её в больнице, если так сильно ненавидит. — Исак, это правда ты? — вскрикивает она, и её губы дрожат. — Сынок. Исак! Исак встаёт, рассерженный и уставший, такой уставший. Боль в его груди становится сильнее. Ему не нужно заглядывать под футболку, чтобы убедиться, что его грудь горит, что его кожа покрыта воспалёнными, отвратительными пятнами, такими охуенно отвратительными и пугающими. Он не может дышать. — Я ненавижу тебя! — резко бросает он, не глядя на мать, и бросается к двери. Перед глазами всё плывёт, ноги ватные, а сердце в груди пропускает удар за ударом. Он просто идёт, пока не оказывается на улице, пока не чувствует холодный ветер на своём лице, пока не слышит шуршание гравия под ногами. Он идёт. Просто идёт и идёт. . — Исак! Что… Исак бросается к Эвену, стоит тому открыть дверь. Он даже не даёт себе времени, чтобы посмотреть на него или сказать что-то. Он просто с силой прижимает его к стене за дверью и немедленно начинает целовать. Поцелуй выходит неловким и поспешным, в нём нет ни намёка на нежность и ласку. Это просто бездумная жажда. Эвен мягко отталкивает его, так мягко, что Исаку хочется кричать. — Исак, какого хрена? — Я в Осло. Сюрприз! Мы можем сейчас потрахаться? Исак видит, как Эвен морщится, в то время как из гостиной доносится коллективный вздох удивления. Мутта, Юсеф, Элиас, Микаэль и Адам сидят на полу перед поставленной на паузу игры в FIFA. Но Исак настолько не контролирует себя, что ему плевать. . — Что происходит? — осторожно спрашивает Эвен, закрывая дверь в свою комнату после того, как Мутта пообещал всех выгнать. — Ничего. Просто хотел сделать тебе сюрприз, — пожимает плечами Исак. — Исак, не обижайся, но ты выглядишь так, будто попал в автокатастрофу. — Это не так. В коридоре раздаётся смех Элиаса и Адама, и Эвен снова открывает дверь. — Парни, я серьёзно. Вам сейчас нужно свалить, окей? — кричит он. — Я должен рассказать об этом Соне! — шипит Адам, заставляя Элиаса расхохотаться, и Эвен кидает в него свой ботинок. Соня. Разумеется. — Валите нахер из моей квартиры, сейчас же! Минуту спустя наступает тишина. Исак сидит в изножье кровати в той же одежде, которую носил последние четыре дня. Ему хотелось бы знать, согласится ли Эвен овладеть им прямо так, или ему всё же придётся сначала принять душ. — Так, поговори со мной, — мягко говорит Эвен, опускаясь на колени перед Исаком. — Что случилось? — Ничего, — продолжает упорствовать Исак с непроницаемым лицом. — Ничего не случилось. Я просто хочу заняться с тобой сексом. Неужели это так трудно понять? — Просто ты ужасно выглядишь. И говоришь слова, которые обычно никогда не произносишь. — Это не так! — фыркает Исак. Эвен накрывает его щёки ладонями, и Исак забывает почувствовать облегчение от факта, что, несмотря на огонь в своей груди, он по-прежнему не обжигает Эвена. Он вздыхает и плавится под его ладонями. — Малыш. Ты в порядке? Дурацкое обращение успокаивает его. И вместо того, чтобы спорить или снова наброситься на Эвена, умоляя потушить огонь, он просто притягивает его к себе. Он обнимает Эвена, а Эвен обнимает его в ответ, обнимает его крепко, тесно прижимая к себе, несмотря на то, что он весь пропитался потом и отвратительно пахнет. Исак закрывает глаза и даже не вскрикивает, когда Эвен обвивает рукой его талию и укладывает на кровать. У него нет сил, чтобы кричать, или протестовать, или сопротивляться той нежности, которую Эвен предлагает