reputation out for ruin

Тому, что она споткнулась, есть две причины. Во-первых, скучная церемония. Во-вторых, ее богами проклятые каблуки. Она знала, что не нужно было обувать эти туфли, и все говорили ей об этом. Но они принадлежали ее матери, и в этот день, как никогда прежде, Луна отчаянно нуждается в чем-то, что будет напоминать о ней. Оглядываясь назад, она думает, что лучше было бы позаимствовать брошь. Она стоит на сцене и вежливо улыбается, забыв о большей части того, что предшествует простой клятве Оракула, когда кто-то легонько толкает ее в бок. Это Равус. – Тебе нужно поприветствовать канцлера империи, – подсказывает он шепотом. Лунафрейя моргает и переводит взгляд на человека, который поднимается на сцену, высокого, с невероятными пурпурными волосами и слишком многослойным одеянием для теплой тенебрийской весны. Он смотрит на нее глазами, мерцающими золотом, и ей он совсем не нравится. Может быть, из-за несочетающихся узоров его многочисленных шарфов или из-за кружевного воротника, вышедшего из моды десятилетия назад, или из-за того, что он смотрит на нее как на самозванку, не достойную ее титула. Луна идет к нему, протягивая руку для приветствия. И – потому что ей слишком скучно, чтобы смотреть под ноги и следить за тем, где находятся провода и микрофоны, – она цепляется за что-то каблуком и падает прямо на канцлера Нифльхейма с его ухмылкой, его шляпой и сияющими янтарными глазами. Позже она посмотрит запись произошедшего и увидит со стороны, как она падает, подняв руки, словно намереваясь благословить его. Со всего размаха. Мир переворачивается вверх дном, и, чтобы не упасть, она может схватиться только за его лицо. Все происходит так быстро. Ее ладони касаются его кожи, и он издает этот звук - шипение, которое ни разу за все четырнадцать лет своей жизни она не слышала исходящим из человеческого горла. Ее накрывает ощущение, что она погрузила руки в маслянистую грязь, под которой прячутся отравленные иглы, и это ощущение захватывает все ее чувства, пока у нее не перехватывает дыхание. Она видит сияние ее магии, такое же золотое, как глаза канцлера, а потом, чем бы ни было это мерзкое, ужасное, неправильное нечто, оно меняется, превращаясь во что-то чистое и свежее, как ключевая вода. Оно перетекает из нее к нему, связывая их воедино. Все это длится не более шести секунд. – Глупая девчонка, – шипит этот человек, и на мгновение его лицо становиться совсем не человеческим, – что ты сделала? Но еще до того, как он произносит последнее слово, его голос меняется, как и его глаза – они по-прежнему сияют золотом, но что-то в нем становится другим. Он поднимает руки и поддерживает ее, он моргает несколько раз и, наконец, – смеется. В небе – только что бывшем ясно-голубым – стремительно собираются тучи. Гремит гром, и на землю обрушивается ливень такой силы, что люди вокруг начинают кричать. Если бы она не стояла в самом сердце бури, Луна могла бы посмеяться над тем, как все эти официальные лица разбегаются со сцены, словно спасаясь от демонов. На сцене остаются только она и канцлер, ее ладони все еще прижаты к его лицу. Он накрывает ее руки своими и говорит что-то на языке, которого она не понимает, затем на другом, который кажется ей смутно знакомым, и, наконец, на всеобщем, но с легким акцентом: – Что ж, это было неожиданно. Один неверный шаг – и Лунафрейя Нокс Флёре изменила судьбу мира. ~*~*~*~ Когда неожиданная весенняя гроза успокаивается до легкого дождя, они идут прогуляться. – Я хочу рассказать тебе одну историю, – говорит канцлер Изуния, – в которую может быть очень сложно поверить, – он останавливается и протягивает ей руку. Этот жест кажется неловким, словно канцлер не помнит, каким он должен быть, и не уверен, стоит ли вообще его делать. Луна улыбается ему и без колебаний сжимает протянутую ладонь. Что-то теплое накрывает ее, когда она касается его. – А вы попробуйте, – говорит она, думая о Джентьяне, Умбре и книге, через которую они с принцем обмениваются посланиями. На то, чтобы рассказать историю, уходит много времени, но они прогуливаются до заката, а потом садятся на каменную скамью рядом