towards eternity

Конечно, ему было ведомо, что боль проходит быстро. Да, она никогда не была вечна: сейчас все тело горит в огне последней агонии, выворачиваясь наизнанку, а через мгновение оно немеет, будто падая в пьянящую пустоту. Однако эта боль почему-то не исчезала. Ощущение тяжелой руки на горле никак не растворялось, а легкие судорожно сжимались, пытаясь добраться до глотка живительного воздуха. Локи моргнул, прикоснувшись к шее. Ничего. Абсолютно ничего. Но это странное фантомное чувство не покидало его, заставляя прокручивать последний миг в замутненной голове. Такой исход был очевиден, ведь нельзя виртуозно играть вечно — всегда найдется игрок искуснее, чем ты сам. Бог Обмана лишь понадеялся, что Тор сможет отомстить за него и за Асгард, выбив из Таноса и его семьи весь дух и перемолов их кости в пыль. Горящий корабль давно исчез, и вокруг чернела тьма. Однако это была не та тьма, которую он видел в бездне, раскинувшейся под разрушенным Радужном мостом. Там тьма была темнее всего темного, беспросветная, выедающая напрочь из сердца последний свет, в ней нельзя было ничего увидеть, кроме бесконечной мглы. Здесь же было темно, как обычно бывает тихой лунной ночью: несмотря на мглу, кружащую клубами в воздухе, Локи различал пространство вокруг. Под его ногами была узкая тропинка — такая же абсолютно чёрная, сотканная из самой тьмы— но она четко выделялась на общем фоне, заманчиво уводя куда-то вдаль. Мужчина пошёл вперёд, следуя странному душевному порыву, и иногда оглядывался по сторонам. Вокруг по-прежнему ничего не было, словно он оказался в самом небытие, и только тропа бежала дальше, зазывая Бога Коварства за собой. Забавно, но Локи и сам был ничем и никем в это мгновение. Рука на шее выжала из него жизнь, как сладкий сок из спелых фруктов, и от трикстера осталась абсолютная пустота подобно той, что окружала мужчину. Забавно, но буквально несколько проклятых мгновений назад он был больше, чем какое-то ничего, больше, чем какой-то никто. Он улыбался, он кричал, он смеялся, он страдал, он дышал, он — Хель все дери — жил! Он был, проклятье, жив! Локи вдруг задумался. А как ему удалось распорядиться своей жизнью? Хорошо ли? Плохо? А, самое главное, достойно? Наверное, нет. Он предавал, лгал, убивал, спутывал карты, ломая судьбы других, и едва ли это можно было назвать достойно пройденным путём. Однако разве он не умер, чтобы спасти Тора? Разве этого не хватит, чтобы искупить хоть крупицу грехов минувшего? Возможно, и хватит. Локи не знал наверняка — ему было только ведомо, что погиб от руки безумного титана не зря. Трикстер поймал себя на мысли, что все-таки его смерть была платой за все то зло, что он причинил Тору. Как бы того мужчина ни желал, громовержец всегда занимал большую, значительную и очень важную часть его жизни. Сначала Локи любил аса, как брата, и эта нежная братская любовь однажды умерла из-за обычной зависти, что отравляет своим черным ядом разум и заглушает голос рассудка. Будучи блеклой тенью первенца Всеотца, трикстер таил внутри обиду на Тора, но, по сути, ас не был ни в чем виноват. И сейчас Лофт прекрасно понимал, что оказался неправ, однако менять что-то было уже слишком поздно… Все-таки им удалось в конце остаться братьями, какими они и вошли в этот безумный мир, и от этого мужчине было немножко легче на душе. Интересно, а Тор отдался целиком и полностью скорби, как и в прошлые разы? Плакал ли он так же, как в тот миг, когда Локи отпустил Гунгнир и свалился в бездонную бездну? Кричал ли он от отчаяния так же, как в тот момент, когда Локи умирал на его руках в Свартальфхейме? Увы, трикстер никогда об этом и не узнает. Наверное, подобное даже и к лучшему: Бог Коварства хотел бы, чтобы Тор наконец-то его отпустил и не скорбел ни одного мгновения больше по хитрому брату-злодею. Могучий ас определенно был достоин лучшего, но, увы, с родичами ему нисколько не повезло. Что Локи, младший брат, отравил ему жизнь, лишив мужчину законного трона, что Хель, старшая сестра, почти убила его, уничтожив при этом их общий дом. Внезапно вдалеке замаячил сгусток света, столь непривычно яркий на фоне бескрайней мглы. Локи пару раз моргнул, нисколько не доверяя своим глазам, но все осталось по-прежнему. Трикстер ускорил свой шаг, а нечто светлое становилось все больше и больше, не растворяясь в чернеющей тьме. И вот, когда до этого проблеска оставалось с дюжину шагов, пространство вокруг разрезали яркие солнечные