***
— Кажется, жизнь наконец-то налаживается, мой мальчик! — самодовольно восклицал мужчина, засовывая в мешок предметы одежды, которые бы он ещё смог носить. Пара рубашек, штаны, старые башмаки — на этом все его богатства заканчивались. — Я же говорил тебе, она не устоит передо мной… — завязав узел потуже, он бросил мешок к двери. — Ты это серьёзно? — Цицерон, не нуди. У меня слишком хорошее настроение, будь добр, не порти его, — махнув рукой сыну, мужчина принялся пересчитывать деньги, высыпав всё содержимое из кошелька на стол. — Сколько тут, говоришь? Двести септимов? Маловато. Но на первое время должно хватить, а потом уже и не важно будет. Камилле больше некуда деваться. Такую, как она, потрёпанную жизнью и мужиками, никто в жёны не возьмёт. По крайней мере, я смог вбить ей это в голову. Ведь с годами женщины не молодеют, это-то она прекрасно понимает, — нравоучительно выдал он, говоря уже в который раз о своей победе. — И ты надеешься, что всё получится? Что-то сомневаюсь… — Ай, да помолчи! Я всё продумал, вот увидишь, её драгоценный отец уже устал от выходок несносной дочурки, и выдаст за меня, как пить дать. Тут главное вовремя успеть, понимаешь? Пока все добропорядочные дуралеи носы воротят, я уже тут как тут! — он повесил кошель на пояс, его лицо светилось от счастья. — Учись, пока я жив! — Да уж… Бесценные уроки, — лишь только и смог выдавить из себя Цицерон. Ему было не по себе, так как один вопрос пока оставался без ответа. — Ты только запомни, главное — вовремя прибедниться, а дальше все двери откроются сами собой. — Так уж и откроются? — пренебрежительно фыркнул молодой человек. Мужчина же уселся на табурет, взирая на всё вокруг мечтательным взглядом. Камилла, к которой так бесцеремонно сватался его отец, была дочерью торговца, что сколотил своё состояние на перекупке зерна. Тем более, что после войны оно ценилось на вес золота. Одним словом — делец. Цицерон знал об этом из слухов, разнёсшихся, будто болезнь, по всей деревне. А то, что эти разговоры «за углом» напоминали хворь, и думать было нечего. Местные со скуки только и делали, что перетирали свежую тему, которую подарила им приезжая из Коррола семья пожилого отца с его теряющей цвет дочерью. Взвинченная, эмоциональная, привыкшая к праздной жизни, она металась, будто волчок, в удовольствиях и ни в чём себе не отказывала. Искала острые ощущения там, куда нормальный человек носа бы и не сунул. Из-за чего за ней длинным хвостом тянулась скандальная репутация, от которой и хотел сбежать её отец куда-нибудь подальше, в глубинку. — Дурачок ты, Цицерон. Сие баловство работает лишь краткий миг, а уж успеешь ты прошмыгнуть в дверь, ну или хотя бы ногу просунуть в проём, зависит от тебя, — пожал плечами мужчина и захохотал. — А как же я? — поинтересовался парень. — А ты-то тут при чём? — отец удивлённо уставился на сына. — Нет, нет, нет. Не смотри на меня её глазами, отвернись. Погляди в какую-нибудь другую сторону. Я только начал налаживать жизнь, и вот этого мне тут не надо… — замахал руками мужчина. — То есть вот оно как… Ты меня просто бросишь? — послушно отвернулся Цицерон. — Что за глупости ты там бормочешь? Если я решил, значит так и будет. А уж чего ты там себе навыдумывал, это не мои проблемы. И так мне множество планов попортил, так ещё и здесь хочешь всё поломать. — Я тебе ничего не портил… Не надо во всех своих бедах обвинять меня. — А кого? Это из-за тебя все те женщины, что я приводил в дом, разбежались. Из-за твоего противного характера! — стукнув ладонью по столу, сказал отец. «Да потому что ты устроил из нашего дома проходной двор!» — подумал парень, но вслух сказал другое: — Скорее всего, они разбежались, когда осознали, что ты лоботряс и пьяница, не способный вести