***
Флок обиженно швыряет спичку на землю и дует на обожженный большой палец — насколько можно дуть с сигаретой в зубах. Достаёт ещё одну спичку, чиркает о коробок. Со второго раза прикурить получается без проблем. Погасшая спичка летит вниз вслед за первой, пока Флок боязливо втягивает в себя табачный дым. К собственному изумлению, он даже не кашляет. А ведь это его первая в жизни сигарета. Хотелось бы, чтобы и другие вещи давались ему так же легко и с первого раза. Хотя вот вчера что-то, вроде бы, даже получилось. Флок, конечно, впервые кому-то отсасывал, но, очевидно, тот факт, что этим кем-то был Жан Кирштейн, заставил его по-настоящему стараться. Иногда даже слишком стараться, потому что когда Флок десятую минуту подряд полировал Жану яйца своим языком, тот нетерпеливо сгрёб его за волосы на макушке и проворчал: — Давай уже к делу. Спорить Флок не стал: вместо этого послушно обхватил губами член Кирштейна и принялся медленно его обсасывать. Сперва казалось сложновато, но он быстро приноровился и набрал нужный темп. Думал — будет тошнить, но обошлось. Только чужая головка раз за разом неприятно долбилась в нёбо, но потом Жан аж зарычал от удовольствия, и Флок понял: это, чёрт возьми, того стоило! В этот раз Жан даже кончил, пускай и себе в руку. — Да ладно, я проглотил бы! — нахмурился тогда Флок, а Кирштейн в ответ скептически приподнял тонкую бровь и хохотнул: — Что-то сомневаюсь. Но в общем всё шло, если честно, вполне неплохо. Ровно до того момента, пока Флок не додумался спросить: — Так что, у Арлерта оно лучше получается? Спросил — и сам же вжался лопатками в холодную стену, ожидая тумаков от валяющегося рядом Жана. Кирштейн же вместо того, чтобы ожидаемо рассвирепеть, только лениво потянулся, растрепал Флоку хохолок на голове ещё сильнее, чем он был растрёпан обычно, да буркнул что-то про то, чтобы научился не лезть не в своё дело. — Как это «не в своё»?! — тут пришла очередь злиться Флока. — Я, блядь, с тобой сплю, а ты спишь с кем-то ещё и считаешь, что я не могу про это спрашивать? Сколько нас таких вообще?! Кирштейн помолчал, глядя щёлочками полузакрытых светло-карих глаз куда-то сквозь дверь, а потом почесал щетину и вздохнул: — Только ты да Армин. — А не многовато тебе? — Помнится, когда ты сам меня зажимал, тебя такое не волновало. И вообще, — в ещё спокойный тон Жана прокрались первые нотки раздражения, — кто мы друг другу, чтобы ты от меня требовал супружеской верности? — А Армин тогда тебе кто? — С Армином всё… сложно, — ответил Жан. Ответил и больше ни слова не проронил. — Что, несчастная любовь? — съязвил тогда Флок, надеясь нарушить неловкую тишину между ними. А Жан в ответ вымученно усмехнулся, и по оставшейся на его лице блаженно-болезненной улыбке Флок понял, что зря спросил. Потому что, откровенно говоря, он не хотел этого знать. Ради собственного спокойствия — не хотел, и вот теперь — знает. Знает, хотя Жан так ничего и не сказал вслух. Больше Флок ничего в тот день у Жана не спрашивал, а уши его отчего-то горели. И, кажется, горят до сих пор. А может, это от курения — Флок ещё толком не разобрался. Сигарету эту он тайком умыкнул вчера у Жана, когда тот, одеваясь, обронил пачку. Она была последней, но какая разница? Кирштейн столько раз божился, что бросает. Вот и пускай. Будь Флок на его месте, давно бы уже бросил: сигареты Жан курит премерзкие. Но их отвратительный смрад таким чудным образом мешается с запахом тела и одеколона Кирштейна, что у Флока поджилки трясутся от этой смеси. И хер встаёт, конечно — куда же без этого. А здесь, за конюшней, кислый запах Жановых сигарет ощущается совсем не так, зато отлично отвлекает от неповторимых ароматов конского помета и свежескошенной