Без прикрас

Английская армия появилась в нашем городке, как снег на голову. Нет, мы, конечно, слыхали, что идёт война, что чертовы британцы хотят отобрать наши колонии, заграбастать всё, что было нажито таким трудом. Впрочем, мне всегда было плевать на их политическую возню. Когда у тебя семь-девять клиентов за ночь, тебе некогда размышлять о тонкостях внешней политики. Но это я сейчас такая умная. А тогда, двадцать лет назад, я была совсем юна. Известие о войне привело меня в ужасное состояние, и тогдашней мамаше пришлось здорово повозиться со мной, когда я слегла от нервов. Шутка ли, неделя простоя! Чуть только я смогла раздвигать ноги, мадам Жози вернула меня в строй. Вообрази, тощая бледная девица после болезни, разряженная по последней портовой моде. Да я еле на ногах стояла. На меня никто и не смотрел. Это сейчас ты можешь отказаться от клиента, а тогда были совсем другие нравы. Разве что чёрным не давали. Хотя были и те, кому по нраву синий хрен по колено. Бывало и такое. Чего только не увидишь в борделях. В общем, стою я в сторонке, музыканты наши надрываются – настрой, значит, создают. Мадам Жози всегда твердила, что у клиента должен быть настрой. Чтоб не так грустно было с кровными расставаться. И тут двери с грохотом падают на пол, сорванные с петель. Весь наш клиентский сброд притих. Музыка нестройно заглохла. В гостиную ввалились с пяток красных мундиров, а за ними трое на лошадях. Ну, ты представь, на лошади по лестнице, а потом прямо в кабак! Лихие были ребята. Сейчас таких нет и подавно. Всё мелочь одна. Они были изрядно пьяны, но отлично держались в седлах. И вот, веришь, нет, а уставилась я на одного из них и глаз не могу оторвать. Если бы он тогда не меня выбрал, а любую другую, я бы напилась, ей-богу. А он, значит, обводит осоловелым взглядом наши апартаменты, кривится, словно у нас свинарник тут, а не лучший бордель на сто миль в округе. И тут он натыкается на меня. Я чуть не умерла на месте. Кто бы видел эти глаза! Два куска льда. У меня мороз до самого копчика пробежал. Другие уже похватали девчонок и потащили в комнаты. Мужики-то местные хотели было взбунтоваться, но те, что пешие были, всем винтовки к носу приставили. На том и порешали проблему. А тот драгун с лошади слез и ко мне. И ведь вижу, что пьян, но выправка, осанка, стать! Он подходил ко мне в полной тишине целую вечность. А, может, это мне тогда так показалось. Я слышала только стук своего сердца да лязг его сабли. Глядя прямо перед собой я могла разглядеть только золотые пуговицы на широкой груди, затянутой в красный китель. Выше поднять глаза я просто не могла, не хватало духу. От него пахло очень дорогой выпивкой, мылом, лошадью. Даже голова закружилась от такого запаха. Он коротко отдал приказ, я подчинилась. Да я бы на коленях за ним прошла до самой его Англии, будь она неладна, по дну морскому бы ползла... Он избил меня той ночью. Ладони у него такие тяжёлые и широкие, что синяки остались от лба до подбородка. Пометил, значит. Или поимел в моем лице всю Америку. Это я сейчас понимаю, а тогда рыдала сутки напролёт. Я же готова была выполнить все, что он пожелает, а он так со мной. Он заплатил за ночь, а пробыл со мной в комнатах не больше получаса. И пропал на две с лишним недели. Я лечила своё разбитое лицо, сильно упала в цене. Брала либо очень пьяных, либо не слишком привередливых клиентов. Когда синяки пожелтели и стали сходить, а глаза мои наконец открылись, он снова заявился. Теперь англичане чувствовали себя хозяевами. Они ещё не выиграли войну, но уже праздновали победу. Он пришёл с кем-то из офицеров, но уже без охраны. Я и глаз не смела поднять, так мне было стыдно за мою распухшую рожу. Словно и не его это рук дело. Он нашёл меня взглядом и резко мотнул