***
Это утро воскресенья. На часах десять утра, когда Данил просыпается. Пахнет вкусно, так что голодный желудок тянет его прямо на кухню, где его встречает сын. Сын. В одних боксерах. Это вообще нормально? Он пытается не пялиться на узкие бедра, двигающиеся под такт тихой мелодии из телефона, подключенного к зарядке. Незамысловатые мотивы песни идеально подходят для начала дня. Миша оглядывается через плечо, замечая его присутствие. Крошечная улыбка появляется на его лице, когда он произносит: — Доброе утро, папочка. Старший немного зависает. Только спустя неопределенный промежуток времени он понимает, что до сих пор ничего не ответил. — Доброе, — произносит он, не узнавая собственный голос, охрипший из-за того, что он только что проснулся. Именно из-за этого. Да. Он не возбужден. Неа. — Блинчики? — спрашивает мальчик, выключая газовую плиту и ставя на стол тарелку с еще горячими блинами рядом с чашкой чая мужчины. — Спасибо, — благодарит он, желая ударить себя за то, что у него, блять, встал. Утренний стояк, ага, точно. — Очень вкусно, — решает он похвалить, потому что Миша и вправду готовит хорошо. «Мой хороший мальчик», — проносится в голове, и Данил хочет возвратиться назад и поймать тот момент, когда похожие фразы вдруг стали казаться извращенными и пошлыми. Поймать этот момент, блять, и засунуть кому-нибудь в жопу, желательно глубоко и надолго. Миша смущенно опускает голову, но все же смотрит из-под ресниц, когда говорит: — Я рад быть хорошим для тебя, папочка. Данил давится чаем, а Миша уходит в свою комнату. Уходит, виляя бедрами. Мужчина думает, что всего этого слишком много. И снова он идет в душ, и снова дрочит, а затем снова уговаривает себя же, что дрочил он не на сына. Получается ли ему обманывать себя? Едва ли. Но он хотя бы пытается, ладно?***
— Мне сегодня к десяти, так что могу подвезти тебя в школу, — предлагает он Мише в один из будничных дней. Мальчик, как всегда, почти полуголый (эти шортики нельзя называть таковыми, ладно?), тогда как сам мужчина уже стоит собранный в деловом черном костюме. Миша разглядывает отца, надеясь, что делает это незаметно. Он говорит, что будет готов минут через десять и провожает отца из комнаты, затем сразу же падая на кровать, потому что ноги подкашиваются от резко нахлынувшего возбуждения. Черт возьми, почему он такой сексуальный? Миша понятия не имеет, как доедет до школы, терпя присутствие отца, одетого вот так. Он пытается собираться как можно быстрее и спускается к машине, садясь на задние сидения — возможно, так его стояк не будет заметен старшему. Он хочет просто доехать быстрее до школы, запереться в кабине туалета и подрочить. Так нуждается сейчас в этом. Но удача покидает его сторону, как самый настоящий предатель — отец лишает его удовольствия ехать в тишине, не мучаясь и не возбуждаясь сильнее только из-за этого голоса. Мужчина начинает спрашивать его о том, как идут у него дела в целом, а Миша хочет ответить, что все в порядке, если исключить те моменты, когда в его голове отец делает с ним неприличные до ужаса вещи. Но он решает оставить последнюю часть секретом. — Никаких проблем с учителями нет? А с одноклассниками? Может, кто-то обижает? — не унимается старший, глядя Мише прямо в глаза через зеркало заднего вида. Тот крутится на сидении, поправляя стоящий колом член. Он еле выдавливает из себя тихое: — Все хорошо, правда. Но произнесенные столь тихо слова немного настораживают Данила. — Эй, ты плохо себя чувствуешь? Дать воды? — беспокойно спрашивает мужчина, отвлекаясь от дороги и поворачиваясь к нему. Миша думает, что это слишком рискованно. — Все хорошо, — уже тверже произносит он, направляя благодарный взгляд Данилу. — Следи за дорогой, папочка. Старший облизывает губы, прежде чем переключиться на дорогу. Насколько странно будет просить сына не называть тебя папочкой? Насколько странно называть отца «папочкой», когда тебе шестнадцать, — добавляет Данил, напряженно разглядывая каждую деталь, за которую может зацепиться хотя бы на несколько секунд, отчаянно надеясь отвлечься.***