травы, ведь если к первому Флок привык за время службы, то последний с детства ненавидит. Но странного, непривычного вкуса во рту даже сигарета перебить не может. Горло саднит, как от простуды, но Флок знает, что причина в другом. На глотку будто давит что-то инородное, что-то, что не должно там быть. Или должно? Забавно. А ведь Флоку изначально член Жана показался не таким уж внушительным — едва больше его собственного. Стоп. Но если после него в горле такое творится, что же будет с его задницей? Флок резко затягивается и с кашлем выплёвывает клочки дыма. Господи, о чём он только думает?! Дать себя трахнуть другому парню… В Разведотряде, конечно, на такое косо не смотрели: какая разница, с кем спать, если завтра твоя жизнь может оборваться? Но, чёрт подери, когда Флок начал думать о парнях? И начал ли вообще? Жан ведь — не «парни», Жан — это Жан. Но может ли Флоку захотеться кого-нибудь ещё, кроме Жана? Где-то неподалёку, рядом с кухней, из-под летних навесов слышится приглушенная музыка и чей-то задорный смех. У Саши сегодня день рождения, и ей дали разрешение отметить его после ужина, отсрочив отбой на один час. Флок мог бы быть там со всеми. Вместо этого он стоит в одиночестве за конюшней и жадно глотает сигаретный дым. С непривычки у Флока кружится голова, он опирается спиной на изгородь, но та, громко скрипя, кренится, и Флоку приходится резко податься вперёд, чтобы она не упала. Кто-то, очевидно, услышав скрип, заглядывает за угол конюшни. В сумерках Флок не сразу понимает, кто это, а когда понимает, еле слышно чертыхается сквозь зубы: в списке тех, кого он хотел бы сейчас видеть, этот человек — на последнем месте. — Курилка за баней, — сообщает Армин, указывая направление. — Да знаю я! — огрызается Флок. Он и правда знает, где курилка, и специально в неё не пошёл. Не хватало, чтобы её завсегдатаи хохотали над его неловкими попытками впервые закурить и сыпали советами. И потом, что было бы, если бы Жан застукал его там со своей сигаретой? Флок не хочет этого знать. А вообще-то, дико хочет. Но зачем-то вместо этого черти принесли сюда именно Арлерта. Хотя почему же сразу черти? Флок знает, почему Армин ставит лошадь в стойло. Знает, откуда он приехал. Все знают. А для тех, кто не знает, это написано на усталом печальном лице Арлерта. Он всегда возвращается таким оттуда, особенно с тех пор, как Эрен отправился за море. И, сказать по правде, это не даёт Флоку покоя. Наверное, стоило бы прикусить язык, заткнуть рот остатком сигареты и промолчать. Но Флок так не умеет. — Ты разве не с побережья? — спрашивает он Арлерта. — Чего тогда такой грустный? — А чему мне радоваться? — Тому, что наконец-то имеешь возможность собственными руками отомстить за смерть и несчастья близких, отправив на тот свет горстку вражеских уёбков, возможно? Если бы у меня была твоя сила, я бы… — Что, радовался? Мысль в голове Флока потухает, как сигарета в его руке. Армин подходит к нему ближе, совсем близко, и Флок едва не вжимается в многострадальную изгородь, стараясь укрыться от незримой внутренней силы этого человека. Такой, которой не замечал раньше, в кадетском корпусе. Кажется, что стоит перед ним вовсе не солдат, а целый Колосс, способный растоптать его в лепёшку за мгновение. Когда Армин стал таким? — Знаешь, моё первое столкновение со смертью было в тот самый день, Флок. И оно было не из счастливых, — спокойно рассказывает Армин, будто делится всего лишь очередным воспоминанием из детства. — Тогда я понял, что смерть никогда не может приносить радость, и неважно, чья. С тех пор ситуация не изменилась. Изменилось моё отношение к ней. Теперь я, кажется, уже ничего не чувствую. Ни скорби, ни — тем более — радости. У Флока язык чешется