головой в сторону комнат. Я потупив глаза и смиренно сложив ручки на животе, пошла, как на эшафот. Мне потом мадам, знаешь, какой нагоняй дала?! Мы же должны порхать вокруг мужчин. Ноги мои не слушались совсем, а в горле пересохло. Он уселся в кресло глотнул из своей фляги добрую половину. Я видела, что он зол, но не могла пересилить себя и сказать хоть слово. Даже улыбнуться не могла. Он смотрел на меня своими обжигающе-холодными глазами, а я краснела, как монашка. Знаешь, как громко тикают часы? А я знаю. Как набат бьет. Я потянула за шнурки корсета и он упал у моих ног. Его глаза подернулись знакомой поволокой. Я спустила юбки осталась перед ним в рабочей форме. На тот момент я стояла голой уже чуть не перед сотней мужиков, но ни с кем я не чувствовала такого смущения. Он не пошевелился, и я решила, что могу подойти. Призывно качнув бёдрами, как учила мадам Жози, я подплыла к нему и опустилась на колени у кресла. Он не остановил, но и не дал знак, чего он хочет. А меж тем мой взгляд упёрся в его выпирающий бугор на штанах. Я через силу оторвалась от этого зрелища и заглянула в его глаза. Он смотрел сверху вниз. Лицо не выражало никаких эмоций. И тогда мне захотелось добиться от него хоть какого-то отклика. Глядя на эту прекрасную, но безжизненную маску, я погладила через штаны напряжённый член. Ты думаешь, он прикрыл веки или чаще задышал? Черта с два! Он даже не дрогнул. Тогда я расстегнула пуговицы и запустила руку под ткань. Пресвятая матерь! Мой рот наполнился слюной, а между ног стало так жарко и мокро, что в голове зашумело. Я сосала, как в последний раз. Вылизывала яйца и каждую вену. Мне хотелось услышать хоть вздох, не то чтобы стон. Но ничего не произошло. Он молча кончил и ушёл. Я заметила на его лице тень презрения, когда он бросил на комод несколько монет. Мне было все равно. Я привыкла. Мне нет никакого дела. Я ревела, сидя голая у комода с этими монетами в кулаке. Стыдно сказать, я нюхала их. Мне казалось, на металле остался запах его рук. А у меня во рту вкус его семени. Я не хотела опорочить этот вкус, а потому, изрядно поругавшись с мадам, отказалась принимать клиентов до следующего вечера. Знаешь, мне всякие мужики встречались. Старые и молодые, красивые, уродливые и самые обыкновенные, но таких, как он, я не встречала. Чёрные волосы и голубые глаза – большая редкость. Но даже не в этом дело. Была в нем сила. Мощь. Опасность. Я знаю, он страшный человек. Очень жестокий. В этом я убедилась ещё в первое знакомство. Но мне хотелось получить от него хоть каплю ласки. А что ты думаешь, таким, как я, не хочется ласки? Ещё как хочется. Похлеще, чем примерным жёнам. В третий раз он пришёл один. Он был в ярости. Как только за ним захлопнулась дверь, он сорвал с меня парадное платье и трахал так, что я вылезла из-под него на дрожащих ногах. Тогда я впервые получила удовольствие с мужчиной. Девчонки рассказывали, конечно, как это бывает, но я была ошеломлена новыми впечатлениями. Ты не поверишь мне сейчас. Решишь, что старуха сбрендила. Он уснул! Трахал меня несколько часов, а потом просто уснул. А знаешь, чем занималась я? Смотрела на него, как идиотка. Тогда я обнаружила, что у него невероятно длинные чёрные ресницы. Они завивались наверх, словно их подкрутили щипцами. Мужчине просто неприлично иметь такие ресницы. Складка между бровей не разглаживалась даже во сне. Говорят, это морщина гордецов. Тонкие губы, крупный нос. Все черты лица были словно высечены гениальным безумным мастером. Он был прекрасен. И это не мое девичье воображение. Я и сейчас так считаю. Его волосы, обычно заплетенные в тугую косу и перевязанные лентой, растрепались. Я осторожно трогала пряди, боясь потревожить его сон. Он так устал. Настырные американцы никак не хотели