лучи, молниеносно ослепившие Бога Обмана. Он зажмурился от света на несколько мгновений и, с опаской распахнув свои веки, замер. Тьма отступила, и вокруг благоухал великолепный сад Асгарда. В кроне высоких деревьев прятались и нежно щебетали диковинные птицы, услаждая слух каждого, кто услышал бы их дивную песнь. В воздухе витал запах свежей травы и прекрасных цветов, что росли буквально неподалеку от того места, где очутился мужчина. Вдали величественно мерцал асгардский дворец, и Локи внезапно понял, что очутился в Вальгалле. Чертог усопших был в точности похож на мир асов — видимо, причина этому был Суртур, разрушивший асье царство своим мечом. Однако трикстер чувствовал некоторое смятение: в Вальгаллу попадали лишь бравые воины, но никак не коварные боги. — Локи, — знакомый, до щемящей боли в сердце, голос прозвучал сбоку от мужчины. — Это ты? Не веря собственным ушам, Бог Обмана обернулся и увидел ту, что не ожидал больше увидеть в своей жизни. — Локи, — Фригг улыбнулась той самой улыбкой, которой она одаривала только его одного. — Сын мой, — ее тонкие руки распахнулись в приветственном жесте, зазывая замершего мужчину в свои объятия. — Ты наконец вернулся. А трикстер, потерявший дар речи, бросился к женщине, словно путник, заблудший в пустыне и увидевший оазис. Да, Фригг была глотком свежей воды, противоядием от всех ядов, нитью, что могла сшить воедино любую — даже самую глубокую и тяжелую — рану. Ее руки легли на его спину, а Бог Лжи, которому теперь уже никогда не придётся лгать, уткнулся в плечо асиньи и зарыдал. Горько, громко, печально. Вся боль выплескивалась вместе со слезами, и с каждым содроганием плеч Локи чувствовал, как наконец ему становилось легче. Чувство удушения исчезло, как и тяжесть, лежавшая на его плечах последние несколько лет. Мягкие ладони Фригг скользили по спине трикстера, утешая мужчину в его собственном горе и вымывая остатки печали из его темной души. — Мама, — надрывно вздохнул Бог Коварства, сжимая сильнее в руках изящную фигурку асгардской царицы. — Это действительно ты? — Да, это я, милый, — ее голос звучал тепло и нежно, складывая воедино осколки трикстерского сердца. — Теперь я никогда тебя не покину… — она коснулась губами его макушки. — Ты слышишь, Локи? Никогда, клянусь. Он поднял голову, вглядываясь в ясные, как весеннее небо, голубые глаза асгардской богини. — Мама, я так виноват… — хриплый шепот сорвался с губ, искусанных до крови в порыве бурных чувств. — Это все я… Это все моя вина, понимаешь? — голос мужчины звучал надрывно и неуверенно, дрожа подобно листочку на сильном ветру. — Если бы не моя зависть Тору, отец бы никогда не изгнал его в Мидгард. Тогда бы я не очутился в бездне, не заключил сделку с Читаури, и о Тессеракте никогда бы не узнали, — его бледные щеки, мокрые от слез, казались еще бледнее, словно вся кровь отхлынула от мужского лица. — Это все я… — Не печалься, мой милый Локи, — женщина стерла своими мягкими ладонями слезы, которые скатились по коже из зеленых глаз трикстера. — Ты ни в чем не виноват, мой мальчик. Судьба к нам бывает очень жестока, и никто не знает, как мы закончим свой путь, — она грустно, но понимающе улыбнулась Богу Коварства. — Но это теперь не важно, нисколько не важно… Теперь ты дома, Локи, — Фригг, из которой лился чистейший свет, погладила его по голове, утешая, словно маленькое дитя. — Забудь о том, что было. — Но как забыть то, что я чудовище? — мужчина поджал тонкие уста. — Я — ётун, сын Лафея, который не достоин любви. — Да, ты ётун, но ты не чудовище, — светловласая асинья покачала головой. — К тому же ты мой сын, и я тебя люблю таким, какой ты есть. Может, ты и коварен, хитер и жесток, но у тебя живое сердце, которое также может сострадать и любить. И Локи ничего не сказал ей, потому что в этот миг слова были не нужны. Да, теперь все не важно. Прошлое осталось позади: его не вернуть, его не изменить, его не избежать. О коварном трикстере едва ли кто из ныне живущих вспомнит, но нужна ли самому трикстеру память других о нем? — Пойдём, Локи, — Фригг взяла его за руку. — Нас давно ждут, — не спуская тёплой улыбки с губ, она потянула мужчину за собой. Бог Обмана последовал за ней и внезапно улыбнулся мысли, пронёсшейся в его голове подобно яркой комете в ночном небе. Впервые за несколько веков все грехи, очернявшие его душу, исчезли, и Локи ощутил долгожданное спокойствие. Он больше не боялся идти дальше и смело шагнул навстречу вечности.