возразить хоть что-нибудь, но мысли просто-напросто не складываются в слова и повисают напряжённым молчанием. Длится оно, впрочем, недолго. Ровно до момента, когда Армин спрашивает: — Вижу, у вас с Жаном всё получается? — В смысле? — Сигареты его куришь. Пойманный с поличным, Флок швыряет окурок на землю и топчет. Вот блядь. Чёртов прохвост! Даже такое замечает, значит? А впрочем… ему-то какая разница? Если только… — А, ну да. У нас с Жаном всё прекрасно, — Флок гордо вскидывает голову, а потом хитро щурится. — А что, тебе бы хотелось, чтобы было иначе? Вообще-то хотелось бы. Ещё как хотелось бы. Армин этого, конечно, не произносит. Он желает Жану только добра. И в это понимание «добра» входит кто-то, кто был бы с Жаном рядом, когда его, Армина, не станет. А раз так, то нет смысла привязывать Жана к себе сильнее, чем они уже успели привязаться друг к другу за эти годы. Судьба второй половинки Колосса незавидна, и Армин не готов обрекать Жана на такую участь. А значит, и на ревность Армин не имеет права. Только ревность от этого, разумеется, не улетучивается. Обычно её даже удаётся обуздать, но не тогда, когда её поводья дёргают так резко. — Вовсе нет, просто Жан в последнее время проходу мне не даёт, вот я и подумал, что ты не справляешься. Но я рад, что всё в порядке, если твоим словам можно верить, — миролюбиво поясняет Армин и улыбается дружелюбнейшей из своих ядовитых улыбок. Флок стоит, молча разинув рот, но все эмоции читаются на его лице. Как по сценарию: сперва вспышка ревности, затем унижение и вот теперь — ярость от сомнения в его честности. И ни одну из этих эмоций Флок не может скрыть. Или просто не хочет — Армин не знает точно, но ловит себя на мысли, что наблюдать за Флоком сейчас так же интересно, как тогда, в каморке с книгами. Есть что-то очаровательно-забавное в его этой дурацкой искренности. А ещё иногда Флок чертовски предсказуем. Так предсказуем, что Армину даже трудно изображать удивление, когда Флок хватает его за локоть и тащит ко входу в штаб-квартиру. «Ух ты, как осмелел!» — думает Армин и следует за Флоком, увлечённый происходящим. Они пролетают мимо накрытых столов, лавируют между танцующими парочками и натыкаются на именинницу, позволившую себе в честь праздника заплести волосы блестящей тесёмкой. — Вы двое! — Саша угрожающе упирает руки в бока. — Почему ещё не за столом? Вы вообще давно ели? Армин, тебе нужно есть больше всех: сил на титана не хватит! — Прости, Саша, у нас, эээ… очень срочное дело, — неловко бормочет Флок, явно не ожидавший такого напора. Армин за его спиной согласно кивает, едва сдерживая смех, и Флок тащит его дальше. — Ну хоть выпейте там за меня, вот! — Саша хватает со стола бутылку браги и суёт им вдогонку. Флок на ходу хватает бутылку — лишь бы Браус отстала — и ведёт Армина вверх по лестнице. В пустом коридоре второго этажа они никого не встречают: все внизу или на улице. Флок нетерпеливо распахивает ногой дверь в бельевую, и Армин позволяет толкнуть себя на груду набросанных на полу матрасов. — Чё сидишь? Раздевайся давай! Не веришь, что я справляюсь? Так я докажу! — беснуется Флок, и Армин смотрит на него снизу вверх с наигранным испугом, а потом улыбается. Серьёзный-то какой, боже! В этом даже есть что-то… милое? Армин не жалует это слово (особенно в свой адрес), но иначе думать о Флоке сейчас не выходит. Особенно когда рыжий хохолок у него на макушке аж приподнимается от злости. Армин не помнит, когда в последний раз ему так хотелось от души расхохотаться. Вообще-то, он может просто встать и выйти отсюда в любую минуту — и Флок, несмотря на свою браваду, не остановит его. Но отказать себе в таком развлечении? Ну уж нет. Он уже и забыл, что наблюдать за кем-то