Впервые Миша приводит домой своего друга, и Данил, как его отец, наверное, должен быть этому рад, но он сейчас скорее раздражен. Во-первых, Миша разгуливает перед этим парнем все в тех же домашних шортиках, а во-вторых, даже слепой заметил бы эти жадные взгляды «дружка», направленные на Мишу. Возможно, может быть, совсем чуть-чуть, он ревнует. Черт, это странно, стремно, и все прочее и прочее, он знает, но что он, блять, может поделать с прожигающим изнутри чувством? Ничего. Поэтому он заходит к сыну в комнату, не стучась, и с видом злого старика, произносит: — Миша, боюсь, твой друг должен будет уйти. У меня есть дела для тебя. Он не дожидается ответа и выходит, оставляя дверь открытой. Через несколько минут сын и отец остаются в квартире одни. Миша подходит к нему и спрашивает тоненьким голосом: — Я могу тебе как-то помочь, папочка? Этот невинный взгляд, это маленькое тело, которое сжимается, становясь совсем крошечным, заставляя хотеть защищать от всего и вся… Сука. — Не хочу больше его видеть здесь, — выплевывает старший, подходя ближе к сыну, — не хочу, чтобы он или кто-то еще раздевал тебя глазами, — еще шаг навстречу. Теперь они на расстоянии вытянутой руки друг к другу. Миша почти дрожит и думает, что может чувствовать тяжелое дыхание отца на своем лице. — И уж тем более я, блять, не хочу, чтобы кто-то касался тебя, ясно? — грубо произносит Данил, подпирая младшего к стене, будто вгоняя в ловушку. Миша то ли испуганно, то ли восхищенно смотрит на него, сглатывая, часто дыша. — Да, папочка, — отвечает он совсем тихо. — Отлично, — рычит сквозь зубы Данил и вылетает из квартиры, захватив куртку, слишком боясь сорваться. — И да, — вспоминает он, стоя у порога, — эти шортики я разрешаю носить только при мне. Дверь захлопывается с характерным звуком, оповещая Мишу о том, что теперь он один. Стоит ли уточнять, чем он занимался, или это и так очевидно? (Подсказка: он дрочил на отца).***
Данил начинает замечать, что Миша начинает меняться. Он всегда считал мальчика великолепным во всем, но теперь он превосходит сам себя — по всей квартире не найти ни одной грязной чашки, ни одной пыльной поверхности. Все сияет чистотой, и Данил на секунду думает, что это опять, может быть, только ради того, чтобы этот чертенок мог мельтешить в постоянно перед ним, пока нагибается, проводя тряпкой по нижним полкам, но… Он предпочитает считать Мишу действительно хорошим мальчиком, вдруг осознавшим, что нужно убираться почаще. — Молодец, Миша, ты отлично постарался, — улыбается он, видя как тот отстранился от дел на минуточку, чтобы поправить волосы, — отдохни, присядь. Данил указывает на место рядом с собой, и Миша, улыбнувшись краешком губ, подходит к мужчине, садясь к нему на колени. Он чувствует себя удивительно-маленьким и не может передать то, насколько сильно ему это нравится. Старший удивленно смотрит на него, не зная, что и делать, но довольно быстро его рука находит себе место на талии подростка, и… Черт, как такое почти платоническое касание может чувствоваться так, что в коротких шортиках начнет шевелиться член? Миша не знает. Он начинает ерзать на коленях отца, чувствуя, что хватка на талии крепчает. Дыхание старшего