Сегодня ты мой мирный космос, Наруто.

— Ты мой мирный космос, знал?       Два скучных предсказуемых выпада и один режущий. Солнце жжёт так, как никогда раньше, и ни единой тучки так и не проплыло по безликому, предательски светлому небу. — Сколько раз ты пережил сегодняшний день? — Двадцать три.       Больше не надеясь на спасение, он стоит на колене, тяжело дышит и медленно, с каждой секундой умирает, его кровь просачивается сквозь плотную куртку и пятном расплывается по ней, стекая в мозолистую руку. Вязкая багровая жидкость выходит изо рта с каждым вздохом, и лицо, укрытое слоем пыли, украшено засохшими кусочками грязи. — Может просто признаешь своего соулмейта? — голос высокой девушки звучит насмешливо и, одновременно, угрожающе. Оба понимают: придётся признать. Один и тот же день повторялся из раза в раз, и эта странная цепочка не прерывалась даже тогда, когда Наруто бездействовал.       А она улыбается каждый раз. Чёрные волосы, прилипшие ко лбу, и маленькие губы, приоткрытые в милой усмешке, длинные пальцы, переплетающиеся в причудливых печатях, и бледные щёчки, будто никогда не видели солнца, угрожающие Шаринганы, жмурящиеся в нелепых лучах солнца, и смертоносные, быстрые техники, которым не суждено закончиться провалом.       Как и всегда, Наруто был едва в сознании. Количество ран становится больше и больше с каждой секундой, пока Узумаки умирает, солнце заходит за горизонт, и багровый закат, как и двадцать три раза до этого, расплывается пятнами по весеннему небу, напоминая кровь, пролитие которой не остановить. Вот уже небо кристально чистое, и едва ли тучки проплывают, в спокойствии забывая, что произошло пару секунд назад. А Наруто опять стоит на ногах, полон сил и энергии, и желание драться ещё отражается в лазурных уставших глазах. — Двадцать четвёртый, — Мадара улыбается, осторожно поднимая взгляд к небесам. Люди её типа туда не попадают, она отправится в ад сразу же, как станет ненужной. Тяжело было не заметить, что этим кукольным представлением кто-то умело руководит, а она — одна из действующих лиц, когда сломается — её выкинут. Такова жизнь, и нужно быть глупцом, чтобы этого не понимать. Так чего ради ей жить праведной жизнью?       А Наруто продолжает сражение, без веры, потеряв себя в одном из бесконечных боёв. Рядом с ним стоит предатель, такой же Учиха, как и Мадара. Саске ещё в надежде, что сможет победить, но Узумаки слишком часто видел смерть своего лучшего друга, чтобы верить в это. Вокруг ни души — лишь мелкие шиноби, не стоящие даже мимолётного взгляда богини. Не предупреждая о своих искуссных движениях, она атакует сразу же, убив одним хлопком Саске, будто навозную муху. Всего-то: вонзить длинный ножик ему прямо в грудь, чтобы тот задохнулся сразу же, глаза расширяются от удивления и страха, и кровь пырскает и льется длинными ручьями. Наруто кривится, и кровь течёт по его прикушенной губе — конечно, мальчишка винит себя. Ничего нового, однако теперь он хотя бы не распускает слёзы. — Теперь мы можем хотя бы поговорить без посредников, я так устала тебя убивать, — Мадара искренне улыбается, садится на пожелтевшую траву, подносимую в разные стороны безжалостным ветром, и длинный бледный пальчик манит Наруто к ней. У Узумаки почти не остаётся сил сопротивляться, но он не может — слишком многие полегли здесь, и нельзя отказываться от всего, что хотят сделать шиноби за эту ужасную кровопролитную войну. Из подлобья заглядывая в манящие чёрные глаза, он концентрирует свою чакру в ладони, и идеальный Разенган уже на полпути к сердцу Мадары, но девушка, гибко ускользая от удара, наваливается на мощное тело парня своим нежным и хрупким. — Не надейся, что сможешь меня победить.       Она сама заставляет парня сесть на траву, а потом опускается к нему и, наклонившись над самым ухом, тяжело шепчет, щекоча своим дыханием его нервы: — А ведь тебя не должно существовать, как и всех в этом мире кроме меня и «его», — Мадара легонько улыбается пальцем водя по жёсткой щеке парня. Да, он ей нравился. — Изначально в моей вселенной существовали только я и Хаширама, чья вся родня отвергла его девушку Учиху. Но мы, — беспросветная грусть слышится в радостном голосочке, — создали место, где могли стать парой.       Она обнажает два шрама на тонкой бледной кисти, багровые пятна пролегают по блеклой коже. Некоторые раны не затягиваются полностью, навеки оставаясь напоминаниями об ошибках прошлого. В тот вечер отец её чуть не убил за близость с Сенджу, связывал свою дочь, бил со всей силы, резал, вне себя от дикой ярости. Хаширама — один из сыновей главы клана, и Мадара ни за что не должна сближаться с врагом.       И теперь эти шрамы дотрагиваются до теплого тела единственного, кто мог бы их залечить. Кровь, грязь, пот. И синее, спокойное небо, безмятежное и беспристрастное. — Я думала, он единственный, — лицо искривляется из-за жгучей боли далеко внутри. — Я думала, он думает обо мне, — всё перевернулось, и неправильные слёзы текли из неправильных Шаринганов неправильной девочки. — Я думала, он мой соулмейт.       Трава качается так же безмятежно, как и двадцать три дня до этого, и солнце скрывается за тучами так же. Даже ветер, и тот нежно шепчет на ухо одно-единственное имя. И только двое сидят рядом не так, Мадара позволяет Наруто несмелыми движениями обнять её, и цепкие пальцы смыкаются на талии. Закрыв глаза, они не могут уже думать ни о чём, кроме друг друга. И тучи опять окрашиваются в алый цвет, и небо багровеет, словно кровь, разлившаяся случайным движением Учихи.       День начался снова, но на этот раз Наруто просто берёт холодную руку девушки и, не слыша криков Сакуры, Хинаты, Саске, он бежит, окунувшись в гущу трав, и за ним следует его вторая половинка. Шрамы на её руках заживают, теплая рука Наруто согревает, передаёт энергию, лечит. Сердце, душу, рассудок. — Ты мой соулмейт, Узумаки, — широкая улыбка осветляет её лицо, и кунай блестит в руке. Отречение — она обрезает длинную косу быстрым движением, волосы сыпятся вниз, свобода — и теперь ветер трепещет всегда строго собранные волосы. — Ты меня лечишь, и я вылечу тебя. Сегодня ты мой мирный космос.       Не слыша, Наруто бежит, не замечая ничего, даже то, в какой искуссной иллюзии находится. Мчится. От себя, к себе, к ней. Он стремится, чтобы догнать что-то призрачное и неживое, пока её тело не начнёт сыпаться на пепел у него в руках.       И теперь он не мог её вылечить. Нужно ли?