ему. Эвен ложится на спину и устраивает Исака сверху, обвивая его спину сильными, уверенными руками. Исак растворяется в этих объятьях и прячет лицо в изгибе его шеи, пока огонь в груди не начинает медленно, но верно угасать, пока острая боль не становится едва ощутимой под его пальцами. Эвен целует его в висок, и Исак тихо стонет. — Не надо. — Что не надо? — спрашивает Эвен. — Не целуй меня. От меня ужасно пахнет, — говорит он, сгорая от стыда. — Прости. — Мне плевать. Исак засыпает в объятьях Эвена. . Просыпаться страшно. Исаку невероятно стыдно за представление, устроенное накануне. Он даже думать не хочет о том, что ждёт его в Тронхейме. О чём он только думал, пропустив четыре дня своей жизни и вскочив в первый же поезд, чтобы сообщить своей матери, что ненавидит её? Должно быть, он выглядит таким же взволнованным, каким чувствует себя, потому что Эвен обхватывает руками его лицо и целует закрытые веки, стоит ему только войти в комнату. — Эвен, блядь, мне так жаль… — Это сейчас неважно, — отвечает Эвен. У него влажные волосы, должно быть, он только что из душа. — Но… — Сначала душ. Потом разговоры. Окей? Давай будем делать всё постепенно, шаг за шагом. Исак принимает душ один, избегая смотреть на себя в зеркало, потом быстро заворачивается в огромные полотенца и возвращается в комнату Эвена. Эвен ждёт его, сидя на кровати, со стопкой чистой одежды в руках. Исак сильнее сжимает края полотенца. — Там нет ничего, чего бы я не видел раньше, — шутит Эвен. Но Исак не смеётся. — Ты не мог бы выйти, пока я одеваюсь? — Почему? — Потому. — Исак, что происходит? — мягко спрашивает Эвен, вместо того чтобы спорить. Исак думает, что не стал бы его винить, если бы Эвен разозлился. В конце концов он и правда ввалился без приглашения и требовал заняться с ним сексом накануне. — Ничего. — Исак, — настаивает Эвен, обвивая пальцами его запястье. То, как он произносит его имя, заставляет колени Исака снова задрожать. — Пожалуйста, не прикасайся ко мне, — морщится Исак. Эвен меняется в лице. — Покажи мне, — говорит он после минутной заминки. — Что? — Покажи мне. Просто покажи мне. Исак расстроенно вздыхает. Эвен сложил кусочки головоломки. Он знает. — Тебе больно? Исак кивает. Пальцы Эвена снова сжимают его запястье, нежно скользят по пульсу, притягивая ближе, пока Исак не оказывается между его ног. — Что случилось? Исак пожимает плечами. — Я не знаю, — признаётся он слабым голосом. — Когда он снова появился? Исак снова пожимает плечами. — Можно? — спрашивает Эвен. Исак кивает. Эвен снимает с него полотенце, и Исак чувствует себя выставленным напоказ, слабым и ранимым. Эвен не морщится и не хмурится, на его лице не отражается и намёка на отвращение. Он лишь внимательно изучает грудь Исака, совершенно не обращая внимания на другие части его обнажённого тела. Потом одним быстрым движением Эвен подминает его под себя, снова вжимая в матрас. — Что ты собираешься делать? — спрашивает Исак. — Заставить ожог исчезнуть. — Как? — Допамин. Серотонин. Окситоцин. Если хочешь. Исак не отвечает. Он просто тянется к поясу спортивных штанов Эвена и начинает стягивать их с него. — Хм. Я думал о простых поцелуях, — говорит Эвен. — Мне нужно больше. — Я мог бы ласкать тебя ртом. — Мне нужно больше, чем это, — уверенно говорит Исак несмотря на туман в голове. Его лицо холодно и непроницаемо. — Ты уверен? Я не хочу сделать тебе ещё больнее. — Я просто не хочу думать. Ты