Recambio. Обратный счёт

— Так уверен? Иван смерил Герку холодным взглядом и, к своей досаде и злости, завис, разглядывая до мелочей знакомое лицо… План, вроде такой идеальный и безупречный — выйти и, хлопнув дверью, закрыть её навсегда, рушился на глазах. Герка смотрел серьёзно и не мигая. «Взгляд кобры перед прыжком», — пронеслось в голове. Несмотря на казалось бы трезвую мысль, оторваться от этого гипнотического взгляда не было никакой возможности. — Да, — коротко ответил Северцев, и Ванька как проснулся: натянул капюшон, как будто это могло защитить его, поставить между ними невидимый барьер. Смешно. И ответил: — Должен тебя разочаровать. У меня другие планы. С этими словами он направился к выходу и, не дойдя всего пару шагов, остановился. Ему в спину летели отчаянные слова. — Вань, прошу, выслушай меня. — Уже наслушался, — сказал он, но дверь открывать не спешил, ну а Герка в свою очередь словно и не заметил его фразы и продолжал торопливо и сбивчиво говорить. — Даже преступнику перед смертной казнью дают последнее слово. Дай мне всего пять минут. В его речи, конечно, присутствовала доля правды, однако остаться и дать шанс было бы со стороны Ивана достаточно тупым поступком. И надо ли говорить, что Ванька его совершил? Разумеется, да. Фестиваль кретинизма открывает двери круглосуточно и в любое время года. Всегда к вашим услугам. — Две. Он произнёс это, глядя не на Германа, а перед собой, уставившись на богатую золочёную ручку выхода и разглядывая её во всех подробностях. Ну кто ставит такие ручки на межкомнатные двери? Они бы её ещё бриллиантами усыпали… — Хорошо, — торопливо согласился Герка за его спиной. — Только давай присядем. Я… я не смогу говорить это глаза в глаза… Чёрт. Ну ты понял. Ванька вздохнул и послушался. Они сели рядом на край гигантской кровати, в которой можно было бы, наверное, весь личный состав краснознамённого оркестра имени маршала Будённого разместить, да ещё и для барабана место останется. На полумёртвое тело в виде Жорика в противоположном конце этого плацдарма никто из них внимания не обращал. Время от времени Иван, конечно, кидал настороженный взгляд на тазик, чтобы убедиться в его шаговой доступности, но пока что этот ужравшийся придурок вёл себя прилично и даже ни разу не всхрапнул, тихо сопел себе в складку покрывала и изредка дрыгал ногой. Иван опёрся ладонями о матрац, то же самое сделал и Герман; впрочем, между их руками оставалось достаточное расстояние. — Вань, — начал Герка, уткнувшись взглядом в стену, где висело огромное панно, изображающее цветущий луг. И ненадолго замолчал. — Всё началось, когда мы впервые столкнулись на улице, помнишь, весной? Ещё бы он не помнил. — Ты был тогда в шапке такой смешной, в шарфе по самые уши и до чёртиков похож на девчонку. Иван дёрнулся. Вспоминать лишний раз об этом было неприятно. — Очень красивую девчонку, — добавил Герман. Сдохнуть бы сейчас, вот прямо здесь. — Мне сразу захотелось тебя трахнуть. Да постой ты, не рвись. Две минуты ещё не истекли. Просто… я ещё не знал тогда, что всё так поменяется. Иван молчал, твёрдо решив про себя выдержать это испытание до конца. — Потом, когда в квартире ты размотал шарф, опа! Ты оказался парнем. Я, само собой, в обратку — досвидос, мол. А Лёха… он ведь давно хотел попробовать с мальчиком. Ну не со мной же ему кувыркаться, верно? Вот он мне на ухо и давай втирать: «Давай, может, разведём его — смотри, какой парниша сладкий». Иван сжал зубы до скрипа, но не сдвинулся с места. — Потом я тебя быстренько спровадил, а сам ему в лоб дал. «Ты чё, — говорю, — чувак, охуел? Давай своими гейскими слюнями в другом месте капай. Меня в свой кружок по голубым интересам не зови». Он мне в ответ: «Ну ты ж мне