с озером, в месте, в котором ее мать любила исцелять людей. – Получается, – говорит она, когда он заканчивает рассказ, – ты вобрал Скверну в свое тело, а потом твой собственный брат изгнал тебя? Он кивает. – А я… исцелила тебя? Случайно? – она хмурит брови. – Это вообще возможно? – Очевидно, да, – говорит он. – О, – она задумывается над этим. – Ты должен быть очень зол на меня, – ей даже в голову не приходило, что он может быть опасен для нее. Его магия, очищенная от Скверны, поет в унисон с ее. – На секунду или две я был зол, – вздыхает он. – Это был очень хороший план. Тщательно продуманный и эффектный. У меня талант к таким вещам, можешь поверить. Она может и верит. – Хорошо. И что ты будешь делать теперь? Ардин, залитый светом заходящего солнца, смотрит на озеро. – Что делать человеку, леди Лунафрейя, чей тысячелетиями разрабатываемый план мести неожиданно и необратимо срывается из-за девочки, которая споткнулась о провод? Она решительно улыбается и толкает его плечом. – Я полагаю, что если этот человек был целителем… то он исцеляет, – ее улыбка увядает, когда она смотрит на него и замечает сходство между чертами лица Ардина и того, кто занимает трон Люциса. – И если бы я была тобой, я бы совершенно точно потребовала извинений от моего потомка. Его брови взлетают к волосам. – Извинений? – Моя мама… она всегда говорила, что есть раны, исцелить которые не может никакая магия. Только слова тех, кто нанес их. Невозможно поговорить с тем, кто изгнал тебя, но теперь ты это снова ты, и, может быть, твоя семья снова сможет воссоединиться. – Ты очень мудра для девочки четырнадцати лет, – говорит он и опускает ей на голову свою шляпу. Она поправляет ее и запрокидывает голову. У нее на сердце легко, она свободна от бремени, которое – она и не знала – лежало у нее на душе. – Я читаю много книг. ~*~*~*~ Неделей позже Лунафрейя видит сюжет в новостях, посвященный каким-то перестановкам в правительстве Империи. Она не понимает большую часть того, что говорится – учитывая, что Тенебра довольно сильно изолирована от остального Эоса. Но много обсуждают имперскую армию и демобилизацию, и возвращение Тенебре статуса независимого государства. Когда ее брат вернется, он будет принцем, а не солдатом, и это по-настоящему замечательно. Нет никаких официальных заявлений, касающихся имперского канцлера, но Луна получает сообщение от Ноктиса. «Значит, у меня есть дядя? И, знаешь, Луна, он такой странный. Как… Действительно странный». Луна счастлива. ~*~*~*~ Чуть больше, чем через год Нифльхейм объявляет Люцису условия прекращения войны. Луна, Равус и Мария смотрят, как наконец-то исчезает стена вокруг Инсомнии. Рядом с королем Регисом стоит Ноктис, он выглядит здоровым и сильным. Рядом с ним, опустив руку ему на плечо, стоит Ардин. Все произносят речи – почему всегда бывает так много речей, почему все они такие длинные? – но Луна едва ли обращает на них внимание. Вместо этого она смотрит, как Ардин наклоняется и говорит что-то своему племяннику. Что бы это ни было, Ноктису приходится сдерживать смех. К тому моменту, как отзвучали все речи, шляпа Ардина оказывается на голове Ноктиса. ~*~*~*~ Им больше не нужно использовать для общения книгу, но они не отказываются от нее, потому что это что-то особенное и милое, и больше ни у кого в мире нет такой магии. Ноктис отправляет ей картинки и записки, и иногда Ардин тоже посылает ей что-то через книгу. Затейливым почерком с завитушками он пишет ей отрывки старинных загадок и неприличные лимерики на старо-тенебрийском, на языке Солхейма или всеобщем. ~*~*~*~ Ноктис присылает ей фотографию. На ней ему шестнадцать, и уже становится заметно, каким мужчиной он вырастет. Ноктис сидит за рулем автомобиля. Это старая модель, ярко-красная, с белой полосой вдоль корпуса. Более того – это кабриолет. Ноктис улыбается, он выглядит молодым, дерзким и счастливым. «Посмотри на это! Дядя Ардин учит меня водить. Папа говорит, что если я не разобью его машину, он, может быть, разрешит мне покататься на Регалии». ~*~*~*~ О помолвке Луны и Ноктиса объявлено, когда Луне двадцать два, а Ноктису восемнадцать. Она приезжает