может быть столь увлекательно. — Докажи, — соглашается Армин и щёлкает пряжкой на брюках. Снимать с себя сбрую из ремней УПМ — занятие не из быстрых даже при сноровке, но они никуда и не спешат. Во всяком случае, Армин, потому что Флок то и дело нетерпеливо пинает матрас, а потом отхлёбывает браги и уморительно морщится: — Гадость какая! Бутылка отправляется на полку этажерки со свежим бельём. Флок вытирает рукавом рот и подползает по матрасам к раздетому Армину, на ходу спуская расстёгнутые штаны: — Ну, поворачивайся задницей. — Извини, но не повернусь. Давай как-нибудь по-другому, — убедительно просит Армин. Он себе не простит, если не будет видеть бесценную мимику Флока всё время. От одной только мысли об этом у Армина набухает эрекция. Флок в ответ закатывает глаза: — Да и хер с тобой! — и задирает Армину одну ногу, свободной рукой придерживая свой член, но Армин одёргивает его: — Ничего не забыл? Флок непонимающим взглядом наблюдает, как Армин тщательно облизывает пару своих пальцев, а потом легонько шлёпает Арлерта по руке: — Да стой! Сам знаю! С губ Армина слетает смешок. Флок повторяет трюк уже с собственными пальцами и, оставив на них достаточное количество слюны, суёт Армину между ягодиц. Горячие от слюны пальцы легко раздвигают отверстие и расслабляют его достаточно, чтобы попробовать заменить их пенисом. Флок пробует, но он слишком нетерпелив. А может, он просто не хочет жалеть Армина: остатки взаимной неприязни ещё теплятся в них обоих. В любом случае, Армин привык к этой боли. Был бы девственником — вскрикнул бы, а так — привычно закусывает губу, ища, чем отвлечься, пока боль не сойдет на нет. И находит прямо на лице у Флока: веснушки. Совсем крохотные и блёклые. Не заметишь, если не рассматривать с близкого расстояния. И от этого маленького наблюдения Армин почему-то весь вспыхивает, весь раскрывается изнутри, отчего Флок входит в него особенно глубоко и достает до чего-то крайне чувствительного. Армин сглатывает, но не издает ни звука. — Ну что, тебе приятно? — не выдерживает Флок. У него, бедняги, на лбу уже испарина выступила да ворот рубашки взмок. — Мм, вроде того, — мямлит Армин, но Флоку такого ответа мало. — Так хоть постонал бы! — остановившись, упрекает он. — Откуда мне догадаться, что ты там вообще чувствуешь? — Хочешь меня слышать — заставь стонать, — буднично предлагает Армин, пожимая одним плечом. Глаза Флока будто вспыхивают. Он наваливается на Армина всем своим весом и что есть сил втрахивает его в матрас, то тут, то там прихватывает губами кожу, а когда и это не даёт результата, пускает в ход зубы. Первые укусы у Флока робкие, едва ощутимые, но он быстро смелеет. Интересно, когда сорвётся? Испытывать его, изучать — особое удовольствие. Ради этого можно и потерпеть. Армин откидывается на матрас, стараясь расслабиться, а Флок оставляет на его ключице болезненный засос, который тут же растворяется, заживая, и это выводит Флока из себя с концами. — Охуел жульничать? — фыркает он, рывком приподнимает Армина к себе и намертво вцепляется зубами ему в шею — чуть ниже кадыка. Тело Армина содрогается от нарастающей боли, непроизвольно изгибается, и из горла вырывается короткий вскрик.***