становится подданными его величества. Я даже справлялась о нем. Узнала имя, звание, боевые заслуги, даже немного родословную. Породистый был жеребец, но из разорившихся аристократов. Я ненавязчиво расспрашивала клиентов. Да и в лавках много говорили о войне. Тогда все и везде говорили о войне. А я жадно ловила каждое слово. Говорили страшные вещи. Он был безжалостен. Я хотела возненавидеть его. Хотела даже спрятать под подушку нож, чтобы расправиться с ним, но не смогла. Проститутки вообще малодушны. Это нас объединяет. Когда он остервенело трахал меня, когда я видела в его холодных глазах хоть тень желания, я готова была стелиться перед ним в конский навоз, чтобы он не запачкал своих начищенных сапог. Я стала ждать его. Это худшее, что может случиться с такой, как я. Я всматривалась в двери, в надежде увидеть большую фигуру, заполнившую собой весь дверной проем. В тот вечер меня выбрал какой-то тощий морячок. Верхних зубов у него почти не осталось, он вонял рыбой, прогорклым маслом и потом. Меня мутило от этих запахов. Сразу вспомнился мой англичанин. Белые ровные зубы, всегда чистый и гладко выбритый. На контрасте с ним мой тогдашний клиент казался облезлой корабельной крысой. И вот, представь, тащит меня эта крыса через весь зал за талию. Я хохочу, кокетничаю – в общем, делаю свою работу... И тут входит ОН. Ну, конечно! Про закон подлости слыхали? Он еле на ногах стоял. Гладкие волосы небрежными прядями свисали с высокого лба. Странно было видеть его таким. Обычно, его прическа безупречна. Я почувствовала его бешенство. Неурядицы на службе и война, будь она проклята, никому не добавляют веселья. Кто б видел, как фальшивая улыбка сползает с моего размалеванного лица, когда мы встретились глазами. У него ни один мускул не дрогнул, будто и не было меня. Он выдернул с дивана Аннет и указал ей в сторону лестницы. Бедняжка Аннет возненавидела меня. Кричала, что это я должна была получить от своего постоянного клиента. Он избил ее. Сильно избил. Выбил несколько зубов. Пинал в живот. Аннет месяц лежала. А я все это время была ее добровольной сиделкой, пытаясь искупить вину. Он явился на исходе того ужасного месяца. Мария уберегла меня, и я была свободна. Он только взглянул на меня и пошёл в комнаты, я чуть не побежала за ним. Когда я вошла, он рывками расстёгивал пуговицы и нервно стаскивал шёлковый шейный платок. Я не видела его обнаженным до этого. Он всегда оставался в исподней рубахе и панталонах. У меня перехватило дыхание. Он снял мундир, стащил через голову сорочку. Уселся в кресло и вытянул ногу. Я сорвалась с места поспешней, чем нужно, чтобы помочь. Высоченные кожаные сапоги с узкими голенищами по моде. Как же неудобно их снимать. Я тащила изо всех сил и в итоге шлёпнулась на задницу вместе с сапогом. Я покраснела, как рак, и взглянула на него. И что бы вы думали? Он улыбался уголком рта! Я его позабавила. Я впервые видела его улыбку. До этого только сомкнутые губы, звериный оскал или презрительная гримаса. Стащив второй сапог, я быстро разделась и осталась стоять посреди холодной комнаты. Он словно видел меня в первый раз. Несколько шагов, и он уже возвышается надо мной, а я смотрю на редкую поросль на груди прямо перед моим носом. Он притянул меня к себе за бёдра. Грубо огладил грудь. Она у меня тогда была ещё ого-го! Вдохнул запах волос на макушке и склонился над моим ухом, втягивая носом воздух. Он никогда не целовал меня. Ни разу не был нежен. Но он был лучшим мужчиной за всю мою жизнь. Он толкнул меня на кровать и забрался сверху. Не церемонясь, раздвинул мне ноги и вошёл. И вот знаешь, этот тихий вздох и чуть прикрытые веки, когда его член только оказался во мне – это самое невероятное, что мне доводилось видеть. Я тогда сделала непозволительную