друг? Он ведь на тебя запал — это сотка. Так давай сделаем всё по старой схеме: твой крючок — моя подсечка». — Охуенно, — процедил Иван. — Примерно так я ему и ответил. Тогда мы с ним чуть не поссорились, ну а потом, когда улеглось всё, тут на тебя и забились. — Вот это я вообще рад слышать. Кончил? Тогда адьёс. Время истекло. — Ещё минута, — возразил Герман, задрав рукав. — Мы забились на то, что ты не придёшь. Я был уверен, что нет. Лёха говорил, что придёшь как миленький. — А я, дебил, пришёл. — Иван криво усмехнулся в нарисованные цветы. Незабудки на стене глядели на него с тупеньким любопытством. — Если б нет, я бы сам тебя нашёл, — серьёзно проговорил Герка. Это был первый раз, когда Иван повернул голову и наткнулся на ответный — внимательный и осторожный — взгляд справа. Только это произошло, лицо Герки, которое до того было напряжённым, словно высеченный в скальной породе барельеф имени самого себя, тут же расслабилось и просветлело. Ванька две секунды пытливо всматривался в него и лишь затем спохватился и снова принялся изучать цветы на настенном лугу — неживые, обманные, но такие красивые… — Вань, — послышался мягкий голос справа. — Почему ты не веришь, что в тебя можно влюбиться?.. Ответа не последовало. Да и неоткуда Ивану его было взять, ответ этот. В голове шумело больше прежнего, к тому же, несмотря на то что Ванька старался ни единым мускулом на лице не выдать того, что творилось у него внутри, он не был уверен в стопроцентном успехе абсолютно гиблого мероприятия. Никогда не умел держать лицо тяпкой, а сейчас учиться было поздно. Что же касается мыслей, то они вообще метались, как стадо пьяных баранов, и собрать их в стойло — испытание для него не под силу. То есть он, конечно, попытался, но потом плюнул на это занятие. Проще было не думать эти самые мысли. Пусть себе пасутся. Герка словно угадал то, что творилось в его душе, а возможно, просто истолковал паузу в свою пользу, только Иван почувствовал, как на его кисть осторожно легла тёплая рука. С такими знакомыми, такими жёсткими от струн подушечками. Иван каждую из них помнил наизусть; ему не нужно было открывать глаза — наощупь помнил. Две минуты давно истекли, а руку он всё не убирал. Хотя по-хорошему нужно было сразу дёрнуть её к себе. И — ага, ага. Уподобиться при этом истеричной принцессе, которую уговаривают взамуж, а она дует губы и знай набивает цену. Однако пустить всё, что сейчас происходило, на самотёк было бы ещё более дурной идеей. Он осторожно, но твёрдо потянул руку на себя, но на полпути та непроизвольно вывернулась, не слушая панических команд мозга, и прильнула к руке Герки — ладонь к ладони. Линия жизни… Линия любви… Линия разума… Жаль, что последней и слово дают в последнюю очередь. В финале. После того как отзвучали и затихли первые две. Эта мысль слабой вспышкой промелькнула у него в голове, где было к тому моменту темно и пусто, как в трюме тонущего корабля. Вся команда оставила его, спасаясь на шлюпках, а он — одинокий и покинутый — медленно погружался в ледяные воды океана под названием… Север. Герка переплёл свои пальцы с Ванькиными — замок в замок — и через секунду Ванька утонул в поцелуе. Не дышать. Не смотреть. Не думать. Как это произошло, он и сам не понял. Только горячие губы обжигали, кровь с грохотом неслась по венам, пульсировала в щеках. Ни мыслей, ни сожалений. Летишь с ускорением свободного падения 9,8 метров в секунду в квадрате? Лети… …три… четыре… пять секунд… В голове, перекрывая глухие удары пульсовых волн, зазвенел до странности ясный Митькин голос, но не тот знакомый механический и неживой, а человеческий — такой, каким он, наверное, должен был быть, если б Митя мог слышать. И этот голос оказался единственной