— Новобранцы сейчас и правда пошли никакущие, у меня друг в гарнизоне есть, рассказывает порой такой пиздец, что уши вянут, — разводит руками Конни и приподнимает тяжёлую кружку. — Ну, твоё здоровье, Жан! — Я думал, мы тут пьём за здоровье Саши, — изумляется Кирштейн, но Браус хлопает его по плечу: — У тебя слишком кислая мина, чтобы пить с такой за здоровье именинницы. Саша с Конни заливисто смеются, а Жан смотрит на них и гадает, откуда у этих двоих берётся столько сил радоваться жизни? Хотя, может, он и сам бы хохотал с ними, не вымотай его этот долгий день. Ещё и новичков на него повесили. Ну, вот за каким хером? Жан чертовски хочет спать — и почти засыпает, опершись щекой о собственную руку, но его будит плеск. Саша по-хозяйски подливает выпивки в его кружку. Жан трёт висок и оглядывается: — Где Армин? — Понятия не имею, мы его не ви… — Нечего за меня говорить, Конни! Я вот видела. Его Флок куда-то наверх утащил. Сон из головы Жана вышибает мгновенно, как и первые признаки опьянения. — Спасибо, Саша. Я скоро буду, — залпом опрокинув в себя полкружки, Кирштейн вскакивает из-за стола и взмывает вверх по лестнице. Он понятия не имеет, что устроили эти двое, но интуиция подсказывает, что ничего хорошего. На втором этаже все спальни пусты, в первой кладовке никого, а вторая закрыта на замок. Жан уже думает бежать выше, как вдруг из бельевой доносится чей-то вопль. Он сперва уверен, что ему почудилось, но проверить всё-таки решает. То, что предстаёт его взгляду, заставляет Жана околеть от ярости до костяшек пальцев. Мигом сорвавшись с места, он растаскивает Армина с Флоком по разным углам, будто нашкодивших щенков. — Какого хуя ты творишь, мудозвон? — гаркает Жан на Флока, не жалея лёгких. — Что, тебе можно с ним, а мне нельзя? — Я не про это! — без лишних объяснений Кирштейн указывает на Армина. Тот сидит у стены и с недовольным видом прикрывает смятой простынёй шею, от которой идёт пар. — Да что ему, блядь, будет?! Он же титан! — оправдывается Флок, но Жан в бешенстве хватает его за плечо, валит на матрас и впивается горячим укусом в его шею, доводя до крика. — Что, нравится? — язвит Кирштейн. — Так вот, если заживает, это не значит, что не больно. — Жан, — Армин позволяет себе вмешаться, — не перегибай палку, пожалуйста. Всё было по обоюдному согласию. — Ты слышал, всё было добровольно, — потирая шею, подтверждает Флок. Жан начинает потихоньку остывать. — Не знал, что тебе такое нравится, Армин, — устало говорит он, сжимая пальцами переносицу и пытаясь наконец осознать, что всё-таки здесь произошло до него. — А я не знал, что тебе такое нравится, — мягко улыбается Армин, и прежде, чем Жан успевает понять, о чём речь, подползает и кладёт ладонь Жану на брюки, сжимая его массивный стояк. Флок приподнимает бровь, они с Армином молча переглядываются, и Жан невольно сглатывает. Он попал. Происходящее похоже на сон. Ну, или на пошлую фантазию, которую Жан представил бы себе, чтобы подрочить. Общими усилиями его нещадно раскладывают на матрасе. Флок держит руки Кирштейна над его же головой, пока Армин ловко расправляется с ремнями и стягивает штаны вместе с трусами с его волосатых бёдер. Обычно Арлерт делает всё неспеша, с расстановкой, но в этот раз не церемонится: сразу забирает весь ствол Жана в рот, пока головка Кирштейна не упирается в мягкое теплое нёбо. Нужно отдать Армину должное: даже заглатывая целиком чужой пенис, он ухитряется делать это аккуратно. Почти эстетично. Это, блядь, заводит Жана с пол-оборота. Он пытается толкнуться вверх, но Флок укоризненно наклоняется над ним: — Даже не думай. — Решили объединиться против меня? — недовольно скалится Жан. — Если бы тебе это ещё не нравилось… Чёртов Флок с его чёртовой правдой. Жану дико хочется заткнуть его, но член его уже занят, поэтому подошёл бы подзатыльник или, на худой конец, поцелуй, но для этого сперва не помешает освободить руки. Жан крутит запястьем, но бесполезно: он уже и забыл, каким сильным Флок может быть. Вжимает его руки в матрас с такой лёгкостью, будто Жан сам поддаётся. А Жан поддаётся? Кто знает… Хоть его руки обездвижены, впервые за долгое время Кирштейн чувствует внутри такое облегчение, такую свободу. Призрачное чувство вины, глодавшее его