***
В вагоне, занятом в самом конце поезда, тоскливо, но многолюдно. В основном тут те, кому не посчастливилось попасть на поезд, отвозящих людей в Гюрс. Оставшихся не натолкали, словно скот. Им предоставили место в куда более респектабельных поездах, но это ничуть не умаляло поджидающих заключённых года заточения в каком-нибудь затхлом бараке. - Простите, а вы случайно не знаете, когда мы приедем? - решается спросить Дота у сидящей с ней рядом женщины. Лицо её не выражает ничего, кроме страха и ужаса. Рябое, всё в каких-то пятнах.. На минуту Доте кажется, что это - пятна от злополучной бубонной чумы. Но она выдыхает, когда сидящий рядом с ней мужчина подтверждает обратное. Глаза женщины бессмысленны. Она отвечает не сразу, заставив Доту почувствовать себя бестактной. - Молодая девушка, а вам не кажется, что для меня это уже больше не имеет значения? - голос у неё оказался резким и пронзительным, можно было даже подумать, что в нём таится жизненная сила этой худощавой старушонки. - Я - клеймённая, ненужная, - она молча кивает головой в сторону обнажённой руки и замолкает. - Простите. Я... Я не подумала, - поспешно отвечает ей Дота. Но она больше не обращает внимания на её слова. Она вновь погружена в тот мир, что ей пришлось оставить из-за своей национальности. В вагоне холодно и сыро. В вагоне только одна Дота живёт сегодняшним днём. Все остальные - "нежелательные", враги народа, когда-то трудившиеся на его благо и процветание. Доте становится не по себе, когда она видит эти лица, покрытые глубокими морщинами старости ей тяжело слышать те имена, что в бреду выкрикивает её соседка, ей стыдно за то, что она - одна из них, но пока не осуждённая. Поезд трясётся уже всю ночь. За всё это время Дота ни разу не сомкнула глаз, чувствуя на себе взгляды осуждённых. Худых людей, считающих её... Кошкой на скотобойне. Она - одна из них. Она ластится к хозяину и он её не трогает. Он кормит её другими обитателями фермы. Также и сейчас - она будет пользоваться трудами их рук, но будет думать лишь о себе. Дота хотела бы хоть как-то помочь несчастным, но она лишь прикусывает губу до крови и крепче прижимает к себе картонную коробку. В чемодане под сиденьем - продукты и вещи, аккуратно уложенные её матерью. До родителей весть о войне пока ещё не дошла. Дота опускается на корточки и достаёт свой чемодан, откидывает крышку и протягивает всем свой провиант - овощи, яйца, нежнейшую куриную грудку, домашнюю лепёшку, наливает в их руки вино - самое последнее из роскоши. Самой себе она ничего не оставляет, намереваясь купить что-нибудь по приезде. Обедают они молча, не говоря ни слова. Поезд останавливается на нужной станции лишь в шесть часов утра. Дота радуется, вдыхая холодный летний ветер. Она не спала всю ночь - так и не смогла сомкнуть веки, когда её соседи молят судьбу о пощаде. На перроне её встречает помощник управдома, коему накануне было отправлено письмо с извещением о приезде. - Вы, мисс Дота? - Да, здравствуйте, - Дота недовольна тем, что он не взял её вещи. Глупый помощник не понимает её, или просто не хочет понять. Спустя несколько секунд он резко поворачивается на каблуках и машет Доте рукой, показывая тем самым, чтобы она шла за ним. - Откуда вы? - Из провинции. Это всё, что я могу вам сказать. На конверте был адрес отправителя. - Точно, точно. На этом разговор заканчивается. Дота сожалеет о своём грубом ответе, но не может ничего вернуть обратно. Её пристанищем во время бури в Восточной Европе оказалось длинное здание с серыми облупленными стенами, кишкой протянувшееся с начала улицы до ближайшего перекрёстка. Комнат в доме - шесть в длину и более трёх в ширину, все они размещены словно соты в улье. Но управдому удалось превратить эти тридцать комнат в маленькие дома, в котором ютилось по нескольку незнакомых людей, или даже человек. Дота делила комнату, выходившую на грязную улочку, с писателем, бывшим ветераном Первой мировой, двумя семьями неопределённого происхождения и с девушкой лёгкого поведения. Все ингредиенты "винегрета" были отделены друг от друга лишь тонкой китайской ширмой. По мнению управдома, даже это являлось немыслимой роскошью "в такие-то времена". Электричества в доме не было. Источником света служила чадящая свеча - на каждого жителя по одной. Это не касалось семей - они всегда могли сгрудиться