можешь помочь мне не думать? — У нас полчаса до возвращения моей мамы. — Так действуй! . Секс не заставляет красные пятна на его груди исчезнуть. Но он успокаивает его, заставляет мысли в голове утихнуть. Он помогает Исаку отпустить себя и утонуть в простом наслаждении, где существуют лишь страсть, плоть, кожа и пот. Он извивается на кровати, лёжа на животе, в то время как Эвен оставляет влажные, горячие поцелуи на его шее. Исак заглушает свои крики подушкой, подушкой Эвена, и бездумно подаётся назад, полностью растворяясь в моменте, пока единственное, что он слышит — удары плоти о плоть, тяжёлое дыхание и стоны. «Сильнее», — хочет сказать он. Эвен ненавидит эту позу, но Исак начинает любить её всё больше. По крайней мере так он не видит смесь боли и нежности в глазах Эвена. По крайней мере так он не позволяет себе на что-то надеяться. — Сильнее, — стонет он, тяжело дыша, и изо всех сил вцепляется в простыню у своей головы. Но Эвен не слушает его, он не начинает толкаться в него сильнее и глубже. Вместо этого он вообще перестаёт двигаться, и Исак мгновенно чувствует пустоту. — Нет. — Эвен? — Нет, я не хочу делать тебе больно. — Но ты не делаешь мне больно! — Исак поворачивается в его руках. — Не делаешь. Эвен, клянусь. Глаза Эвена блестят от слёз, и Исак не понимает этого. Он хочет спросить, что стало причиной этой бессмысленной реакции, но Эвен нежно обхватывает руками его лицо и целует его так глубоко и так мягко, что Исак чувствует слёзы и в своих глазах. — Что ты делаешь? — Боже, Исак, я не могу. — Чего ты не можешь? — Я не могу причинить тебе боль, потому что ты дерьмово себя чувствуешь и хочешь забыться. Я не буду этого делать. Ты должен признать, что тебе больно, когда тебе больно. А не просить кого-то сделать тебе ещё больнее. Исак чувствует злость, собственную уязвимость и стыд, сильнейший стыд. — Почему ты всё так усложняешь? — резко спрашивает он, и его голос звучит холодно и собранно, выражение лица нечитаемо. Он снова внутренне отстраняется от происходящего, возводит вокруг себя стены. Эвен смотрит на него какое-то мгновение, словно пытаясь разгадать. — Ты сказал, что любишь меня. — Слова Эвена вышибают весь воздух из его лёгких. — Перед отъездом ты сказал, что любишь меня. — Я… Что? Что ты такое говоришь? Исак пытается понять важность ответа Эвена. — В ту ночь, когда мы впервые занимались любовью. Ты сказал, что любишь меня. Мне это не приснилось. Это правда. Исак знает, что это так. Он помнит, как произносил эти слова. Он помнит, что не собирался их говорить. Он помнит шокированное лицо Эвена. Он помнит, какую сильную боль испытал. — Это была игра, Эвен. Мы играли в игру, помнишь? Мы говорили друг другу то, что каждый из нас хотел услышать. И какое отношение это имеет к тому, что происходит сейчас? — Ты сейчас серьёзно? — фыркает Эвен. — Прямое, Исак. Самое прямое отношение. — Ну, возможно, так не должно быть! Мы накачиваем друг друга химическими элементами, потом я возвращаюсь к работе, а ты возвращаешься к Соне. Таков наш договор. — Что? О чём ты, блядь, говоришь? К Соне? К Соне?! — вскрикивает Эвен. Исака охватывает ярость. Никто не заслуживает, чтобы на него так орали прямо перед оргазмом. — Да, к Соне! Я не слепой, Эвен. Я знаю, что вы с ней — это навсегда. Я это знаю. Я знаю, что она единственная, кто может до тебя достучаться, когда ты не в порядке, а значит — она единственная для тебя. И знаешь что? Мне