всякий раз, как он прикасался к одному из своих любовников, а вспоминал о втором, растворяется, словно брошенный в воду пепел. Язык у Армина маленький, но прыткий — уже весь Жанов хер исходил вдоль и поперёк. Выносить это невозможно, и Жан зажмуривает глаза, в который раз пытаясь проснуться. В том, что это не сон, он убеждается, когда влажное тепло исчезает с его члена, понуждая вновь распахнуть глаза и поднять голову. Армин награждает Кирштейна виноватой улыбкой, которую тот знает лучше всех. Этот прохвост даже в койке не может обойтись без какого-нибудь хитрого плана. Значит, всё только начинается, да? — Прости, Жан, но мы с Флоком не закончили то, что начали до тебя, — в спокойном голосе Арлерта извинение звучит как-то даже издевательски. Кирштейн думает возразить, но когда понимает, на что ему дадут посмотреть, и сам не может сдержать заговорщицкой усмешки. Один только Флок озадаченно моргает. Он, безусловно, в курсе, что от него хотят, вот только совсем не представляет, что нужно делать. Облажаться в постели в присутствии не кого-нибудь, а Кирштейна он позволить себе не может. А спросить — слишком неловко. В результате Флок не находит ничего другого, как начать избавляться от штанов и белья, надеясь, что в процессе сможет что-нибудь придумать. Но что-то подсказывает ему, что Арлерт не пустит всё на самотёк. И он не ошибается. Рубашку Флок расстегнуть не успевает. Одно невесомое прикосновение ладони Армина к его груди — и он покладисто валится на лопатки. Армин деловито усаживается Флоку на бёдра, недолго работает кулаком вокруг его успевшего чуть опасть органа и, приподнявшись, пристраивает головку к своему входу. В этот раз член погружается в Армина легко и скользко. Ощущения совсем не те, что до этого: теперь так горячо и так уютно. С девками, должно быть, так же. Хотя откуда Флоку знать? Ему просто приятно, и он наслаждается тем, что чувствует прямо сейчас. Руки сами тянутся к его собственному члену, а натыкаются на тёплый твёрдый живот любовника. Пальцы Флока сбегают от пупка Армина вниз по блядской дорожке волос — и Флок в шоке, что они там есть вообще, эти волосы. Кожа Армина всегда казалась со стороны идеально гладкой. Но теперь, присмотревшись, Флок видит волоски на животе и груди Армина, на его руках. Трогает их — мягкие, почти неосязаемые и прозрачные, как воздух. Армин опирается одной рукой на плечо Флока, чтобы облегчить себе движения, а второй расстёгивает его рубашку — пуговица за пуговицей. Пальцы Арлерта небрежно пробегаются поперёк натёртой ремнём груди Флока и останавливаются на каждой родинке, будто пытаются соединить их все в общий рисунок. От этих касаний Флок вздрагивает — а может, вовсе и не от них, а от того, как близко подступает пик его удовольствия. Подступает, а потом вновь отползает назад, будто прибрежная волна. А по Армину всё так же не понять, хорошо ему или нет. Даже не стонет. Только вздыхает едва-едва. Тишина налипает на стены комнаты вместе с влажными хлюпающим звуком и едва ощутимыми дыханиями. Внизу через стену слышится звон разбивающейся посуды и хор громких вскриков. Только это и напоминает Флоку о том, что за пределами этой комнаты есть какой-то ещё мир. Флок переводит взгляд на сидящего у стены Кирштейна. Тот внимательно наблюдает за происходящим и надрачивает свой хер так сосредоточенно, будто начищает меч. На его загорелом щетинистом лице проступает заметный румянец, и Флока вдруг дико веселит, как Жан краснеет больше, чем, наверное, он сам… Да что там, больше, чем Арлерт, который нанизывается на член Флока с абсолютно непорочным выражением лица. — На чьём месте больше хочешь быть, Жан? — подкалывает Флок, демонстративно проводя ладонями вверх-вниз по крепкой талии