становится учащеннее, замечает Миша, чувствуя его на задней стороне шеи. — Папочка, — то ли говорит, то ли откровенно выстанывает Миша, — я был хорошим мальчиком? Данил все еще не понимает что делает, когда обеими ладонями прижимает спину мальчика к своей груди и шепчет ему прямо в ухо: — О, нет, ты был очень и очень плохим мальчиком. Посмотри на себя, на кого ты похож сейчас? И Миша громко стонет, потому что, блять, да, он похож на похотливую шлюшку, каковой, наверное, и является. Данил отпускает его, передвигая на диван, и встает, выглядя слегка потерянно. — У меня дела, — бормочет он, выходя из квартиры. Миша игнорирует то, что это вечер субботы, и отвечает оставшейся после отца тишине, спуская шортики: — Ох, у меня тоже.***
Да, он должен был постучаться. Да, он знал, что однажды его манера врываться в комнату сына без разрешения приведет к чему-то неловкому или чему-то на подобии. Но, что есть, то есть. Миша быстро прикрывается одеялом и еще быстрее закрывает ноутбук, а Данил молча пялится несколько секунд, затем выходя, прикрывая дверь. — Пиздец, — думает он, стоя в душе. — Блять, — стонет он, кончая. Все становится максимально неловким после этого, хотя Миша и старается вести себя так, будто ничего не было. Да и Данил рад бы поступать так же, но образ сына, трахающего себя двумя пальцами, пока смотрит порно, где мальчик орет во все горло со слезами на глазах гребаное «daddy», просто не может выветриться из головы. Это невозможно, блять. Он не знает, почему реагирует на это настолько сильно, ведь сам с недавнего времени смотрит порно только в разделе «инцест»… Хотя, кого он обманывает? Все он знает. Миша с собственными пальцами в его маленькой заднице… Достаточно только мысли об этой картине, чтобы вновь возбудиться. Но это его сын. Блять, родной сын. Он не должен хотеть его так, как хочет теперь. Это чертовски неправильно, но чувствуется так хорошо, как хорошо чувствуется наступающая после сильного оргазма слабость во всех конечностях.***
— К нам должна приехать твоя бабушка завтра, — уведомляет Данил сына за ужином, — утром я ее встречу и привезу, но затем поеду на работу, так что ты постарайся прийти домой со школы как можно раньше. Миша на это лишь кивает — он любит бабушку. Она встречает Данила с распростертыми объятиями и широкой улыбкой. Они садятся в машину и едут домой, разговаривая обо всем и ни о чем одновременно. Атмосфера рядом с этой женщиной всегда легкая и приятная, поэтому, думает мужчина, ее приезд может стать возможностью хорошенько передохнуть после последних событий. Давно пора освежить спертость в их с Мишей отношениях теперь. Мужчина оставляет Нину Васильевну в квартире одну, полностью уверенный, что скучать она-то точно не будет. Наверняка, когда он приедет с работы, его будут встречать какие-нибудь пироги с чаем. Миша, как и просил отец, старается прийти домой пораньше. Он отпрашивается с последнего урока, потому что, будем честны, кто вообще нормально учит ОБЖ? Соскучившийся по бабушке, он крепко-крепко обнимает ее, пока она не просит отпустить: — Задушишь ведь. А потом, как всегда, начинается: — Какой ты худенький, так ведь нельзя. Съешь то и это. Миша на это лишь сдержанно улыбается, наливая себе кофе. — А как твои дела? — спрашивает он, начиная разговор с женщиной, который будет длиться до самого приезда отца. — Я открою, — спешит он, — это папоч… папа. Семейный ужин позволяет Данилу впервые за долгое время наблюдать за Мишей, тем Мишей, который еще не выглядит так развратно. Они втроем сидят за столом часа два, не меньше, болтая и болтая. — Ну ладно, — говорит Нина Васильевна, — вы оба устали, я