вместе. Отопления в дальних комнатах не предусматривалось. Под окном Доты (она заняла комнатушку в самом конце этого сумбурного скопища людей) - свинарник. Это - второй источник прибыли управдома и главный поставщик продуктов на скудный стол его жителей. Некоторые особенно ушастые люди утвержади, что слышали, будто управдома "в такие-то времена" не брезгует и тем, что подаёт всем свиное молоко под видом коровьего, а некоторые особенно глазастые утверждали, что видели это сами. Доте смешно, но... А вдруг это всё - правда? Конечно, кто как не она может отличить коровье молоко от чьего-либо другого? Только вот пробовать принесённый ей чай с молоком она не собиралась. Главное, что она сейчас хотела - это только то, чтобы маленькие дети в обеих семьях не шумели, чтобы соседствующая с ней девушка оказалась просто любительницей вульгарно и экстравагантно одеваться и чтобы живущий с ней через перегородку был... Не мужчиной. Она была готова даже жить с любыми из вышеперечисленных в одной комнате, спать в их кроватях, но... Но только лишь бы избавиться от такого добрососедства. Мысль о том, что прямо возле неё живёт моложавый мужчина, не давала ей покоя. Про ветерана она даже и не вспомнила. Но... Он был старше её на несколько десятилетий и она могла принять его, как отца. За ширмой писатель начинает возню. Слышится скрип двери. Он уходит на улицу и можно спокойно вздохнуть полной грудью. В комнате, возле окна, стоит импровизированный письменный столик. Она не хочет отправлять телеграмму - это слишком дорого.***
Домой она возвращается опьянённой парами не то из соседнего кабачка, не то всего города. Она чувствует себя непобедимой. Чувствуется, что смерть её никогда не достигнет, чувствует себя самой что ни на есть богиней, которая вольна делать абсолютно всё, что ей захочется, ведь она и только она - венец сего мирского творения. В то время как во всём мире звучит похоронная музыка, в её сердце раздаётся мелодия французского кабаре. Вся её жизнь - французское кабаре. Нет, она никогда не попадёт под власть немцев, никогда не станет их рабыней. Дота поднимает голову, вглядывается в ночное небо и напевает какую-то песню на французском языке, услышанную когда-то от тёти. Её заливистый смех слышен чуть ли не по всему городу. Её голос даже заглушает сам Биг-Бен, предупреждающий о наступлении полуночи. Она - неопытная лиса, впервые увидевшая настоящего, живого зайца. В бреду веселья она вспоминает о том, зачем она приехала, но отбрасывает все мысли в сторону, наслаждаясь последними днями уходящей свободной, мирной жизни. Скоро она также, как и французские девушки, будет продавать себя на каждом углу в обмен на нацистские шоколадки и пару чулок. И неважно, кем будет её "покупателем" - англичанином, французом, немцем, евреем, южанином, северянином... Нет! Сейчас она живёт на полную катушку, а последующее... А последующее пускай разгребает завтрашняя Дота. Сегодня она - королева. Не просто какая-то девушка из провинции, довольствующаяся дойкой коров и женитьбой на деревенском дурачке. Сегодня она - монарх, она королева, каждый вечер она устраивает роскошные балы с многочисленными прекрасными принцами. Она не хочет ни слышать, ни думать. Она как-будто окружена непроницаемым, плотным шаром, который, даже разорвись, разорвётся и напоследок обдаст её мириадами блестящих искр, что затмят ей глаза. В таком состоянии Дота доходит до первого перекрёстка и в изнеможении опускается на скамью. Очень хочется пить. Ничего, кроме воды. Но в такое позднее время закрыты практически все кабаки. В более роскошные питейные её не пустят, да и то, ей стыдно будет оказаться там одной, девушкой, не задирающей ни перед кем юбки, и, к тому же, заказать всего лишь стакан воды. Она боится, что рассказы матери о жаждущих сексуальной близости городских окажутся правдой. Перед собой она видит старый деревянный киоск, когда-то служивший детям для продажи новой кулинарной выдумки - лимонада. Она подходит ближе и видит пожилого мужчину с усами щёточкой, словно призрака витающего где-то за прилавком. - Один лимонад, пожалуйста, - дрожащим голосом говорит Дота, протягивая пятипфениннговую купюру. Она не может сказать почему, но боится этого мужчину, сделавшего всё без единого поворота головы, молча протянувшего ей сдачу и продолжившего смотреть вдаль по улице. Дота благодарит его, залпом выпивает холодную, газированную жидкость, резко опускает стакан на стойку и быстрыми шагами идёт в сторону дома. Она пришла в себя, но хочет продолжить ту вакханалию, которой наслаждалась несколько минут назад. Она хочет казаться аморальной, бесстыдной, роковой... Звуки войны пока не долетают до неё. Она по-прежнему пьяна, но в этот раз - ощущением того, что скоро это всё когда-нибудь закончится.***
