Всегда и навеки

      Когда Гарнаг спустился в Убежище, то на мгновение ему показалось, что он ослеп. Свет в конце главного зала, всегда его встречавший, исчез, перед глазами стояла непроглядная тьма. Он вытянул перед собой руки, пытаясь нащупать каменный проём внизу колодца.       — Цицерон?.. — тихо окликнул Гарнаг, боясь поднять лишний шум. Это место и впрямь становилось чуждым, он убеждался в этом каждый раз, возвращаясь в Чейдинхол. Чем это вызвано? Гибелью тёмных братьев и крахом семьи? Или же странным поведением Хранителя? О чём здесь думать… Всё вместе взятое сточило Тёмное Братство до слабой тени некогда острого клинка, а сам город, казалось, отвернулся от них, и во взглядах стражников было заметно опасение и пренебрежение. Однако ассасина не тронули, по крайней мере, пока.       — Цицерон?.. — чуть громче позвал орк, нащупав ладонью каменную кладку. Тишина и мрак, окутавшие Убежище, душили и вызывали в сознании искры необъяснимого беспокойства.       «Понтий должен быть здесь. Что случилось? Куда он подевался? Мы же договорились…» — ворох вопросов, будто комарьё на болоте, следовало за ним.       Гарнаг сделал несколько шагов вперёд, повисшее безмолвие уже начинало надоедать. Шаг, ещё шаг… И тут орк чуть не споткнулся о что-то, чего прежде на этом месте никогда не было. До слуха донёсся знакомый стон, и беспокойство ворвалось в душу с новой силой, волнами играя с воображением.       Свет озарил яркой вспышкой всё вокруг, и ослепил Гарнага на первое время. Радостные и чересчур эмоциональные вопли Цицерона разорвали безмолвие:       — Ты вернулся! Вернулся! — орк почувствовал, что на нём повисли, а перед сощуренными глазами возник комок света, источая вокруг себя радужный ореол без тепла. Это была магия.       «Дешёвый свиток света свечи? Неужели мы до того дожили, что у нас не хватает денег на обычные свечи? Почему Цицерон у входа, а не в Святилище? Где шляется Понтий?»       Гарнаг с силой отстранил от себя Хранителя, в попытке разглядеть это недоразумение, что несколько мгновений назад валялось на полу и не подавало никаких признаков жизни.       Цицерон был растрёпан, худ и бледен. Под глазами залегли тени, а во взгляде метался беспокойный блеск, как у больных перед смертью. На щеке отпечатался оттиск ткани рукава, а от уголков губ до подбородка наметили себе место морщины, прибавляя к возрасту Хранителя ещё лет десять. А улыбка, до чего же она была жуткой, совсем не сочетаясь с тоской во взгляде. И тут свет погас. Лицо, так внимательно на него смотревшее, исчезло во мраке. Гарнаг ощутил лёгкий трепет, а Цицерон, издав невнятный всхлип, извинился:       — Прости, прости… Я ещё только учусь… Но надолго моего света почему-то не хватает, — после этих слов последовал глупый смех, и главный зал вновь озарил холодный яркий пучок, возникший не из свитка, а из рук Хранителя. — Мы долго пытались этому научиться, но кто бы мог подумать, что это такое занятное развлечение. С контрактами, конечно, не сравнится, но всё же… — сказав это, Цицерон схватился за голову, поглаживая висок: — Ну хватит так шуметь, хватит…       — Кто мы? Где Понтий? — недоумённо взирая на щуплого тёмного брата свысока, пробасил Гарнаг.       — Мы? Понтий? — казалось, Цицерон стал ещё бледней. Или это обман зрения и во всём виноват магический свет? Он застыл в нелепой позе, свободной рукой касаясь белого огня, видимо, пытаясь таким образом не дать тому потухнуть. — Н-не знаю, не знаю… Я ждал его, а он не вернулся. Я думал и ты не вернёшься… Ахах… Он сказал, что вы ушли, что вы бросили меня. Но я ему не поверил! — тут же стал оправдываться Цицерон, за что, правда, неясно. — И ты не верь, мало ли что взбредёт ему в голову. Болтает какие-то нелепицы! Да, я видел как Понтия ранили, но я уверен, что он выкарабкается, где наша не пропадала? — будто отмахнувшись от кого-то, Хранитель сделал странный жест рукой в ту сторону, где никого не было.       — О чём ты? Кто ранил Понтия? Когда?       — Я так рад, что ты вернулся… — пропустив мимо ушей вопросы, не унимался Хранитель, не сводя с брата восторженного взгляда. — Я знал, что его слова — ложь. Какое счастье! Ахах! Может и Понтий вернётся! Мало ли что этот дуралей навыдумывал, какой же фантазёр…       Гарнаг ощутил, как кончается его терпение. Хотелось знать всё здесь и сейчас, но Цицерон не торопился ему что-либо рассказывать.       — Цицерон, говори… Не смотри на меня так. Что произошло? Кому мне не верить? Объяснись!       — Ему! Ему не верить! — Хранитель, будто ребёнок, стал тыкать пальцем в стену, показывая на своего невидимого обидчика. — Его хохот не даёт мне спать… И матушка, матушка… Я не слышу её голоса из-за этого противного смеха! Невыносимо! Невыносимо! — он вновь схватился за голову, зажмурив глаза, на которых выступили едва заметные слёзы. Свет вновь погас, и в чёрной мгле были слышны лишь стоны Цицерона, что, кажется, бил себя по голове. — Скажи ему, чтобы он замолчал! Скажи ему, чтоб успокоился хотя бы на время… — всхлипывая, умолял Хранитель, будто тёмный брат мог ему чем-то помочь. — Я так устал, так устал… Нет! Нет! Твои шутки про смерть уже изрядно надоели! Замолчи сейчас же! Гарнаг! Гарнаг!       Орк в ужасе нащупал в темноте плечо Цицерона, и взяв того под руку, в недоумении попросил:       — Зажги свет…       — Да! Да! Ты прав! Это должно сработать! — зацепившись за идею, воскликнул Хранитель. Яркий сгусток снова повис над ними, но светлее не стало. У Гарнага перед глазами всё потемнело, он осознал, теперь осознал, что Цицерон распрощался с рассудком. А ещё…       — Что с Понтием?! Отвечай, где он?! — вцепившись в плечо брата, прорычал Гарнаг. Хоть и силой, но он хотел вызнать из этой потерянной головы правду. Разговаривать и упрашивать Цицерона бесполезно, теперь орк это понял.       — Понтий… Понтий… — взгляд заметался под опущенными ресницами. — Этот дуралей говорит, будто его убили, но я ему не верю, и ты не верь! Он и на тебя возводил хулу всякую! А ты его не слушай!       Тяжело вздохнув, Гарнаг выпустил Хранителя из своей хватки. Нет, это бесполезно, сила здесь тоже ничего не решит. Зря надеялся.       «Что же делать? Как быть?» — спрашивал он себя, собираясь с мыслями в желании принять правильное решение.       — Слушай меня внимательно… — медленно начал орк, пытаясь разглядеть в светлых глазах напротив заинтересованность.       «Странно. А ведь раньше они были черны, как ночь», — мимоходом проскользнуло в уме, но тут же утонуло в пучине беспокойств, связанных с Понтием. Единственным человеком, на которого ещё можно было рассчитывать в этой нескончаемой череде перемен.       — Сейчас я поднимусь в город и постараюсь всё разузнать… — начал было орк.       — Не бросай меня! — тут же перебил его Цицерон, вцепившись в массивную руку тёмного брата. — Иначе он опять поднимет меня на смех! Он опять будет говорить, что я никому не нужен!       — Тихо… Тихо… — попытался усмирить его Гарнаг. — Ты, наверное… просто голоден, вот и мерещится всякое, — он еле нашёлся, что сказать. — Ни о чём не переживай. У меня есть кое-какие деньги, их должно хватить на некоторое время. Как раз куплю еды и ты успокоишься. Что скажешь?       «Поведётся ли Цицерон на такое? Понтий! Что с тобой стряслось!»       — Ааа… Да… Еда, в самом деле… Очень… Очень… — речь Цицерона стала ещё бессвязней. — Я боялся выходить, меня грозились повесить… Я ведь нужен Матери Ночи, ведь нужен? — в голосе стояли слёзы. Но о чём пытался рассказать Хранитель, орк так и не смог понять, однако все эти бессвязные речи заставляли сердце колотиться ещё сильней.       — Конечно, нужен! Ни о чём не тревожься, я обо всем позабочусь. Главное, береги покой нашей матушки. Я скоро вернусь, никого не слушай, и никуда не выходи… — Гарнаг попятился к выходу, стараясь изобразить на своём лице непринуждённость. Только что он спустился в Убежище с мыслями найти покой, как тут же вынужден покинуть и отправиться на поиски Понтия.       Последнее, что увидел орк, прежде чем подняться по лестнице, так это Цицерона, стоявшего под искусственным светом магического шара. Немного успокоившегося от сказанных слов, и уже покорно ждущего возвращения Гарнага.

***

      «Он тебя бросил! И поступил правильно! Аха! А ты развесил уши! Да! Да!»       Уже в который раз повторял Амиэль, нашёптывая, будто невзначай, самые страшные опасения Хранителя. Рядом на столе лежал дневник, в который по инерции Цицерон продолжал записывать всё происходящее с ним, хотя шут настаивал, что это бессмысленное занятие. Последние строки на открытой странице гласили следующее:       «Убежище покидать небезопасно. Мы останемся здесь. Всё в порядке».       — Гарнаг вернётся, он обещал. И приведёт с собой Понтия. Вот увидишь, — говоря всё это, Хранитель не сводил взгляда с гроба Матери Ночи, сидя на табурете вполоборота, будто готовый вот-вот сорваться с места и встретить тёмных братьев.