глупость. Когда его лицо было очень близко, я прижалась к его щеке и погладила пальцами скулу. Я проявила чувства. Он сжал мои пальцы до хруста и, поставив меня на колени, завернул мне руки за спину. Я думала, что он свернёт мне суставы. Он брал меня сзади, одной рукой сжимая мои запястья. Показывал мое место. Будто я сама не знаю. Потом перехватил за волосы. Я, кажется, даже кричала. Обычно, мы ахаем только для клиента. Мало кто любит молчаливых девочек. Но в тот раз мне было, действительно, больно. Шея запрокинулась назад, позвонки хрустели. И когда он вошёл с чёрного хода, мой вопль слышали все в нашем заведении. Я тогда смогла обернуться на него и сквозь слезы увидела его лицо. Он был прекрасен в своей жестокой одержимости. Он меня ещё долго крутил и так, и этак, сгоняя на мне своё раздражение и усталость. А когда кончил, то почти сразу провалился в сон. Я его поцеловала в плечо и до сих пор помню солоноватый вкус его кожи. Он лежал на спине, прикрытый до пояса простыней. А я сидела у него в ногах и размазывала по лицу сопли. Ты не представляешь, как я полюбила его. Как мне пришлись по душе его демоны. Он ведь мне и десятка слов не сказал, а я готова была тащиться за ним на край света, не то что в Англию. Только вот я была не нужна такому джентельмену. Я растравляла свою боль, воображая, что у него есть прекрасная невеста, с которой он нежен и заботлив. Себя я даже представить не могла в подобной роли. Именно от того, что он во мне не нуждался, я не стала ничего делать, когда не пришла месячная кровь. Я знала, что ребёнок от него. Так уж вышло, что с другими клиентами я ограничивалась иными утехами. Мадам Жози была вне себя от злости. Но не прогнала меня. Дала работу полотёрки и кухарки. Были охочие до меня и пузатой, но я никому не позволила осквернить себя. Я носила малыша аккуратно и бережно, как ценнейший дар. А когда он родился, я поняла, что всё было не зря. Мальчик рос и превращался в копию своего отца. Я думала, что сильнее, чем я полюбила англичанина, любить уже просто невозможно. Но это не так. Любовь к ребёнку от любимого мужчины в стократ сильней. Уильяму сейчас девятнадцать. Он учится в военной академии и мечтает стать таким же бравым воином, как и его отец. Да уж, рассказала я ему небылиц. Но я ведь и сама ничего не знала о его отце. Потому и придумала всё, что мне хотелось. Там была любовь и нежность, честь и долг перед короной, отвага и доблесть в бою. Я знаю, что его уже давно нет в живых. Его не стало, когда я была на сносях. Найдя знакомое имя в списке погибших, я чуть с ума не сошла. Только ребёнок под сердцем остановил меня от смерти. Я решила, что в своей памяти и в памяти своего сына оставлю только самое лучшее. Я работала, не покладая рук бралась за любой труд, но больше не отдалась ни одному мужику. А потом Жози серьёзно заболела. Я ходила за ней, сколько могла, но и ее не стало. Все девочки плакали. И я плакала. А когда вскрыли тайник, то нашли там завещание и мешочки, набитые серебром. Она всё оставила мне и моему ребёнку. Это позволило отдать Уильяма в лучшую школу для мальчиков, а потом и в академию. Как же он похож на отца! Эти ледяные глаза и упрямый подбородок. Но все же он другой. Человечный, что-ли. Хотя и у него нет-нет, да и проскочит в глазах что-то дикое. Ни в чем он не знал нужды, но баловнем не вырос. Он теперь, конечно, смущается когда я его по щечке треплю, но стойко терпит. Мне отрадно думать, что я вырастила достойного мужчину. И он меня любит. Он –моя гордость. Я благодарна судьбе за то, что она свела меня с моим англичанином. За то, что я испытала такое большое и сильное чувство. За сына, так похожего на своего отца. Этот человек, сам того не ведая, изменил жизнь, казалось, пропащей проститутки. Мою жизнь.