Утром у неё болит голова и она не может подняться даже чтобы, миновав несколько комнат и любопытные взгляды, сходить в уборную. В горле всё пересохло. Но... Она ведь не пила вчера. Неужели именно таким образом люди понимают, что они переборщили с алкоголем? Или... Или всё же переборщили с восхищением? Никто не заметил её недомогания. Писателя не было дома всю ночь и он вернулся также, как и Дота, лишь ближе к рассвету. Всё же, спустя некоторое время, Дота встаёт, расправляя складки помятого платья. Наверняка, у них не найдётся утюга... Ей неохота переодеваться и она решается остаться в "квартире" на весь день, но тут же вспоминает о назначенной ей встрече с неким "мистером Милли" Затуманенную вчерашней ночью память придётся достаточно сильно напрячь, чтобы вспомнить, кем же является эта таинственная личность, упоминаемая её отцом по нескольку раз перед её отъездом. Вскоре она вспоминает, что должна прийти к нему по какому-то поручению. Отец сказал, что Милли сделает всё сам. На месте встречи Дота оказалась задолго до незнакомца. Ей было не по себе. А что если он заставит делать её грязную работу? Стать прачкой? Хотя... Это - ещё не самый худший вариант событий. Только ближе к полудню на горизонте появляется фигура вся в белом. Издалека этот человек кажется скелетом в похоронном саване - так он худ и сгорблен под весом прожитых лет. Идёт он неспеша. Кажется, он знает, как выглядит та, с кем у него назначена встреча - он несколько раз бросает краткие взгляды, но больше ничего. Его не волнует время, которое может потерять другой человек. - Пойдёмте со мной, - сразу начинает он, кладя морщинистую руку на талию Доты. - Сначала объясните мне, что происходит! - требовательно восклицает Дота, упираясь и не желая никуда идти. - Объясню всё за рюмочкой-другой. - Мне нужны объяснения именно сейчас! - Послушай, мы тут с тобой не в игры играем. Твоя жизнь зависит от моего повеления! - Что же вы такое себе позволяете?! - Дота напряжена. Ей не нравится чувствовать чьё-то прикосновение. - За рюмочкой-другой, - холодно, сквозь зубы повторяет неизвестный и насильно затаскивает Доту в ближайший кабачок. Внутри тускло и сыро. Вот тут-то Дота может действительно опьянеть только от клубов пара, высоко поднимающихся от котелка с винным супом. Эти тоже готовятся противостоять войне. На полу - рыбьи кости и какие-то соринки. Паркет солидный. Дота боится испортить его своей обувью на низком каблуке. Насколько ей известно, сюда разрешают входить лишь в балетках и мягких туфлях. Милли утягивает её в самый конец, ближе к стене, испещрённой замысловатыми узорами застывшего жира. Девушка неохотно опускается за стол и сразу же начинает вертеть в руках чайную ложку. - Так что же вам нужно? - и вновь тяжёлый разговор нужно вести самой. - Твой отец просил меня дать тебе работу, - Милли подают глубокую тарелку с французским супом и он вновь замолкает. Дота очень голодна. Она ничего не ела с вчерашнего обеда. Живот скручивает, к горлу подступает комок. Можно было бы заказать тут, но посуда не выглядит такой уж чистой, а еда не внушает доверия. - Так... Какая у вас может быть для меня работа? - Как насчёт прачки? Будешь свободна только по воскресеньям. Конечно же, все деньги из карманов посетителей пойдут ко мне, я не стану тебя обманывать такими обещаниями о честном большом заработке, как это делают другие. - А что... Что насчёт денег? - За каждый килограмм белья - по двадцать копеек. Ей эта затея кажется не самой удачной. На такие деньги не купишь и куска мяса, а ей хочется не только жить в полное удовольствие, но и помогать родителям... - Ну так что? Твоё место может занять любой. -... - Просто подумай хорошенько над этим предложением. Тебе, без опыта работы, не позволят даже за водой ходить. Дота отвечает положительно. Теперь она чувствует себя полноценной гражданкой, отдающей всю себя на процветание чужеземной земли.