плевать. Мне всё равно. Я знаю, что причина, по которой ты приезжаешь в Тронхейм, и спишь со мной, и настаиваешь на том, чтобы оставаться в моей кровати, и прикасаться ко мне, и быть со мной милым, в том, что ты хочешь того же, что и я: добавить чего-то хорошего в наши дерьмовые жизни. Почувствовать себя немного под кайфом и на несколько коротких мгновений потеряться в истинном наслаждении, забыть о том, как всё херово. И я тебя не виню за это, потому что, блядь, я и сам не могу дождаться наших встреч на выходных. Так что нет, Эвен. Тебе не нужно переживать, что ты сделаешь мне больно и разобьёшь мне сердце, потому что однажды я наговорил тебе тупой херни под луной. Я в порядке. Я всегда в порядке. Мне плевать. Просто трахни меня, чтобы я мог вернуться домой. Исак тяжело дышит, когда заканчивает свою гневную речь. Эвен просто смотрит на него с нечитаемым выражением лица, сверлит его напряжённым и твёрдым взглядом. Исаку хотелось бы знать, что сейчас происходит в его голове. Они оба тяжело и часто дышат. Юлие должна вернуться домой с минуты на минуту. Исаку нужно прийти в себя до её прихода, нужно успокоить своё сердце и выровнять дыхание. Но как это сделать, если Эвен смотрит на него вот так: одновременно жёстко и нежно. Исак знает этот взгляд. Он уже видел его на лице Эвена раньше. Исак готовится к худшему. — Блядь, ты такой тупой, Исак. Исак моргает, с силой втягивая в себя воздух. Эвен не выглядит рассерженным. Он кажется печальным. — Для такого умного человека, ты просто невероятный идиот, — повторяет Эвен, на этот раз придвигаясь ближе к Исаку, который сидит, опираясь на изголовье кровати. — Я не с Соней. Мы с Соней — не навсегда. По крайней мере, не в этом смысле. Она мой друг. И 99% наших разговоров о тебе. О тебе, и твоих грёбаных волосах, и твоих румяных щеках, и твоих чёртовых глазах, и твоих дурацких словах. — Эвен, я не… — Нет, послушай меня. Ладно? — настаивает Эвен, накрывая ладонями его щёки. Его глаза широко раскрыты, а большие пальцы нежно гладят горящую кожу. Его голос дрожит. — Я не наркоман, Исак. Я не завишу от тебя так, как человек зависит от героина, или мета, или что ты там ещё наговорил Ральфу и Бенни. Ты и я… У нас нет редкого заболевания, заставляющего нас жаждать общества друг друга. Просто мы… Просто я влюблён. Я влюблён в тебя. Нет. — Нет! — Исак чувствует, как у него сжимается горло. Он не хочет этого слышать. Он закрывает уши руками, отшатываясь от Эвена, как ребёнок, который не хочет слышать плохие новости. Эвен мягко берёт его за запястья, тянет руки вниз, заставляет слушать, заставляет смотреть, как каждое произнесённое слово ранит его. — Я люблю тебя, Исак. У меня есть абонемент на поездки в грёбаный Тронхейм, потому что я не хочу, чтобы наши встречи по выходным прекращались. Я сплю в твоей кровати, потому что хочу просыпаться и видеть, как ты спишь на моей груди. Я еду в этом ужасном поезде шесть часов, потому что я, блядь, скучаю по тебе, потому что я хочу тебя видеть. Я прикасаюсь и целую тебя, я трахаю тебя, потому что я в тебя влюблён. Я люблю тебя. Связь так и не вернулась. Эта слепая необходимость быть с тобой, и заставлять тебя смеяться, и обнимать тебя… Всё это потому, что я влюблён в тебя. Это то, что ты чувствуешь, когда любишь, Исак. Мне кажется, что я под кайфом, потому что, когда я с тобой, я невероятно счастлив. Но я не наркоман. Я ничем не болен. Я просто люблю тебя. Водоворот мыслей