Титановая скорлупка

– Порадуешь меня? – Невроз навязчивых состояний. Пограничное расстройство. Диссоциация присутствует, но не крайняя. – Стабилен? – Сейчас да. – Что ещё? – Говорит, что он гомосексуалист. – Предупреждаешь меня? – Не в твоём вкусе. – О чём ты, я же в восторге от пограничников с неврозом. – Тогда не делай это на рабочем столе. Я там только протёр. – Спиртом? – Ну разумеется. Северин страдает мизофобией и активно борется с окружающей средой. У Себастьяна стоит на психопатов, но это влечение он подавляет. Вместе они – близнецы, психотерапевты и работники одной клиники. Братья очень известны своими нестандартными методами лечения и диагностики. Именно поэтому их часто высмеивают в профессиональных кругах. Джим Мориарти достался им после попытки суицида. Почти достигший совершеннолетия, парень представлял собой печальное зрелище: наркозависимый, он изводил себя не только самоповреждением, но и приступами булимии, которая привела к истощению организма. Именно такой парень им достался: худой до невозможного, со свежими рубцами после порезов, с ужасающе тёмными синяками под глазами – вместо глазниц две чёрные дырки. Самое забавное, что Джиму совершенно не хотелось помочь. Глядя на Мориарти, просыпалась жажда зрелища. Хотелось смотреть за тем, как этот доходяга загибается. Как его силуэт всё больше скрючивается, олицетворяя своей фигурой вопросительный знак: когда я умру? Смена Северина закончилась и Джеймс перешёл в руки Морана младшего. На минуточку: младшего всего на несколько минут. Однако Северин так часто апеллировал своим статусом старшего, что младший всего-на-несколько-минут смирился. Многие терапевты уверены, что это непрофессионально – давать заниматься одним пациентом сразу двум специалистам. Но из коллаборации Фрейда и Брейера родился психоанализ, а значит, два ума лучше одного. Так, по крайней мере, отвечали братья, прикрывая этим свой подход к психодиагностике, который в корне отличался друг от друга. Себастьян со скучающим видом листал карту пациента. Предвзятость по отношению к Джиму брала верх: неоднократно ему приходилось работать с подобным набором расстройств и всегда в корне лежала одна проблема – семья. Как добавка – социум, который наверняка сыграл злую шутку с Джеймсом, без того воспринимающим мир в чёрных и белых тонах. Юноша запоздал, чем рассердил Себастьяна. С виду спокойный и собранный, внутри он являл собой бурю чувств. С того момента, как в кабинет зашёл Мориарти, эта внутренняя буря усилилась. Говорил парень тихо, иногда переходя на шёпот. При каждом шорохе бумаг вздрагивал и озирался, точно на него мог обрушиться потолок. Хотелось бы, чтобы всё шло как по маслу. Джим был хорошо «сдобрен» нейролептиками, а потому был тише воды и ниже травы. Но вывести его на беседу не получалось. В этом вся проблема людей, страдающих ПРЛ: отсутствующее сознание собственной идентичности не позволяет таким персонажам открыто говорить о своих проблемах, чувствах и переживаниях. Осознание «я» очень зыбкое, подлежащее распаду, оно не может собраться в единую картину, по которой можно было бы делать выводы. А из-за искажённого восприятия Джим мог видеть в словах врача подтексты и даже угрозы. Это доходило до комичного: посреди сеанса Мориарти мог решить, что над ним издеваются и вообще привели его сюда для того, чтобы потешаться над его проблемами. Но самым раздражающим была диагностика, когда Мориарти «переключался» с одной своей манеры поведения на другую. Большую часть времени он был одет в рубашку, застёгнутую на все пуговицы. Мятая или грязная – это не имело значения, главное – закрытое горло и руки. Таким образом проявлялась его монашеские замашки неприступности. Однако в момент всё могло измениться и Мориарти, смиренно сидевший в кресле, вдруг откидывался к спинке, расстёгивал рубашку и смотрел на Себастьяна липким похотливым взглядом. Облизывая пересохшие губы, он уже не строил недотрогу, а в открытую заигрывал со своим врачом. Забавно, что на сеансах с Северином такое случалось крайне редко и не доставляло никаких проблем – Моран старший умел держать себя в руках. А вот с Себастьяном такое не прокатывало. Несмотря на свой профессионализм, он, как и многие психотерапевты, был по-своему болен. Влечение к своим пациентам – это одно дело, а влечение к пациентам своего пола, ещё и психам, которые, вдобавок, часто оказывались младше – это уже личный вид пристрастий. Но Себастьян никогда не позволял себе хоть на секунду расслабиться и, скажем, неоднозначно повести себя. Это могло повлечь ужасающие последствия для и так шаткой психики. Но Джеймс ловил его. Мало того, Мориарти ловил каждое движение своего врача. Анализировал по зрачкам, по позе, которая, вообще-то, никогда не выдавала тайные желания, но мельчайшие жесты, вплоть до подёргивания кончиков пальцев, были заметны для того, кто всем нутром жаждал увидеть больше. В этот вечер Мориарти был особенно словоохотлив. В нём резко переменилось всё: не было ни нарочитой отстранённости, ни излишней распущенности. Он будто бы замер где-то посередине. И эта золотая середина была недолгой. Впервые между ними состоялся почти полноценный диалог, из которого Моран младший почерпнул информацию о семье Джима. Ненависть к отцу и болезненная привязанность к матери – всё вроде бы просто, Эдипов комплекс на лицо. Но в словах пограничника сквозила неестественность. Себастьян пришёл к мысли, что парень специально запутывает его. Наигрывает. Манипулирует. Они должны были закончить на разговоре о семье. Уже стемнело. Режим клиники предусматривал отбой, но по усмотрению врача можно было задержать пациента у себя. И тут Себастьян прокололся: он позволил Мориарти остаться ещё на чуть-чуть. Именно в этот момент случился «щелчок» переключателя и Джим, сверкнув глазами, облизал несколько пальцев. За неоднозначным жестом последовало откровение: – Сегодня мне снился секс. Молчание. Джим выжидает вопроса, но Себастьян просит его продолжить кивком головы. – Там был ты с братом. Неплохо-неплохо. Мне понравилось и я хотел бы попробовать вживую. – Как часто тебя посещают сексуальные фантазии о мужчинах? – Довольно часто, – Джим поджал губы, – я просто давно хорошо не трахался. Мне тут, знаешь, отсосала одна медсестра… Но я её ударил, у неё пошла кровь и она убежала, заплакав. Верить или не верить – это по выбору. В клинике повсюду камеры, такое вряд ли могло произойти. Однако проверить этот инцидент стоит. – Тебе нравится кровь, Себ? – фамильярно интересуется пациент. – Мы здесь говорим не обо мне. Нет, не нравится. – Но я бы хотел поговорить о тебе… – жалобно, почти капризно просит Мориарти. К своему удивлению, Себастьян удовлетворяет его просьбу и отвечает на несколько вопросов. Это нужно для установления доверительных отношений между ними. При этом оба знают, что никакого доверия между ними не будет. Последний вопрос мог бы выбить из колеи, если бы Себастьян не затаил дыхание. – Почему тебя привлекают твои пациенты? Ты испытываешь садистское удовлетворение от созерцания их жалкого зрелища? Хм-м. Тогда как думаешь, я достаточно жалкий для того, чтобы ты трахнул меня на этом столе? Северину мы не расскажем. «Северину мы не расскажем». Мысленно Себастьян в красках комментирует предложение пациента, а вслух отвечает: – На сегодня сеанс закончен.