Армина. Зря он так. Через секунду твёрдая рука сгребает Флока за несуразную завитушку волос и понуждает приподняться. Губы у Жана колкие, обветренные и шершавые. Целует — как всегда — настойчиво, не даёт даже вздохнуть. Флок инстинктивно сгребает Кирштейна за шею, чтобы не упасть обратно на спину, и недовольно хнычет в поцелуй, когда заветное тепло исчезает с члена вместе с весом Армина на его бёдрах. Краем глаза Флок видит, как Армин проходит по комнате и копается в своей куртке… А может, и не в своей вовсе. Неважно, потому что Флок наконец дорвался до Жана. До Жана, которого так хотел и хочет, и который, судя по всему, хочет его в ответ. Их поцелуй злой и глубокий. От Жана пахнет его обычным одеколоном, потом и чужими сигаретами, которые Жан прежде не курил. А на губах у него кисло, как от той мерзкой браги, что сунула им Саша. «Наверное, и в него залить успела», — думает Флок, расстёгивая на Жане верхние ремни и рубашку. Руки сами начинают массировать истёртые ремешками плечи Кирштейна, а пальцы будто намеренно задевают любимый шрам Флока — у Жана на левом плече. Если быть точнее, половина этого плеча — сплошной шрам с искорёженной и неправильно зажившей кожей. Флок помнит, откуда он, и старается Жану об этом не напоминать, но трогать всё равно не перестаёт. Явно раздражённый этим, Жан грубо притягивает Флока к себе, что аж рёбра у обоих хрустят. Флок сопротивляется, хотя вырваться он не хочет. Просто хочет знать, что его не отпустят. Огрубевшие ладони Жана опускаются ему на задницу, мнут ягодицы до боли, раздвигают их, и… Флок вздрагивает, боязливо вдыхает и боится выдохнуть, когда чьи-то (очевидно, Армина) пальцы ласкаются о его отверстие, уговаривая его раскрыться. А когда тело Флока, независимо от его желания, поддаётся, пальцы без проблем проскальзывают внутрь. Флок не сразу понимает, сколько их там, но вряд ли больше двух — иначе его девственный вход бы не растянулся так просто. Внутри непривычно. Так скользко, немного щиплет, но не больно, и Флок готов поспорить, что Армин ходил за смазкой. Догадка подтверждается, когда какой-то тюбик отлетает в сторону этажерки. — Расслабься, — шепчет Арлерт ему в шею, а Жан требовательно кусает за нижнюю губу, напоминая о себе. Пальцы Армина входят глубже раз за разом, а потом — исчезают. Жан отстраняется, оборвав поцелуй, и Армин показывается перед Флоком снова. Руки Арлерта обвивают его шею и тянут вниз за собой на скомканный ватный матрас. Флок уже знает, чего Армин хочет. Никогда бы раньше Флок не подумал, что будет угадывать желания этого совершенно чуждого и непонятного ему человека. Как быстро всё изменилось. Флок смотрит вниз, на привычно нечитаемое лицо Армина. Может, поцеловать? Да нет, пожалуй, в следующий раз. Сейчас им не это нужно. Флок это знает — и толкается членом обратно Армину в задницу. Армин это тоже знает — и намертво обвивает талию Флока ногами, пяткой подталкивая его к себе. На сей раз Флок сразу находит нужный темп — или так ему кажется. Его больше не волнует, почему Армин такой тихий. Всё, о чём он может думать, это как ему хочется кончить и как ему самому хорошо. Слишком хорошо. Где-то должен быть подвох. И Флок понимает, где именно, когда Жан прижимается к нему сзади и, горячо уткнувшись носом в косточки позвоночника, растягивает его изнутри своим хером. — Жан, сука! — шипит Флок. Он просто не может молчать. Кирштейн, конечно, старается не спешить, но распирающей боли это не умаляет. — Завались и потерпи, — кряхтит Жан куда-то мимо его уха, а потом вдруг проводит языком вдоль оставленного им же укуса на шее — и Флок весь содрогается. Не от боли. Жан начинает входить в него очень осторожно. Каждое его движение толкает Флока глубже в Армина, там