в голове Исака крутится всё быстрее и быстрее. Он отстраняется от Эвена, он обхватывает себя руками. Исак отгораживается от него. Он пытается придумать план побега, что-нибудь более рациональное, чем просто выбежать голым на улицу. — Исак. Посмотри на меня. — Мне… мне нужно идти. — Нет, не нужно. — Я не буду сидеть тут и слушать это… эту херню. — Хм, мы перешли от «тупой херни» к просто «херне». Мне стоит порадоваться? — Эвен, я не хочу этого! — резко бросает Исак. — Мне это не нужно. — Но мне нужно. Это заставляет Исака замолчать и на секунду отключиться от происходящего. — Это правда. Я хочу этого. Мне это нужно. Да, я идиот, а любовь — это бред. Но я всё равно хочу этого. Исак делает глубокий вдох, потом пытается добраться до той части мозга, которая отвечает за механизмы вытеснения. — Ну что ж, тогда, полагаю, удачи тебе, — говорит он и видит, как Эвен меняется в лице. — Полагаешь? — Да, полагаю. Потому что я не знаю, чего ты от меня сейчас ждёшь. Эвен смотрит на него, и на этот раз на его лице отражается лишь неверие. Он выглядит так, словно был убеждён, что Исак сдастся под напором его чрезмерно откровенного признания. Он выглядит потерянным. Он выглядит так, словно его сердце разбито. Исак клялся себе, что больше никогда не заставит Эвена выглядеть так. И вот они снова в той же ситуации. Они сидят в тишине. Исак не может сказать, как долго они просто сидят и сверлят друг друга тяжёлыми взглядами, их тела по-прежнему покрыты потом и возбуждены. — Что ж, тогда, полагаю, всё кончено, — наконец произносит Эвен. До Исака не сразу доходит смысл его слов. — Что? — Исак не может сдержать поражённый вздох. — В каком смысле кончено? — В том самом смысле. Всё кончено. — Что… о чём ты говоришь? — Я говорю, что не хочу продолжать делать это с тобой. Я не хочу больше быть твоим дилером, Исак. Ты слишком холоден. Ты отказываешься чувствовать хоть что-то. Ты даёшь мне жалкие крохи. Это слишком больно. Исак немного выпрямляется. Ему кажется, словно на голову обрушился потолок. Ну, разумеется, Эвен не всерьёз. Он бы никогда не отказался от него. Эвен наклоняется вперёд и легко целует его в лоб, словно по привычке, прежде чем отодвинуться от него. Исак смотрит, как он встаёт с кровати, бросает бесполезный презерватив в мусорную корзину и надевает трусы. Он смотрит, как Эвен неловко вытирает слёзы запястьями. Он просто смотрит на него до тех пор, пока не понимает, что натворил. — Мама вот-вот вернётся, — мрачно сообщает Эвен. — Окей. Тогда мне лучше уйти. — Окей. Исак быстро одевается в тупом оцепенении. Всё это кажется слишком серьёзным. Необратимым. Однако, как и с Эскилем, он не может заставить себя извиниться, взять свои слова обратно. Всё внутри него кричит, что он должен сейчас встать на колени и умолять. Но он этого не делает. Он не будет. Ему никогда никто не был нужен, и он не собирается что-то менять сейчас. — Я верну твою одежду, — говорит Исак. — Не парься. — Ладно. Ну… тогда прощай. — Пока, Исак. . Уже слишком поздно, чтобы пытаться успеть на поезд в Тронхейм. Он не может пойти в коллективет, потому что Эскиль его ненавидит. Он не может пойти в дом своих родителей, потому что он подал заявление об эмансипации. Он не может пойти к Юнасу, потому что тот не сможет удержаться от вопросов, а Исаку не хочется ничего объяснять. Он не может отправиться ни к одному из друзей Эвена, потому что все они были свидетелями его нервного срыва