соломинкой, за которую получилось ухватиться. «Это было так… ну как будто тебя осудили на казнь, и тут неожиданно оказалось, что это всё ошибка, дурной сон, и ты будешь жить. Снова жить…» Ванька дёрнулся, точно на него неожиданно вылили ушат ледяной воды. И разорвал контакт. От поцелуя остался лишь влажный тёплый след на губах, который на воздухе стремительно остывал. И пьяные глаза Герки — они оказались так близко… и его разочарованный тяжёлый выдох. — Пять минут. — Иван вместо того, чтобы взглянуть на часы, продолжал смотреть в чёрные от огромных зрачков глаза напротив. — Я рад, что мы поговорили и всё выяснили. Бывай, Гер. Герка вскочил вслед за Ванькой и рывком притянул его к себе. Это получилось у него неожиданно просто и легко, возможно оттого, что руку Ивана он так и не отпустил. — Вань. Ну кого ты обманываешь? Меня или себя? У тебя встал. С этими словами он положил вторую руку на ткань джинсов в том месте, где она натянулась, и слегка сдавил член, который враз стал тяжёлым и мучительно изнывающим. — И что с того? — Иван не в силах был разорвать зрительный контакт. Но он к этому времени уже почти полностью овладел собой. — У кого не встанет на поцелуй? Пусти, Гер. Вместо этого Герман опять впился в него поцелуем — таким жадным и отчаянным, что Иван невольно на него ответил. И, снова с трудом придя в себя и едва оторвавшись, тихо проговорил: — Это физиология. — Как скажешь, — прошептал Герка, уткнувшись лбом в его лоб. Ну и если уж называть вещи своими именами до конца, своим стояком — в его. — Я… — Иван сглотнул горькую слюну, — то есть, мне домой пора. — Пойдём. — К себе домой, — уточнил он, ещё раз сглотнув на этот раз пустой комок в горле и упрямо помотав головой. — Вань. Ну что мне сделать, чтобы ты меня простил? — Герка отстранился и теперь шарил по его лицу глазами. — На колени встать? Я и так уже развалил группу ради тебя. Друга своего попёр. — Мудак твой друг. — Какой есть. Друзей детства не выбирают. — А кого выбирают? — Любимых? — Весь этот диалог Герка не размыкал кольцо объятий. — Выбирают и не отпускают. У Ваньки вмиг ослабели ноги, словно кто невидимый легонько стукнул его под колени, и он с трудом удержал равновесие, вцепившись в Германа. — Какой же ты красивый, — бормотал тот, зарывшись лицом в его отросшие за лето волосы, — пиздец какой охуенный. В толстовке этой ещё… блядь. Я как увидел тебя сегодня в зале, совсем с крыши съехал… В поплывших мозгах у Ваньки медленно, но верно выкристаллизовалась спасительная мысль, единственно верная. Этому больному бреду, этому помешательству нужно положить конец. И чем скорее, тем лучше. Потому что долго он этой пытки разума не вынесет, а уж про те пытки, что испытывало тело, и говорить не стоит: истосковавшийся по знакомому запаху, по знакомым рукам и губам организм ломало так, что любому наркоману в самом страшном сне не приснилось бы. О том же, какие муки испытывал его член, вообще не сказать было: он рвался на волю с отчаянием зверя, заточённого в клетку. Еще немного — и… Спасение пришло с неожиданной стороны — от самого Северцева. Покрывая поцелуями Ванькину шею и вовсю шаря руками под его окаянной толстовкой, так что кожа у того на животе и груди покрылась зябкими пупырышками, Герка, чувствуя, что Иван закаменел и застыл, как мраморная статуя, между касаниями губ, в очередной раз взмолился: «Ну что мне сделать, скажи!» И… едва оформленная — мысль вырвалась наружу, прежде чем Иван успел осознать то, что сказал. — Будешь снизу. Герка замер, точно его поставили на паузу. И неожиданно для Ивана спустя несколько мгновений рассмеялся — тихо, но искренне. «Слава богу, — пронеслось у Ваньки в голове. — Вот и всё…» — Без проблем. Давно хотел попробовать.