вижу. Совестно бабушке говорить отстать с разговорами и лечь спать, да? — смеется она. — Да ну что ты, — противится Данил, — признаться, я скучал по этому. — И я, — поддерживает его Миша, кивая. — Уже поздно, — качает головой женщина, — надо поспать. Они встают из-за стола, когда Нина Васильевна спрашивает: — А где мне спать? Миша благородно предлагает свою кровать. — Но на диване ты сам спать не будешь, — строго проговаривает она, — вон, с отцом переночуешь. Мужчина сталкивается взглядом с подростком, который уже успел покраснеть. — Что-нибудь придумаем, не волнуйся, — говорит Данил, провожая ее в комнату мальчика и принося чистое постельное белье, — спокойной ночи. Скоро свет в комнате выключается. Данил сидит на кухне, наблюдая за сыном, который убирает все со стола. Его щеки до сих пор алые, и мужчина, конечно, не экстрасенс, да и не верит во все это, но сейчас он уверен, что знает, где находятся мысли сына. — Я застелю нам кровать, приходи как закончишь, — говорит он Мише и выходит, оставляя мальчика одного с собственным сердцем, готовым выскочить из грудной клетки. Данил меняет простыни, а потом раздевается до трусов и ложится под мягкое одеяло. Уснуть до прихода Миши он точно не сможет — уровень адреналина в крови уж слишком высок. Мальчик открывает дверь и заходит спустя минут пятнадцать или двадцать — на нем длинная майка, которая почти достает до исхудалых колен. — Папочка, я лягу? — спрашивает он тихо, прикусив нижнюю губу. Данил гулко сглатывает, кивая в знак разрешения. Он приподнимает край одеяла, призывая лечь сына совсем близко. Миша так и поступает. Он окунается в обволакивающее со всех сторон тепло, начиная дрожать, когда руки отца оказываются на его коже, прижимая к сильному телу. Собственные ладони трясутся, когда он кладет их на грудь старшего, медленно двигая кончиками пальцев, будто вырисовывая орнаменты. — Папочка, — шепчет он, наслаждаясь интимностью момента, — я люблю тебя так сильно, — слова, вырывающиеся изо рта заставляют его же краснеть, но он и не думает останавливаться, когда произносит — Ты всегда так хорошо заботишься обо мне, с тобой мне всегда так хорошо. Данил прикрывает глаза, уже зная, что проиграл во всей этой игре. Честно говоря, он не уверен, игра ли это. — Я тоже люблю тебя, детка. Такой маленький, очаровательный, да? Всегда слушается папочку, — он уверен, что Миша стонет при этих словах, поэтому наплевав на все, вспоминая те цитатки, вроде «живи моментом», «делай то, что делает тебя счастливым», он водит рукою вниз, останавливаясь на бедрах. — Такой красивый малыш. Мой малыш, только мой, — рычит мужчина, резко переворачивая их, оказываясь сверху. Глаза мальчика уже стеклянные, покрытые пленкой возбуждения. Все самые скрытые и тайные желания воплощаются в реальность. — Ходишь в своих шортиках, виляешь своей маленькой сексуальной попкой, — властно проговаривает старший на ухо сыну, — ты этого и добивался, верно? Миша отчаянно и быстро кивает, не в силах отвечать словами. — Хочешь, чтобы я выебал тебя, как тот мужчина в порно, на которое ты грязно дрочил, да? Ты этого хочешь? — сжимает он бедра мальчика одной рукой, другой держа его лицо в ладони так, чтобы смотреть ему прямо в глаза. — Да, папочка, — через силу выдавливает из себя Миша, оказывающийся через секунду перевернутым. Теперь он утыкается в подушку, пока задница призывно выпячивается наверх. — Детка, — будто в неверии бормочет Данил, очерчивая ладонями ягодицы мальчика, — такой блядски красивый. Громкий шлепок раздается слишком неожиданно, поэтому Миша громко стонет, выгибаясь. Никто не имеет понятия как сильно он мечтал быть