накануне. Исаку некуда идти. Он бредёт по холодным улицам, пока не оказывается в баре. Он выпивает два коктейля и вспоминает, что ничего не ел уже несколько дней. Он пытается посмотреть на часы на стене, но понимает, что ничего не видит, потому что перед глазами всё плывёт. Алкоголь слишком быстро ударил в голову. Ему сначала нужно было поесть. Он вынимает телефон и неотрывно смотрит на лицо Эвена. Он выглядит таким счастливым на фотографии. Он был таким счастливым, а теперь Исак сломал его. Исак всех ломает, всех расстраивает, всех делает несчастными. Эскиля, Леа, свою мать, своего отца, Юнаса, Ральфа, Бенни, Эвена. Исак всех разочаровывает. Он срывается и причиняет боль другим, чтобы держать их на расстоянии, чтобы оставаться собранным и рационально мыслящим. Но правда в том, что он трус. Он прячется за обидными словами и бессмысленными тирадами, потому что ему слишком страшно позволить себе чувствовать то, что, возможно, причинит ему боль. Ему слишком страшно подпустить кого-то к себе, слишком страшно дать кому-то возможность и силу причинить ему боль, обжечь его. Но ради чего всё это? Ведь сейчас ему ещё больнее. Ему никогда ещё не было так больно. Блядь. Из колонок доносится какая-то дурацкая песня, глупая попса, которую так любит Эвен. Исак ощущает физическую боль в сердце. Блядь. Исак ломается, когда помещение дерьмового бара наполняют звуки 5 fine frokner. Как поэтично. Наверняка Эвен сказал бы что-то подобное. Исак плачет. Он тихо всхлипывает, отвернувшись от всех и прижимаясь лицом к стене. Он плачет, и плачет, и плачет, и плачет. И ему по-прежнему больно, но слёзы немного облегчают груз, давящий ему на плечи, немного успокаивают огонь в груди. Слёзы продолжают катиться по щекам, когда Исак ловит такси и называет водителю адрес Эвена. Он стучится в дверь и надеется, что Эвен дома, надеется, что Юлие снова нет, потому что если Эвен собирается его бросить, то ему не нужны свидетели. Эвен открывает дверь. Его волосы растрёпаны, а глаза покраснели и опухли, как будто он плакал. — Исак, что ты… — Пожалуйста, не поступай так со мной, — умоляет Исак. Он изо всех сил старался остановить слёзы, пока поднимался по лестнице. Он изо всех сил старался вернуть себе холодный, собранный голос Исака Вальтерсена, который всегда так ему помогал. Но слёзы по-прежнему текут по щекам, а голос дрожит. — Эвен, пожалуйста. Не делай этого. Эвен потрясённо смотрит на него, стоя в дверном проёме. Исаку нужно какое-то мгновение, чтобы вспомнить, что Эвен никогда не видел его таким. — Я просто… — Исак снова замолкает, потому что ком в горле становится всё больше, и ему не хочется рыдать на глазах у Эвена, но, возможно, всё равно придётся. Эвен протягивает к нему руки, мягко сжимает его локти, заводя в квартиру, и закрывает входную дверь. — Не бросай меня, — плачет Исак, икая, как маленький ребёнок. — Я стану лучше. Я буду стараться. Я обращусь за помощью. Клянусь. Пожалуйста. Ты обещал, что будешь меня ждать. Пожалуйста, подожди меня. — О господи, Исак, — Эвен обхватывает руками его лицо, и Исак моментально испытывает облегчение. — Мне очень больно, — признаётся он, вероятно, впервые в жизни глядя правде в глаза. Он хватает Эвена за руку и прижимает её к груди, накрывая своё колотящееся сердце. — Эвен, мне очень больно. — Боже, иди ко мне. Эвен обнимает его, и Исак обвивается вокруг него всем телом. Исак засыпает, стоит им лишь оказаться в постели.