Охота пуще воли

С Охотой никогда не бывало легко, но оно того стоило. Воля не раз и не два пытался разорвать узы, связывающие их, но Охота лишь улыбалась, щурилась призывно — и член Воли вставал мёртво, заставляя дышать тяжело, с хрипотцой. Охота всё понимала, сбрасывала свой дурацкий чёрный балахон, который всё равно ничего не прикрывал, разве что подчёркивал — может, потому она его и носила? Да, наверное поэтому. А обтягивающие штаны Воли и тем более ничего не скрывали. Охоте нравилось забавляться с партнёром, как с игрушкой, как с самцом её собственной расы, обтягивать его тугим коконом паутины, лишать возможности двигаться, иногда даже слегка душить. Разве что голову не откусывала. По словам Охоты, в её родном поселении так было не принято, но вообще Воля слыхал разное... Впрочем, он всё равно ничего не мог с собой поделать. Его дико возбуждало пробегать пальцами по вызывающе торчащей груди Охоты, играть с сосками, вызывая у напарницы лёгкое шипение, заставляя её выбрасывать струи паутины, заматывать его руки и вздёргивать любовника подобно сломанной кукле. Штаны с Воли Охота сдёргивала сама, скалясь и сверкая всеми четырьмя парами ярко-алых глаз. Отсутствие обычных рук на торсе легко компенсировалось восемью конечностями, на которых покоилось массивное паучье брюхо, и эти то ли руки, то ли лапы старались вовсю. Пальцы с длинными чёрными когтями смыкались на члене Воли, заставляя его чувствовать себя беспомощным, дразня и бесконечно искушая. Затем Охота регулировала натяжение паутины, сбрасывала Волю на землю (или на пол, или где они находились в этот момент) и садилась сверху, погружая его член в свою пульсирующую плоть. Серо-чёрные шерстинки подбрюшья тёрлись о пах Воли, жало на кончике брюшка розовело и дёргалось в опасной близости от его ягодиц. Но Охота никогда не делала ничего такого, чего сам Воля в этот момент не желал. Никогда. У неё на этот счёт существовали какие-то собственные моральные (а может — аморальные) запреты, которые она никогда не озвучивала вслух. Глупые самцы недостойны знать, что там о них думает госпожа. Голову не откусила — и ладно. Воля понимал. Наверное, в обычном сексе ему не хватало именно этого — острого чувства опасности, кривоватой усмешки, скрывающей (а иногда демонстрирующей) острые клыки, пьянящего блеска красных глаз... Он точно знал, как пахла опасность — у неё был запах сероватой вязкой жидкости, которую тело Охоты выделяло во время случки. «Случка», — так Охота порой называла то, что происходило между ними двумя. Воля не протестовал. Но иногда, когда они отдыхали, ещё не разомкнув объятья, ещё не взрезав толстый кокон паутины, обвивший их тела, когда голова Охоты покоилась на его плече... Иногда Воле казалось, что между ними двумя происходит что-то куда более серьёзное. Куда более важное и огромное, чем они оба стараются внушить себе. Это чувство длилось недолго — до первой ядовитой насмешки, и неважно, кто оказывался инициатором ссоры. В конце концов, с Охотой никогда не бывало легко. Но оно совершенно определённо того стоило.