приятно, и двигаться хочется хоть чуточку быстрее, но непривыкшая задница всё ещё отзывается слабой болью. Флок сам не замечает, когда эта боль исчезает. Они медленно наращивают темп, и Флок готов поклясться, что от горячего дыхания Жана у него на спине ожоги останутся. Это слишком. Он, блядь, не Арлерт, чтобы заживлять всё на себе. Вон, у Арлерта уже шея чистая, как у младенца, будто никто и не прокусывал. Да и сам Армин, кажется, давно забыл о случившемся: валяется под Флоком и бесстыдно трогает себя за член, задевая липкой рукой и свой, и его живот. А потом берёт — и закусывает костяшку пальца, чтобы не застонать. Как же бесит! Флок беспардонно хватает Армина за запястья и вдавливает их в матрас. Арлерт смотрит на него взглядом кота, пойманного с сосиской на хозяйском столе, а потом вдруг морщит курносый нос и стонет. Длинно. Прерывисто. Да так, что Жан от одного этого стона прикусывает Флоку плечо и озверело рычит. Член Армина тыкается Флоку в низ живота (где сейчас и без того адски всё горит), размазывает по нему склизкую смазку, и становится понятно, что долго никто из них троих не продержится. Ещё несколько толчков — и первым срывается Флок. И — чёрт подери! — тот неловкий оргазм в каморке с книгами и в подмётки не годится этой эйфории. Об этом кричать хочется, но не получается: воздуха мало до крайности, и из горла Флока вылетает только несколько хлюпающих звуков. Он чувствует, как сам же сжимается, снова и снова стискивая ствол Жана в себе, и тот едва успевает вытащить, чтобы не кончить внутрь — и всё равно пачкает Флоку всё между ягодиц и бёдер, хрипло стонет и карябает лопатку Флока своей щетиной. Последним, помогая себе рукой, кончает Армин, и от того, каким узким он становится в этот момент, у Флока звёзды стоят в глазах. Обессиленный, он падает на Армина, а потом сползает куда-то вбок рядом с Жаном. «Эх, покурить бы сейчас», — думает Флок, пытаясь восстановить дыхание. А потом ловит себя на мысли, что только сегодня вечером научился курить. Он многому вообще-то научился сегодня вечером. Армин приподнимается, чтобы осторожно перевернуться на живот, и Флок вдруг понимает, что, не подумав, кончил прямо в него. — Прости, — честно извиняется он, но Армин отмахивается и обтирает себя каким-то запятнанным покрывалом. — Помыться бы надо, — сипит Жан, приподнимаясь на локтях и подползая к Армину ближе. — Сейчас пойдём, — говорит Армин. Они не идут. Вместо этого все трое долго валяются на кровати и слушают нескончаемый топот ног внизу в столовой. Жан лежит головой у Армина на животе, тот ласково теребит его отросшие волосы и скребёт щетину, и Флок готов поклясться, что никогда прежде он не видел Жана таким безмятежным. Но больше поражает Флока не это. А то, что при этом он не чувствует себя третьим лишним. Пытается заревновать, но — в холостую. Разум слишком притуплён. — Жан, есть курить? — спрашивает он вполголоса, не желая прерывать идиллию. — В кармане там возьми, — бурчит Кирштейн, и Флок лениво перекатывается к горке одежды. — У тебя новые сигареты? — подмечает он, доставая из кармана Жановой куртки небольшой, но солидный портсигар. — Это мои, — говорит Армин и продолжает гладить Жана по голове. Прикуривает Флок с первого раза. И хорошо: уронить лишнюю искру на матрасы — ещё более хреновая идея, чем курить в бельевой вообще. И если завтра Леви спросит, кто прокурил всё бельё, Флок честно сознается в содеянном. И его, конечно, заставят всё перестирывать. Но это — не сегодня. Внизу кто-то начинает бренчать на гитаре меланхоличную песню. Флок выдыхает струйки дыма в потолок, смотрит, как облачка расползаются по тёплому воздуху комнаты, и думает о том, что никогда в жизни ещё не чувствовал себя настолько целым.