отшлепанным. — Еще, — бесстыдно просит он, поглядывая на отца через плечо, — пожалуйста, папочка. — Шлюшка, — говорит тот, отвешивая еще один шлепок, — это за то, что все это время соблазнял меня, — еще один, — за то, что был плохим мальчиком, — бьет он сильнее, останавливаясь рассматривать оставшийся от ладони красный след. — С тебя хватит, — решает он, — для тебя это не наказание, а одно удовольствие. Он кладет Мишу так, чтобы сам мог удобнее устроиться между его бедер. — Будь тише, — предупреждает он, перед тем как провести языком по расселине ягодиц широкую мокрую полосу. — Блять, да ты ведь растягивал себя, да? — рычит он, снова сжимая в руках половинки. — Да, — еле слышно и стыдливо признается сын, утыкаясь лицом в подушку, чтобы отец не видел позорный румянец на щеках. Знал бы он, как тот любит этот красный цвет. — Испорченный мальчишка, — то ли ругается, то ли восхищается Данил, — думаешь, сможешь принять меня, а? Затем мужчина серьезнеет и спрашивает: — Ты же чист, верно? Не трахался с кем попало, да? — Чист, да, — дрожащим голосом уверяет его мальчик, — т-только один раз… — А вот пальцы свои ты трахал часто, — с довольным и напыщенным видом произносит отец, опускаясь, чтобы оставить поцелуй на худом плече, — теперь ты только мой, навсегда, слышишь? Ни за что не смогу видеть, как кто-то другой касается тебя. Собственнические ноты слов заставляют Мишу извиваться от желания еще сильнее — он так, блять, возбужден. — Уже не терпится получить большой член папочки, да? Он быстро кивает, устало откидываясь. — Принимай тогда, детка, — говорит Данил, приставляя к пульсирующей розовой дырочке. Старший пытается входить медленно, чтобы не причинить мальчику боли, но скоро терпеть становится невозможно — хочется войти разом, во всю длину, почувствовать жар и тугость. Поэтому он просто толкается, падая от переполняющих чувств на мальчика сверху, заставляя их обоих громко стонать. — Папочка! — почти кричит Миша, и сначала Данил думает, что это от боли, но потом сын просит еще, и у него начинает кружиться голова от этого. Он начинает вбиваться в маленькое тельце, быстро двигая бедрами. Звуки шлепков наполняют всю комнату. Миша уже беспорядочно хватается за все, за что может хоть как-то зацепиться. Бледная кожа покрывается солеными капельками пота, отчего волосы становятся мокрыми липнут ко лбу. Из него ритмично вырываются высокие стоны, скоро переходящие в крик. — Так хорошо, папочка! Блять! Старший останавливается на секунду и говорит: — Оседлай меня, малыш. И Миша, конечно же, делает это. Он выглядит слишком прекрасно, пока скачет на члене своего отца. Его ладонь расположилась на его груди, опираясь. — Детка, вот так, молодец, — хвалит мужчина, насаживая его на свой член глубже и глубже, — так хорошо. Послушный мальчик для папочки, да? — Да, папочка, только для тебя… Па… Папочка, так близко, да-а, — протяжно стонет он, кончая, не притрагиваясь к члену. Он падает на грудь мужчине, который продолжает вбиваться в него. — Используй меня, как шлюху, — шепчет он в ухо отцу, еще не отойдя от оргазма, — кончи в меня. И Данил кончает, все еще находясь в нем. Когда он выходит, он чувствует, как сперма вытекает из мальчика, и это так грязно и так привлекательно, что от переизбытка чувств (но не только) он тянется к покрасневшим губам мальчика, облизывая в них и впуская свой язык внутрь. Они лениво целуются, находясь в объятиях друг друга, забывая о том, что это неправильно. Впрочем, кто решил, что так нельзя? Укажите пальцем на этого человека, пожалуйста. Засыпая, на задворках сознания каждого из них гуляют мысли о пожилой женщине, лежащей за стенкой. Упс.