Завтра будем мы.

      — Не бойся, нас никто не увидит.       Горячий шепот в самое ушко, призывающий не дергаться и умолкнуть. За дверью туалета грохочет музыка, замок на разрисованном дереве щелкает, и мальчишке уже некуда бежать.       Чужие сильные руки вжимают хрупкое тело подростка в стену, почти до боли стискивая пальцами его худые плечи. Тот, кем он так восхищался, тот, о ком мечтал, сейчас стоял перед ним, смотря сверху вниз и даже не думая разжать руки.       — Вот я тебя и заметил. Что-то не много счастья.       Глубокий рычащий голос ласкает слух, вызывает страх, почти ощутимую на коже панику. Хенрик был любовью всех девушек, да и парней, впрочем, в институте — высокий, с голубыми глазами парень, чьи волосы имеют пшеничный цвет, с вальяжной походкой и чарующим голосом, завораживающий своей острозубой улыбкой любого. И вот, теперь он здесь, в этом маленьком туалете ночного клуба, рядом с тем, кто был влюблен в него до беспамятства.       — Не притворяйся удивленным. Я знаю, что ты конченый извращенец. Если будешь и дальше стоять как бревно — я сделаю тебе больно.       — Тогда… мне следует продолжить бездействовать?       Губы в губы. Чужое дыхание опаляет. На щеках пьяный румянец. Искры в глазах, Холм прикусывает мочку уха парнишки, а затем влажной дорожкой поцелуев ведет до ключиц.       Снова укус. Пальцы сжимают волосы на затылке, притягивая ближе. Лицо этого чертенка вновь поднимается на уровень губ, сначала обводя их языком, после чего мягко касаясь их своими. Пальцем надавливает на подбородок, заставляя приоткрыть рот. Язык тут же врывается в ротик парня, обводя небо, ровный ряд зубов и, наконец, закончив исследование, сплетается с чужим языком. Пошло, мокро, глубоко. Руки скользят по телу, вызывая волны мурашек. Тарьяй податливо выгибается навстречу и постанывает в поцелуй, бесстыдно потираясь своим возбуждением о бедро Хенрика.       Когда руки забрались под резинку трусов, по-хозяйски раздвигая половинки, глаза Тарьяй расширились.       — Эй, пос-стой, я ещё ни с кем…       В ответ лишь самодовольная ухмылка.       — Тогда нам следует переместиться. Ты же не хочешь, чтобы твой первый раз прошёл так? — ответом служит легкий кивок.       Хватает за руку.       Раз. Громкая музыка, пьяные люди, кто-то зажимает девушку в углу, а она и не против.       Два. Прохладный, не пропахший табаком и алкоголем ночной воздух немного отрезвляет разум, заставляя взгляд наконец-то сфокусироваться на объекте вожделения. Дорогой кожаный салон и чужая рука на бедре. Сандвик облизывает губы.       Три. Вваливаются в квартиру. Руки прижаты к стене, а во рту снова напористо хозяйничает Холм.       Четыре. Руки свободны. Они моментально оказались в волосах любовника, притягивая ещё ближе. Пальцы второго уже ловко расстегнули ремень и ширинку, стаскивая их вместе с боксерами.       Пять. Одежда разбросана по квартире. Чёрные шелковые простыни, два голых тела.       Хенрик подставляет ко рту парня пальцы и ухмыляется.       — Малыш, будь послушным.       Длинные тонкие пальцы мягко надавливают на губы. Ти послушно приоткрывает ротик, обводит языком каждую фалангу, старательно втягивая щеки, обильно смачивая слюной.       Хенке, налюбовавшись на своего послушного, пошлого и безумно соблазнительного мальчика, извлекает пальцы из его рта, наблюдая за обрывающейся тоненькой нитью слюны и целует.       Целует-целует-целует, плавно вводя в колечко мышц палец, поглаживает по животу, спине, слизывает соленые дорожки и успокаивает, прося расслабиться. Второй палец вошёл легче и через минуту Сандвик уже сам насаживался на пальцы. Хенрик, не в силах больше терпеть, вытаскивает пальцы и плавно вводит головку.       — Чёрт, детка, ты такой узкий.       Холм наблюдает, как тяжело дышит Тарьяй, поскуливая, как дергается его кадык, и как доверчиво и преданно, с нежностью, тот смотрит на него сквозь пелену слёз, и его ведёт от такого невъебенного Сандвика, которого Хенке готов просто обнимать, целовать и никогда никуда не отпускать. Он толкается, задевая комочек нервов, от чего Ти выгибается, ещё плотнее прижимаясь к чужому телу.       Хенрик смазанно целует своего мальчика в плечо, где множество созвездий родинок, чмокает за ушком, накрывая своей рукой возбужденный орган парня и начинает надрачивать в такт своим толчкам. Тарьяй не выдерживает и кончает, громко простонав имя Холма и сжимаясь. Тот же, кончил, толкнувшись максимально глубоко и кайфуя от почти болезненной узости. Он выходит из парня и идет в ванную, приняв душ, а после и наполнив ванну для Сандвика.       Хенке вернулся в комнату в одном лишь полотенце на бедрах, которое норовило упасть. Капли воды с волос падали на острые ключицы, перетекая по груди, торсу и, наконец, впитываясь в полотенце. Тарьяй конкретно залип. Он громко сглотнул, на что Хенрик лишь посмеялся.       — Ти, я тебе ванну наполнил, иди пока вода не остыла.       — А ты пойдёшь со мной? — улыбнулся «Ти», глядя слегка помутневшими от алкоголя глазами.       — Я пойду с тобой куда угодно, но тогда совсем не будет смысла спать, а весь день засыпать на ходу я не хочу.       Холм чмокнул парня в надутые губки и, сменив постельное бельё, лег, дожидаясь своего мальчика. Хенке нравилось его называть своим. Потому что так и было.       Он уже начал засыпать, когда к нему со спины прижались и обвили холодными руками, закинув сверху ногу.       Парень улыбнулся, развернувшись и столкнувшись лицом к лицу с взлохмаченным Сандвиком. Его брови были сведены, а губы сомкнуты, причину чему Хенрик не понимал.       — Что будет завтра? Ты уйдёшь?       — Возможно, в одной из миллиардов параллельных вселенных я уйду. Но думаю, что только за тем, чтобы купить тебе горячий шоколад или какао, потом наблюдая за тем, как мой мальчик пьет, обжигаясь и мило жмурясь от тёплого напитка.       Он притягивает смущённо улыбающегося Ти к себе, крепко обнимая и целуя в лоб.       — Запомни одну вещь. Завтра будем мы. Вместе. Сегодня, завтра, всегда.