в Инсомнию, чтобы поучаствовать в официальном приеме. Они стоят бок о бок и принимают пожелания счастья, хотя свадьба состоится только через три года, и они не знают никого из тех, кто поздравляет их. Вечеринка была бы совсем скучной, но Ардин с ними и он развлекает их рассказами об аристократах рода Кэлум, настоящих и прошлых. Он тайком проводит на вечеринку Промпто, спрятав его в тележке с напитками, и Луна, наконец, может лично поблагодарить его за спасение Прины. В какой-то момент Ардин подсаживается к ним и говорит: – Держите, – он протягивает Ноктису ключи от машины. – Идите, побудьте влюбленными подростками. Я устрою отвлекающий маневр. И какой это маневр! В нем участвуют графиня, фонтан с шампанским и камера Промпто. Они выбегают из зала, смеясь, и прямо напротив входа их дожидается машина Ардина. В первый раз Ноктис целует ее на переднем сидении. Это робкий и нежный поцелуй. А с безоблачного неба на них льется лунный свет. ~*~*~*~ Годом позже они узнают, как просторно заднее сиденье машины Ардина. ~*~*~*~ Еще через год понимают, что на нем достаточно места для троих. ~*~*~*~ В день свадьбы Луна на ногах уже с рассвета, она волнуется и обдумывает множество мелочей, которые по-настоящему и не важны, но кажутся такими важными куче народа. Она делает передышку и устраивается в королевском саду с чашкой чая. Она поднимает глаза и видит Ардина, стоящего рядом с ней. На нем та же одежда, что и на вечеринке для самых близких друзей накануне вечером. Очевидно, что он только возвращается к себе. Она смотрит на него, приподняв брови. Он ухмыляется в ответ. – О, цыц. Кто бы говорил, – он разваливается на кресле напротив нее и подмигивает ей. – Я слышал изумительно непристойный слух, что ты и твой дорогой жених соблазнили собственного фотографа. Луна отпивает чай и награждает его царственным взглядом, который тренировала для церемонии. – Свадебная фотография – дорогое удовольствие, дядя Ардин. Ради хорошей скидки можно сделать многое. Ардин смеется. – Тогда все продавцы в Инсомнии должны делать мне скидки. Она не сомневается в этом. Его окружает скандальная слава, этого таинственного Люциса Кэлума, который может очаровать даже спирарога. Он пишет книги о своих предках и называет их сказками. И именно благодаря ему Ноктис вырос сильным и здоровым, а Регис больше не хромает. – Ты доволен тем, что выбрал? – спрашивает она, изучая его. – Тем, что пришел сюда и решил быть любимым дядей Ноктиса, а не тем, кто уничтожит его? Он смотрит на нее долгим взглядом. – Иногда мне снятся сны. О черной смерти и тьме, об этом городе и Цитадели, лежащих в руинах. Но они приходят все реже, и мне кажется, что я буду счастлив прожить вечность, ставя в неудобное положение поколения моих родственников. Боги свидетели, что я хорошо знаю, как это делать. Присутствующих я совершенно точно не обойду вниманием. Она смеется, вставая с кресла, подходит к нему и наклоняется, чтобы обнять. – Могу сказать, что я рада, что узнала тебя как друга и дядю. Мне кажется, что ты был бы опасным противником. Он запрокидывает голову и похлопывает ее по руке. – О, моя дорогая. Я был бы совершенно ужасен. У тебя не было бы ни единого шанса. Она целует его в щеку и идет в свою комнату. Она собирается перед безумным днем, который ей предстоит – королевской свадьбой, коронацией и брачной ночью с Ноктисом и Промпто в уединении их покоев. На кровати в ее комнате ее ждет простая белая коробка, украшенная вычурным золотым бантом. Луна улыбается и открывает ее, чтобы найти пару ботинок. Точно такие же носят члены Королевской Гвардии. Только эти не черные, а белоснежные, отороченные мехом, синим, как силлицветы. «Мы же не хотим, чтобы ты оступилась сегодня», – значится на записке внутри коробки. Наплевав на возражения ошарашенного свадебного распорядителя, Луна обувает их и не снимает ни когда выходит замуж за своего принца, ни когда ее коронуют как будущую королеву, и после – за запертыми дверями их спальни, когда она вместе со своим мужем и Промпто сладострастно позирует для фотографий, на ней только эти ботинки. И может быть, только может быть, – еще и черная шляпа.