хозяйство, — улыбнулся Цицерон, пытаясь свести всё в шутку, иначе на него опять полезут с кулаками. — Давай не умничай мне тут. Если ты приносишь деньги в дом, это ещё не значит, что можешь меня отчитывать. Не дорос ещё. И вообще, я не могу тебя понять. Разве ты не рад за меня? — Чему мне радоваться, ведь ты всё равно вернёшься… Не думаю, что из твоей затеи выйдет что-то хорошее, — сев рядом и подперев голову рукой, парень напряжённо ожидал реакции отца. — Спасибо за поддержку. А ещё родной человек называется… Хвала богам, что скоро я уеду отсюда, и мне больше не придется тебя терпеть. Цицерон понуро перевёл взгляд на отца. Слова сами слетели с языка. — Не ты ли умолял меня остаться? Говорил, что без меня пропадешь, и извинялся каждый раз, как в первый раз? — Да когда это было… — смутился отец, брезгливо нахмурив брови. — А теперь я значит тебе не нужен… — подытожил Цицерон. — Так радуйся, дуралей! Чего тебя не устраивает? По твоему же лицу видно, что ты тоже не светишься счастьем в моём обществе! — Послушай… Просто послушай, — парень вымученно улыбнулся, выставив руки перед собой. — Не думаю, что такой деловой старик, как отец Камиллы, будет очарован твоей прибеднённостью. Боюсь, он просто выгонит тебя взашей. И мы снова будем… вместе… — Тьфу на тебя! — судя по голосу, мужчину сильно задело сказанное за живое. — А ещё сын! В тот день его снова бросило в крайность, но он просто ушёл, забрав свои вещи и сильно хлопнув дверью.***
— Видно, ты ничего не добился… — заключил Гарнаг, встретив поникшего Цицерона в жилых помещениях. — Это от него одни проблемы, но по его словам — я мешаю, и слушать он меня не намерен, хоть и назвался Слышащим… Хах… — это был нервный смех. Цицерон прошёл в глубь помещения, бессвязно бормоча ясные только ему одному возмущения. Словно спор до сих пор продолжался, только в его голове. Где он беспорядочно пытался ухватиться за любой предлог, дабы скинуть навязанное ему чувство вины. — Ну ничего, вот увидишь, по возвращению Понтия всё наладится. А вы с Рашей наконец успокоитесь. Я в этом уверен. Тем более мы ещё не пробовали договориться с молодым графом, хоть такой ход и опасен, но на крайний случай всегда можно припугнуть, как делали раньше, — Гарнаг, говоря всё это, поднёс тёмному брату стакан воды. Однако Цицерон отказался, еле заметно качнув головой. — Я понимаю, столько столетий наша семья была окутана тенью Фарвила Индариса и вдруг всё подошло к концу. Так ещё и сама наша семья не в самой, мягко сказать, лучшей форме. Видимо, Раша просто не хочет доверять Аланилу Индарису, ведь перемены такого толка для нас в диковинку. Поэтому и хочет увести нас подальше, но лучше бы договориться… — заключил орк, поставив стакан на прикроватную тумбочку. Он всё ещё надеялся, что Раша сознается и изменит своё решение, как бы наивно это не выглядело со стороны. Да, Раша обманул, но всё-таки он был Уведомителем и Гарнаг мог понять, чем руководствуется каджит. Тем временем, опустившись на чужую постель, Цицерон лишь болезненно поморщился — когда-то она принадлежала Андронике… Как давно это было? Слыша голос орка, он едва ли понимал о чём идёт речь. — Не переживай, Гарнаг. С Убежищем ничего не случится, Раша доверил это место мне. Я присмотрю за ним, когда вы уйдёте, — потеряно пробормотал Цицерон себе под нос, уронив руки на колени, и машинально потирая ладони в попытке успокоиться. — В каком смысле присмотришь? Ты останешься здесь вместе с Матерью Ночи, а мы отправимся разведать обстановку? — громкий бас орка сейчас почему-то бил по вискам. — Я останусь здесь один, — посмотрев снизу вверх Гарнагу в лицо, пояснил Цицерон. Его губы растянулись в тревожной улыбке. — Как это? Они замерли, смотря друг на друга: один в непонимании, а второй в смятении.